улица с весёлыми разноцветными домиками взбегала на небольшой пригорок и пряталась в великолепных деревьях манящего фруктового сада, сохранившего не только листву, но и соблазнительные плоды осени. Единственным неудобством была огромная лужа у подножия этого пригорка, недалеко от которой несколькими минутами ранее Аркадий и остановил автомобиль.
– Вот туда вам и надо, – ткнул пальцем чуть ли не в лужу «гаврош» и с нескрываемым удовольствием шагнул вперёд.
Мальчишка озорно притопнул сапожищами не по росту, демонстрируя их превосходство над легкомысленной обувью городских, застывших перед препятствием.
– Вам в обход топать, – скомандовал он уже с другого берега, – так не пройти, – и снова углубился к самой середине лужи, добросовестно измеряя глубину.
– Куда ж ты нас завёл? – возмутился Аркадий, с сожалением бросив взгляд на свои жёлтые лакированные полуботинки и задирая до колен полы плаща.
– Куда просили, туда и веду, – обиделся мальчуган. – Вон, на бугре прокуратура.
Он лихо развернулся и зашагал по луже в фонтанах грязных брызг.
– Эй! Стой! Куда? – попытались остановить его друзья, но тот только рукой махнул, не оглядываясь.
– Малец-то не правнучек Сусанина? – засомневалась Очаровашка, шпильки её изящных и беспомощных в такой грязи туфелек молили о спасении.
– Я отчества не спросил, – смутился Аркадий, хмурясь и озирая лужу, он прикидывал маневр для форсирования. – Не исключено. Весь в пращура…
– Смелей, друзья! – подхватив на руки подружку и не страшась преград, Данила ринулся вперёд. – Что грязь на подошвах обуви по сравнению с тем, что нас ждёт?!
Сад ошеломил щедротами и заброшенностью. Переспелые плоды, засыпавшие землю под деревьями, издавали пьянящий аромат фруктовой прелости. В глубине, среди листвы яркой голубизной просвечивали таинственно приоткрытые ворота. Троица осторожно протиснулась внутрь.
Вопреки трепетным ожиданиям тривиальная картина ошеломила их. Среди просторного двора в бесформенной куче разбросанных агрегатов, деталей, болтов и гаек, всевозможных вёдер, кусков резины и мазутного тряпья на двух брёвнах громоздился полуразобранный автомобиль грязно-жёлтого цвета без колёс, капота и дверок. Рядом, накрытый брезентом, покоился чёрный от масла и гари двигатель. Внутри кузова копался грузный толстяк в измазанной тельняшке. Голову его покрывал пёстрый платок, закрученный узлами на четырёх концах, на курортах так укрывают лысины от солнца, загорая у моря.
– Здрасьте… добрый день… хорошего вечерочка! – вразнобой выпалили гости.
«С вечерочком» явно переборщил Аркадий.
Матрос поднял голову, оглядел явившихся безрадостным взглядом, что-то буркнул, вроде «ходят тут всякие» и, сплюнув папироску с губы, снова ткнулся в машину. Друзья переглянулись.
– Что он сказал? – прошептала испуганная Очаровашка.
– Недоволен, что в гараж припёрлись. Мы с входом попутали, – предположил Аркадий, пришедший в себя от бесцеремонности. Он подмигнул приятелям, поднял вверх указательный палец, и, призывая к спокойствию, шепнул: – Сейчас я устрою небольшой концерт.
– Только без этого!.. – предупредил Данила, нахмурив брови.
– Ну что ты, – улыбнулся Аркадий и с заинтересованным видом знатока начал медленно обходить кругом истерзанную авторазвалину. Закончив осмотр, остановился напротив неразговорчивого толстяка и затянул:
– «Газ двадцать эн», тысяча девятьсот сорок шестого года выпуска…
Матрос поднял на него правый глаз, но промолчал.
– Мы, Данила, с тобой на белый свет не появились, а гений советских конструкторов Андрей Липгарт уже спустил со стапеля это автомобильное чудо. Погляди, – Аркадий сунулся к мотору, – четырёхцилиндровый движок между пружинами независимой подвески, кузов, – он хлопнул по кабине, – без выступающих крыльев!..
