взмолился Валерьян.
Но следователь был непреклонен.
Фотограф же успел сфотографировать упавший при поднятии трупа лепесток лилии. И благодаря его ловкости лепесток застыл в воздухе, на снимке, разумеется.
– А ведь красивая женщина была, – проговорил Наполеонов в пустоту.
На его замечание отозвался Незовибатько.
– Как определил? – спросил он.
– Да вон же на стенке ее портрет стоит.
– Точно, симпатичная. Но заметь, Александр Романович, что на портрете она моложе.
– Наверное. Ты не подскажешь мне, что означают эти лилии? – спросил он эксперта. – Судя по всему, ее специально кто-то ими украсил.
Тело убитой было усыпано белыми лилиями. Труп унесли, а лилии остались, и они продолжали издавать сильный и даже удушливый запах.
– Я открою окно? – спросил оперативник Ринат Ахметов.
– Открывай, чего уж теперь, – разрешил Наполеонов, – а то мы тут все задохнемся. Вот глупая голова! – хлопнул Наполеонов себя по лбу.
– Что еще приключилось? – спросил Незовибатько.
– Не спросил у Шахназарова, не могла ли она потерять сознание от запаха лилий.
– Это навряд ли, – ответил эксперт.
– И все-таки, что значат эти лилии? – вернулся Наполеонов к не дававшему ему покоя вопросу.
– Белые лилии – это символ чистоты, невинности, – вмешался Валерьян и предположил: – Может, она старая дева?
– Сам ты старый дев, – фыркнул Наполеонов.
Фотограф покраснел и отошел к открытому окну.
Остальные оперативники проводили обыск.
– Что-то вас здесь слишком много, – проворчал Наполеонов и отправил часть оперативников опрашивать соседей, предупредив, что с Соболевой он закончит сам.
– Хозяин – барин, – хмыкнул капитан Ахметов и скрылся за дверью, прежде чем Наполеонов успел отреагировать на его реплику.
– Паспорт нашел, – сказал Аветик Григорян, – но она прописана не здесь!
– Паспорт на кого?
– На Елену Валентиновну Андриевскую.
– Дай-ка сюда! – Наполеонов протянул руку. – Ага, муж имеется. А кто-то говорил, что убитая старая дева. – Следователь бросил насмешливый взгляд на Легкоступова, но тот сделал вид, что его это не касается.
– Мужа зовут Эммануил Захарович Андриевский, – Наполеонов присвистнул, – и он, судя по всему, моложе жены на двадцать лет.
– Прямо Макрон какой-то, не будь он к ночи упомянут, – проговорил Незовибатько.
– Не обязательно упоминать эту личность, – хмыкнул следователь, – к тому же Эммануил вовсе не Эммануэль. У нас вот есть прекрасный артист Эммануил Виторган.
– Точно. А дети у них есть?
– Есть. Сын Олег Эммануилович Андриевский. Двадцать лет.
– Может, они все-таки с мужем разошлись, – предположил Незовибатько.
– Почему ты так думаешь, Афанасий Гаврилович?
– Потому что жила она не по месту прописки. И я не вижу здесь следов мужа.
– Да, в шкафу нет мужской одежды, – подтвердил Григорян.
– Надо забрать простыни в лабораторию.
– Уже все упаковано.
– А пальчики?
– Пальчиков немало. И вон на стебле лилии волос зацепился светлый.
– Убитая была блондинкой.
– Надеюсь, что это не ее волос, – пробурчал следователь, – как думаешь, Афанасий Гаврилович?
– После исследований станет ясно.
– Вот так всегда! У одного – после вскрытия, у другого – после исследования.
– Не ворчи, – сказал Незовибатько, упаковывая раздавленные стебли лилий.
– Думаешь, там что-то есть? – снова спросил следователь.
Незовибатько промолчал.
Махнув на него рукой, Наполеонов сказал:
– Вы тут заканчивайте, а я схожу в квартиру напротив, опрошу свидетельницу Соболеву под протокол.
Едва рука следователя коснулась звонка квартиры напротив, как дверь сразу открылась.
– Сижу вся как на иголках, – призналась соседка убитой, – думала, что вы уж не придете.
– Шутите, Ирина Игнатовна, – усмехнулся следователь.
– Какие уж тут шутки, – вздохнула Соболева.
Заполнив шапку протокола, Наполеонов спросил:
– Вы хорошо знали Андриевскую?
