— Совсем, совсем другое дело! — приговаривал Суркин, читая письмо. — Но, — тут он поднял палец, — все равно придется ждать. Будет проверяться ваша анкета, то да се, сами понимаете.
Это-то я знал хорошо, но спросил растерянно: — Как же быть? Мне жить не на что! Я думал, все произойдет гораздо быстрее!
— Вам вообще-то в Радзуте надо было ехать: райцентр, большой порт, больше нашего. Ну да уж ладно! Тяжелой работы не боитесь? Могу определить на время рабочим в порт, оплата сдельная. Но не раньше чем в середине той недели: бригадир выйдет, он болен, вот тогда. Устраивает?
Это меня вполне устраивало.
— Спасибо! — горячо сказал я. — А у вас очень симпатичный городок! Красивый и тихий такой, здесь хорошо будет пожить. Я прямо с удовольствием!
— Да, да, — сказал он рассеянно.
— Правда, не совсем тихий. Недавно случилось убийство, мне Генрих Осипович рассказывал. Вы не слышали?
— Буш сказал сегодня утром. Я его давно не видел. Я не знал. — Он нервно потер щеку.
— Говорят, безобидный старичок был.
— Кто?
— Да этот убитый.
— Да, да. Вы, товарищ Вараксин, заполните вот эту анкету в двух экземплярах. Напишите автобиографию. Надо сделать фотокарточки, сюда требуется особая форма: четыре на шесть, овалом. В ателье знают. Тут рядом, на улице Прудиса, только повыше. И будем ждать. А насчет работы в порту зайдите ко мне что-нибудь в среду.
— Спасибо. — Я приподнялся и снова сел. — Но с фотографиями, наверное, лучше поторопиться? И анкеты… Я тогда в понедельник забегу.
— Хорошо. И набирайтесь терпения. Как у вас с жильем? Вы в гостинице устроились?
— Да. В триста пятом номере. — Я сделал паузу, но Суркин никак не отреагировал. — Кстати, в том же номере живет старпом Войтин. Тоже рыбак. Вы его знаете?
— Знаю! Он пьяница и позорил наше управление. — Суркин нахмурился. — Он вообще неприятен в быту. Таких в море не любят!
— А вы знаете, почему Войтин пьет?
— Разве это не все равно? Для меня важен факт.
— Это не всегда верно, — сказал я.
Тут, не постучавшись, вошли два рыбака. Они о чем-то спорили. Я встал.
— Извините. Всего хорошего. До понедельника, — сказал я.
— Всего хорошего.
Суркин уткнулся в бумаги, бросив одному из вошедших:
— Минутку! Я ваше дело помню, сейчас буду искать копию приказа.
Я шел по коридору и думал: “И все-таки он неспокоен, внутренне напряжен. Он чего-то опасается”.
А город уже накалился.
Можно было идти только по теневой стороне улицы. Блестели стекла витрин, белые стены домов, катящиеся легковые автомобили: приходилось щурить глаза. В куцей тени под де ревом лежала собака, она изнемогала от жары и часто дышала, свалив на сторону красный язык. Листва на деревьях была неподвижна.
На противоположной стороне улицы, в кафе под тентом я увидел Пухальского. Он курил, пуская дым струей вверх, и сидел один за пустым столиком: вероятно, ждал заказа. “Отлично, пообедаем вместе”, — решил я и пересек улицу.
— Скучаете, Николай Гаврилович?
Он резко обернулся.
— А-а, это вы! Гуляете? Мы оба были ужасно любезны.
— Да вот что-то проголодался. Вы уже заказали?
— Жду официанта.
— Чудесно! В таком случае я вам составлю компанию. Не возражаете?
Он не возражал, но, кажется, и доволен особенно не был. Я по привычке сел так, чтобы видеть вход и улицу (Пухальский сидел спиной к входу), развалился в кресле и выложил на стол сигареты и спички.
— Жара какая, а, Николай Гаврилович?
— Страшная жара!
— Купались сегодня?
— Окунулся.
— А я вас на пляже не видел. Вы где обычно располагаетесь?
— Я далеко хожу, на дюны, — неохотно ответил он.
— А-а, — протянул я. — Но здесь тоже вроде неплохо.
— Я, видите ли, не люблю, когда много народу. У меня есть на это свои причины.
Что ж, я ничего не мог возразить, хотя не отказался бы услышать, какие именно причины. Но Пухальский не собирался входить в подробности. А я решил рассказать ему о своих затруднениях с устройством на траулер и посоветоваться: люди типа Пухальского любят давать советы и при этом обычно благожелательно настраиваются к собеседнику.
— Деньги платят и на суше, — сказал он, все выслушав. — Незачем для этого рваться к черту на рога.
