Дешевый популизм. Ладно. Ты хочешь таким образом завоевать любовь своих учеников. Но вот так бездумно и легкомысленно взять и отвалить три тысячи за небольшую коробку конфет!.. Тебе что, русских конфет не хватает? Бабаевские там и другие. Вкуснейшие конфеты!
И тут она в порыве каких-то яростных чувств вскрывает коробку французских конфет, и мы обе видим, что все двадцать восемь толстеньких квадратных конфет с разноцветными марципановыми вкраплениями покрыты белым налетом. Таким нехорошим белесым пудровым налетом, как это бывает со старыми, побывавшими в холодильнике шоколадными конфетами.
– Ну вот, что я говорила?! – торжественно и как-то даже победоносно воскликнула Марина, тыча указательным пальцем в коробку. – Еще и старые купила! С червями!
Мне и самой уже неудобно перед сестрой. Зачем я потратила столько денег на эти конфеты? Что за дурь?
– Уж лучше купила бы гель для стирки белья и упаковку туалетной бумаги, все скоро закончится. И муки бы пять килограммов взяла. А еще лучше – купила бы говядины, может, хватит тебе уже жирными свиными отбивными ужинать? Ты когда на весы последний раз вставала? Ты только посмотри на себя, разжирела как свинья!
Вот кто, как не самый близкий человек, скажет мне правду? Никто. В моем коллективе все считают меня стройной, и никому в голову не придет обозвать меня жирной. Но что они знают обо мне? Да ничего. А вот моя сестра знает обо мне все. И если кому я и не безразлична по большому счету и кто заботится обо мне, так это только она, Марина. И если она считает, что я ем слишком много жирного и сладкого, то это сущая правда. И что все это вредно.
Почему я вспомнила обо всем этом в то утро? Да потому, что в квартире было нестерпимо тихо – Марина не вернулась.
Это я сейчас так спокойно вспоминаю сцену с конфетами и то, как меня обозвали жирной свиньей. Но тогда, помнится, мне стало так обидно и за конфеты, и за только что заваренный чай, и за мое желание посидеть с сестрой, почаевничать, а вместо этого получить порцию нравоучений, что я заплакала.
– Когда ты плачешь, – сказала тогда сестра, – то словно выпиваешь из меня всю душу. Ты думаешь, конечно, что я хотела тебя оскорбить, унизить, а ведь я люблю тебя, дурочка моя, и всегда хочу тебе только добра. Но раз ты так реагируешь на мое желание помочь тебе, раз ты не ценишь мою любовь, то забудь, что я вообще есть.
Это были ее последние слова в тот вечер. Я знала, что последует за этим. Несколько дней молчания. Несколько дней моих страданий, потому что я не могу, когда Марина молчит. Чувство вины заглатывает меня целиком, и я начинаю задыхаться…
В дверь позвонили, я пошла открывать. Это была Зоя, коллега Марины и наша соседка, она жила в соседнем подъезде.
– Привет, Катюша, – сказала она, широко улыбаясь. В школе готовились к первому сентябрю, и все учителя были привлечены к авральным августовским работам. Они отмывали окна после ремонта, заполняли документы, готовили учебные программы, писали планы, работали с методической литературой, подготавливали список литературы для учеников, приводили в порядок цветы, которые забирали в июне домой, украшали кабинеты. Вот и сейчас на Зое был не строгий костюм или скромное платье учительницы начальных классов, а джинсы и веселая блузка.
– Привет, Зоя, – проговорила я растерянно, почему-то оглядываясь, словно где-то в квартире могла прятаться до этого не обнаруженная Марина. Я же понимала, что Зоя зашла за моей сестрой, чтобы они вместе отправились в школу.
– Куда сестру спрятала? Время!
– Так сегодня же суббота. Выходной.
– Да это все понятно. Но мы же с ней договаривались, что вместе пойдем – к десяти должна приехать одна наша родительница, у нее свой цветочный магазин, и она дарит классу двадцать горшков с цветами, в основном с геранями. Ну как не встретить родительницу, не расставить цветы? Да там работы-то всего на часок.
– Зоя, Марины нет. Она не вернулась вчера домой. Не знаю, куда она отправилась и с кем, но ночевать не пришла.
– Марина? Да куда она могла отправиться?
– Понятия не имею. Мы с ней вчера немного поссорились, она, как это водится, перестала со мной разговаривать, я закрылась в своей комнате, но слышала, что она точно куда-то собирается. Она хлопала дверями шкафов, носилась по комнатам туда-сюда, потом сильно запахло духами. И когда я вышла, то застала ее уже в прихожей, вот здесь, она сидела на стуле и надевала свои новые сандалии. На ней был спортивный костюм, а на полу стояла дорожная сумка, из которой торчало горлышко нашего старого китайского термоса.
– Мальбрук в поход собрался, значит. Понятненько. Но с кем?
– Я подумала, что с тобой.
– Нет. Я ничего об этом не знаю. А что ее телефон?
– Он молчит. Ни гудков, ничего. Он словно умер.
– Бр-р-р… Ну ты и скажешь! Гудков нет?
– Нет.
– А до того как вы поссорились, она ничего не рассказывала, куда собирается?
– Нет. Но вид у нее был довольно счастливый.
– А чего ругались-то?
– Да так… Мелочи жизни, – я никогда не посвящала посторонних в наши семейные дела. Осторожничала.
– Ну что ж… Будем надеяться, что твоя сестра нашла себе мужичка да и загуляла!
Мне показалось или нет, что в голосе Зои прозвучала насмешка?
Всем было известно, что самая главная проблема в жизни моей сестры – это отсутствие какой-либо личной жизни. Что мужчины, несмотря на ее, казалось бы, эффектную внешность (высокий рост, красивая худоба, огромные черные глаза), обходили ее стороной, словно она была заколдована злой ведьмой. Мы с Зоей не раз обсуждали эту тему. Обычно это происходило после какого-нибудь веселого школьного корпоратива, к которому моя Марина готовилась задолго, надеясь хотя бы в расслабленном и пьяненьком состоянии понравиться кому-нибудь из преподавателей-мужчин. Покупались платья и украшения, косметика и духи, туфли и сумочки-клатчи, но очередной корпоратив происходил так же, как и предыдущий, и, вернувшись поздно ночью домой и сорвав с себя одежду, Марина подолгу рассматривала себя в зеркале, пытаясь понять, что в ней не так.
– За метр обходят, – удивлялась она, глядя на свое довольно-таки поджарое и мускулистое тело. – Что грудь плоская, так это у половины наших баб такая же беда. Но только они все замужем, детей куча. Что во мне не так, Катя?
– Да все в тебе так, – поддерживала ее я. – Просто все они слепые. Или же, что самое страшное, видят в тебе умную женщину, именно это их и отпугивает.