– Не знаю, как вам и ответить, – проговорила женщина. – Елена Валентиновна жила в этой квартире лет пять уже. Но непостоянно.
– То есть?
– Она то появлялась, то исчезала. Да я ведь и не следила за ней.
– Но вы общались с Андриевской?
– Близко нет. Она была не слишком общительной. И это мягко говоря.
– Вы знали, что она замужем?
– Да, об этом она как-то обмолвилась и о сыне сказала. Но сюда ни муж, ни сын не приходили. По крайней мере, я их ни разу не видела.
– Она не говорила вам, зачем ей эта квартира?
– Говорила, что она здесь отдыхает, готовится к занятиям. Она работала в школе учителем физики. Еще сюда к ней приходили ученики.
– То есть она занималась репетиторством? – уточнил следователь.
– Скорее всего. Я ее об этом не расспрашивала.
– Какого возраста были ученики?
– Я не приглядывалась к ним. Но, скорее всего, старшеклассники и студенты.
– Их было много?
– Точно сказать не могу. Но последнее время к ней ходил парнишка лет шестнадцати-семнадцати. Светленький, голубоглазый.
– Вы и глаза рассмотрели? – спросил Наполеонов, пряча улыбку.
– Это не я рассмотрела.
– А кто же?
– Крысинский.
– Какой еще Крысинский?
– Емельян с пятого этажа. Он, конечно, пьяница, но, видать, запал на Елену. Видно, клеился к ней, она отшила. Вот он и орал, тебе, мол, твой хахаль голубоглазый милее.
– Ага. Вы не знаете, Андриевская ссорилась с этим Крысинским?
– Да, ругались они, я сама пару раз слышала, как он к ней ночью ломился. Сплю я плохо, – пояснила женщина, – а он так орал!
– А она что?
– Ругалась с ним из-за двери.
– А он?
– Емельян-то? Что с пьяницы возьмешь, грозился ее на чистую воду вывести. Один раз так орал, что я не выдержала, открыла дверь и сказала, что, если он не уймется, я участкового вызову.
– И что, унялся?
– В тот раз унялся.
– Но потом опять приставал?
– Приставал. Вы вот у Семена Степановича спросите!
– У какого Семена Степановича?
– У Савичева из тридцать восьмой квартиры.
– Хорошо, Ирина Игнатовна, спрошу, – кивнул Наполеонов. – А сами вы ничем не можете дополнить свои показания?
– Нет, – покачала головой Соболева. – Елена Валентиновна старалась вести себя тихо и ничем не привлекать постороннего внимания.
– Старалась? – уточнил Наполеонов. – Или это у нее само собой получалось?
Соседка задумалась на какую-то долю секунды, а потом ответила:
– Точно я вам этого сказать не могу. Но уверена, что она очень сильно расстроилась, когда к ней привязался Емельян.
– А этот Емельян, он всегда был буйным?
– Я бы этого не сказала. Случалось, конечно, что Крысинский, напившись, скандалил. Но случалось это редко.
– Простите, – решил уточнить следователь, – редко напивался или редко скандалил?
– Скандалил редко. А напивается Емельян почти что постоянно. Про таких еще говорят, не просыхает. Бузил же он очень редко. И то, сделает ему кто-нибудь из соседей замечание, и он сразу: «Я молчу, молчу». И бочком, бочком в свою квартиру.
– Что же его так зацепило в Андриевской?
– Понятия не имею, – ответила Соболева.
– Поставьте свою подпись на каждой странице, – попросил Наполеонов, пододвигая ей листы протокола.
Глава 2
После Соболевой Наполеонов отправился сразу к Савичеву. Он надеялся, что сотрудники, опрашивающие соседей, еще не добрались до тридцать восьмой квартиры и не успели поговорить с Семеном Степановичем. А если поговорили, что ж, придется потревожить Савичева второй раз. Ничего страшного в этом нет. Любой нормальный человек поймет, что полиция делает это не для собственного развлечения, и пойдет навстречу следователю.
Так оно и получилось. Дверь Наполеонову открыл мужчина с убеленными благородной сединой висками, с внимательным прищуром широко расставленных карих глаз и не утративший стройность осанки.
Он посмотрел на Наполеонова, и тот поспешил представиться:
– Следователь Александр Романович Наполеонов.
– А, – произнес мужчина, – Савичев Семен Степанович, от меня только что ушли ваши опера.
– Я знаю, извините, что зачастили к вам.
