миг, пришлось вскоре сдвинуть ее пониже и сбавить темп. Благодаря этим усилиям я смог продержаться еще минуты две, прежде чем мы кончили. А потом просто растянулись рядом на земле.
– Хорошо было, – шепнула Лили.
– Ага, – согласился я, чтобы сказать хоть что-то.
* * *
В то лето я томился по Лили каждый божий день и сканировал взглядом улицы, стоило только выйти в город. Когда родители увозили меня вместе со всей церковной общиной на трехдневные вылазки на природу, я то и дело звонил домой на случай, если Лили оставила сообщение. И без конца размышлял, не позвонить ли ей, то убеждая себя, что она не станет со мной разговаривать, то свято веря, будто она только и ждет, чтобы я сделал шаг навстречу. А потом наступил август, и она постучалась в мою входную дверь. Увидев Лили, я не смог сдержать улыбку.
– Привет.
– Привет. Ты один?
– Да. Мама с папой в церкви.
– И больше дома никого нет?
– Никого.
– Можно зайти?
Я открыл дверь. Лили вошла, остановилась посреди гостиной и повернулась ко мне лицом.
– Я беременна.
Слова мигом застряли в пересохшем горле, а в животе вспух тугой комок страха и тоски. Я до сих пор ощущаю эхо тех чувств. Порой они прокрадываются в мои сны, и я просыпаюсь, разбуженный отголосками паники, которая накатила на меня тогда.
Когда ко мне наконец вернулся дар речи, я по два раза задал Лили каждый из вопросов: был ли у нее секс с другим («Нет! Я тебе не шлюха какая-нибудь, просто выпила слишком много! Ты тоже виноват!») и уверена ли она («Кузина купила мне два теста на беременность, и оба положительные»).
– И что мы будем делать?
– Кузина обещала дать мне свои документы. И вызвалась отвезти в Филли [1] на аборт.
– Ясно. Ага. Ладно. Хорошо, – забормотал я, вцепляясь в ее ответ, как в спасательный круг. Авось удастся спасти положение, не впутывая моих родителей.
– Это дорого, – сообщила Лили.
– Сколько?
– Кузина возьмет отгул на два дня. Потом еще поездка в Филли. Мы решили наврать моей маме, что едем на концерт и собираемся переночевать в отеле. И, сам понимаешь, доктору заплатить придется. Кузина прикинула, надо около тысячи. На все про все.
– У тебя столько есть?
– Разве что баксов шестьдесят. Поэтому я и пришла. Были бы бабки, уже поехала бы. А у тебя сколько?
Баланс моего банковского счета только-только перевалил за сотню долларов.
– Когда ты собираешься в Филли?
– Если добуду нужную сумму, то на следующей неделе. А если нет… ну, не знаю.
– Деньги я достану, – пообещал я. – Записывайся к врачу.
* * *
Следующие несколько дней я провел в терзаниях, до глубокой ночи изыскивая способы добыть тысячу долларов, но ни у одной из моих идей не было шансов воплотиться в реальность. К среде я пришел в отчаяние. Единственным вариантом осталась кража, которую изначально я отмел. Продать церковную утварь вряд ли удалось бы, и мне подумалось про обручальное кольцо матери.
Она хранила его в деревянной шкатулке на туалетном столике.
И я взял кольцо, обещая себе, что скоро верну его, хотя у меня не было конкретного плана, как это провернуть. Потом я позаимствовал отцовскую машину и проехал сорок миль до Харрисбурга, где владелец тамошнего ломбарда предложил мне триста долларов. Я забрал кольцо и повернулся, чтобы уйти.
– Погоди, – окликнул меня скупщик, – сколько тебе надо?
– Тысячу.
Он фыркнул.
Я потянулся рукой к двери.
– Могу дать семьсот пятьдесят, – предложил хозяин ломбарда.
Я мотнул головой.
– Ладно, возвращайся, – вздохнул он, когда моя ладонь легла на дверную ручку.
* * *
Через неделю Лили съездила в Филадельфию и вернулась. Когда я позвонил, она сказала:
– Да, дело сделано. – А еще через три фразы бросила: – Не звони мне больше, ладно?
* * *
Прошло несколько дней, и как-то вечером отец постучался в мою спальню.
– Ты был недавно в нашей комнате? – спросил он.
– Нет. А что?
– Может, порядок наводил?
– Нет.
– Твоя мать очень расстроена. Не может найти обручальное кольцо.
– А если она его в магазине потеряла или еще где?
– Она почти не носит его. Надевает только по особым поводам.
– А-а.
– Страховой агент оценил кольцо в десять тысяч долларов, но дело даже не в деньгах. Оно принадлежало моей матери, а мне его дал отец, чтобы я подарил своей невесте.
– Наверное, мама его где-то дома уронила.
– Тогда давай поможем ей искать.
– Прямо сейчас?
– Нет, сейчас слишком поздно. Завтра, когда будет светло.
– Хорошо.
Я попытался вернуться к книге, которую якобы читал, но отец по-прежнему торчал в дверном проеме.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Я несколько раз слышал, как ты бродишь по ночам.
– Все нормально.
– Помни, ты можешь все мне рассказать. Я не стану тебя осуждать.
– Да. Знаю.
Папа повернулся, чтобы выйти, но остановился и снова посмотрел на меня.
– Нейтан, ты точно не видел кольцо?
Я видел, чего ему стоило произнести это. Отец избегал слов, когда можно было обойтись жестом или взглядом. Его вопрос предполагал доверие, честность – идеалы, которыми папа жил и которые побуждал меня чтить.
– Нет, – ответил я.
На другой день мы с мамой перерыли весь дом: проверили скопившийся в пылесосе мусор, обыскали щели между диванными подушками. Когда маме было двенадцать, она попала в автомобильную аварию и лишилась ноги ниже колена. Теперь она носила протез и хромала, поэтому залезать на стулья, чтобы осмотреть полки, пришлось мне.
Я изображал усердные поиски, хотя в глазах стояли слезы.
* * *
А на следующий день мама поскользнулась и упала, спускаясь по лестнице в подвал. Она сломала оба бедра и разбила череп о бетонный пол. Мы решили, что мама продолжила поиски кольца, ради чего и отправилась в подвал.
Она умерла спустя два дня после падения.
* * *
Некоторые пытаются сбежать от своего стыда. Другие, вроде меня, подходят вплотную в надежде его задавить.
После окончания школы я остался в городе с отцом, которого опустошила мамина смерть. Я жил в родительском доме и занимался хозяйством, изо всех сил стараясь порадовать папу, но по-прежнему хранил молчание о своем проступке. Постепенно я тихо возненавидел и себя самого, и то, на что пошел ради денег.
Устроившись на работу в цех сборочной мастерской, я несколько лет прожил как во сне, сторонился девушек и никак не мог прийти в себя после случившегося. Потом отца разбил инсульт, и я еще некоторое время ухаживал за ним, пока однажды утром, зайдя к нему в комнату, не