— Такие суммы не платят! А мне и одеться надо, и матери послать. На стипендию особенно не разгуляешься!
Он усмехнулся и поправил свои очки в тонкой золотой оправе.
— Ну, скажите сами! — настаивал я. — Где можно загрести в один раз такую кучу дензнаков?
Он внимательно взглянул на меня, но ничего не ответил.
— Нет, правда?
Он пожал плечами. И, обернувшись, посмотрел на улицу. Он делал это второй раз за десять минут: было похоже, что он ждет кого-то.
— Да-а! — сказал я, словно только что вспомнив. — Вы ведь по мебельной части работаете? Я хотел Буша попросить, но неудобно как-то. Он считает себя обязанным мне за свое спасение, ну и… Дело вот в чем: мой профессор, когда я уезжал сюда, просил достать ему кабинетную секцию. Разборную, такие здесь, в Прибалтике, делают. В магазине я спрашивал, — (имея в виду та кой поворот разговора, я специально заглянул в магазин), — там они бывают страшно редко. Так, может, прямо на фабрике как-нибудь можно договориться? Неофициально, а? — Я глупо ухмыльнулся и почесал в затылке. — Профессор, он богатый, этих бумажек не жалеет.
— Почему вам все-таки не поговорить с Бушем?
— Знаете, мне показалось, что он не тот человек, с которым можно договориться, — сознался я, понизив голос.
— А что вам показалось в отношении меня?
Я смутился.
— Но я же…
— Ладно, Боря, вас ведь Борей зовут? Я попробую что-нибудь сделать. — Было похоже, что ему понравилось мое смущение. — Но сразу предупреждаю, это будет дорого стоить.
— Плевать! Я телеграмму отобью! Молнию! Старик сразу вышлет! — воскликнул я. — Он так обрадуется! А мне у него диплом писать, сами понимаете.
— Понимаю.
— А вы еще долго здесь пробудете? — спросил я. И мне показалось, что голос у меня был выпытывающий и фальшивый.
— А что?
— Да я в связи с этой мебелью интересуюсь, Николай Гаврилович.
— Через три дня у меня кончается командировка.
Тут я заметил молодого человека, который через пустое кафе направлялся к нашему столику. Он был в модных темно-зеленых очках, наполовину закрывавших лицо, и крутил на указательном пальце цепочку с ключом и брелоками. А Пухальский его не видел. Если Пухальский был тем, за кого я его принимал, он мог бы иметь больший опыт в организации такого рода встреч.
— Ба-а! Вот вы где, Николай Гаврилович, прячетесь от мирской суеты! Шел мимо, гляжу: вы! — воскликнул молодой человек и, поймав взгляд Пухальского, слегка повел глазами в мою сторону.
— Присаживайтесь, — пригласил Пухальский. — Это мой сосед по гостинице — Боря, из Москвы. Знакомьтесь.
Мы познакомились. Молодой человек сказал, что сегодня ужасно жарко. Мы помолчали. Подошел официант, и мы все трое сделали заказ. Я попросил полный обед. Эта парочка — она все больше возбуждала мое любопытство — по чашке кофе. Меня они, видимо, не опасались. Хотя, наверное, предпочли бы встречу наедине.
— Опять градусов тридцать, — сказал Пухальский.
— Больше! — с чувством воскликнул молодой человек.
— И воздух здесь не такой насыщенный кислородом, как на Черном море.
— Гораздо хуже! — поддержал молодой человек.
Я болтал ложкой в невкусном супе, который мне принесли. Молодой человек спрятал в карман цепочку с ключом и теперь занялся темными очками: вертел их за дужку. Когда он их снял, обнаружились подвижные хитрые глазки. Он посматривал на официанток, на женщину за соседним столиком и вообще сидел как на иголках.
Я отодвинул тарелку с супом и попросил дать мне второе: я боялся, что они поднимутся сразу оба. Но молодой человек уже допил свою чашку кофе, а Пухальский не торопился. Под локтем у него лежала свернутая газета. Молодой человек потянул ее к себе.
— В Палняй сейчас еду, Николай Гаврилович, — сказал он. — В дороге скучно будет, дайте хоть возьму у вас газетку, почитаю.
— Сегодняшняя? — спросил я. — Можно взглянуть?
— Это старая, — быстро сказал Пухальский.
А молодой человек, свернув газету в трубку и сунув ее в карман, стал прощаться.
Интересно, что было вложено в газету? В том, что там что-то было, я не сомневался: встреча в кафе не была случайной Пухальский работал не чисто, — я успел заметить, что газета была как раз за сегодняшнее число. Но обсуждать это с гражданином Пухальским было, пожалуй, рано. Так же, как и задавать ему вопрос насчет пиджака. Впрочем, мне было уже, кажется, ясно, как связаны между собой пиджак и газета.