Матрос, явно заинтересованный ярким панегириком Аркадия, оставил своё занятие, вытер руки ветошью, достал портсигар из благородного серебристого металла и принялся созерцать оратора. По мере развития монолога выражение его лица менялось, становясь благодушным.
– Надёжные и блестящие ходовые качества! – между тем продолжал восклицать тот. – Тяжеловата немного, но зато практична. Всего пятьдесят лошадиных сил, но скорость! Подумать только, свыше ста километров в час!
Аркадий снял кепи и нижайше поклонился автомобилю в пояс:
– Вот поэтому, мой верный друг Данила, народ окрестил это чудо «Победой»!
– «Победа», – согласился, совсем подобрев, толстяк. – Она, голубушка.
Он любовно погладил местами покрытый ржавчиной бок автомобиля:
– Двадцать с лишним лет отбегала. В исполкоме начинала, потом военком катался, у него на наш «козлик» и выменял.
– «ГАЗ-69»?
– На него.
– Зачем же? Тот надёжнее в ваших местах, – Аркадий кивнул на резиновые сапоги матроса, вылезающего из машины. – Спите тоже в них?
– Грязи хватает, – не обиделся тот, – весной, осенью… да, считай, весь год из них не вылезаешь. А «козлик» сдавать стал, достался мне от председателя колхоза.
– Шеф-то что? Новой машиной разжиться не может?
Матрос опустил голову вместо ответа.
– Эта старушка хоть и славна, а долго не протянет, – не останавливался Аркадий. – И по вашей грязи тяжела. В городе прокуроры на «Волгах» раскатывают.
– Шеф-то? – матрос, явно обескураженный, попытался открыть портсигар, но от возмущения руки его не слушались.
– Ба-а-а-а! – прервав его, Аркадий взбалмошно ткнул в крышку капота, пылившуюся у забора.
Его внимание привлекла необыкновенная деталь: к крышке был прикован металлический белый олень. Сверкая запрокинутыми рогами на величественной голове, он взлетел на дыбы, будто пытался вырваться и умчаться.
– Чья эта «Волга» лишилась такого красавца? – не успокаивался Аркадий. – Кстати, использование чужих фирменных знаков большой грех. Инспекцией не приветствуется.
– Подарок, – хмуро оборвал знатока матрос, отвернулся и сунул в рот папироску. – Городские, гляжу? Не последним автобусом прикатили?
Аркадий миролюбиво протянул руку к его портсигару и залюбовался яхтой с раздутыми парусами, выгравированной на крышке:
– Мечта?
– Какими судьбами? – тот вместо ответа захлопнул портсигар и подозрительно оглядел всю троицу.
– Слушай, морячок, – не стушевался Аркадий, – нам шефа твоего надо, прокурора района. Вот служивого ему привёз. С женой.
– Следователь Ковшов, – изобразил улыбку Данила и поклонился. Очаровашка присела в почтительном книксене.
– Та-а-ак, – затискал портсигар в руках матрос. – Приехали, значит… Заждались вас. Из города звонили, но я думал, опять одни обещания.
Он попытался изобразить улыбку:
– Ковшов, говоришь?
– Ковшов Данила Павлович.
– Где работал? С кем?
– Не понял? А вам, собственно, какая надобность? – Данила внимательнее вгляделся в матроса, внезапная догадка осенила его, и, не доверяя ей, он пролепетал: – А вы не Бобров?..
Вопрос остался без ответа.
– Маркел Тарасыч! – дверь дома в глубине двора распахнулась, и на деревянное крыльцо выбежала полураздетая миловидная женщина. – Маркел Тарасыч! Из милиции звонят!
– А, чёрт! – выругался матрос.
– Стреляют у Топорковых! – волновалась женщина, приближаясь.
– Варя, нельзя без крика? – матрос сдёрнул с головы комичный убор, разлетелись кудри, украсив его лицо. – Что ты, ей-богу, панику поднимаешь. Кто звонил?
– Спиридоныч… – застолбенела та.
– Ты что, Спиридоныча не знаешь? – поморщился прокурор. – Вечно из мухи слона сделает…
– Дежурит он, – перебила женщина, укрывая от посторонних глаз плечи и шею едва не слетевшим на бегу кружевным платком. – Говорит, стрельба с полчаса началась. Не мог дозвониться. Опять у нас
