Галина, мысленно спросила я и получила ответ: «24-33-4» — «Вы окажетесь беззащитны перед чьим-то изощренным коварством». Спасибо. Я это знала и сама. Настолько беззащитна, что плавала в собственной ванне… Вот только чье оно было — это «изощренное коварство»?
Сейчас я кинула кости чисто машинально и получилось — «19-11-33». «Оскорбление, нанесенное кем-то из друзей».
Опять всплыли некие «друзья», которых, судя по их поведению, лучше бы было не заводить совсем. Я вздохнула. К сожалению, кости не могли сказать имена этих друзей, и пока мои «герои» останутся неизвестными. Пока… Меня осенило. Ну хорошо, ведь я могу спросить о каждом, кого я подозреваю. Быть может, будет некая тонкая ниточка, связывающая все. Маленькая, тоненькая Ариаднина ниточка.
В глазах моих мелькали маленькие белые точки, изображающие числа. Мой разговор с Оракулом кому-то наверняка напомнил бы утро в сумасшедшем доме.
Игорь Сергеевич, мысленно попросила я и увидела сочетание «18-6-34». «Вас ожидает очень неприятная и скандальная история. Старайтесь поменьше раздражаться».
Спасибо. Обязательно ему это передам. Правда, по-моему, он уже вляпался в весьма неприятную историю.
Ольга, пожалуйста, попросила я. Получилось «19-12-33» — «Из-за каких-то пустяков на вас обрушится большая беда».
То ли они устали, то ли я все-таки должна была сама хоть немного пошевелить мозгами. Впрочем, если подумать, Ольгу убили из-за подслушанного разговора. Она собиралась открыть мне имя Галининого жениха… Значит, беда-то на нее обрушилась из-за этого. И если это из-за «пустяков», значит… Возможно, что это был просто блеф, и никакого имени она не знала. Или это имя не имело к убийствам никакого отношения. Ладно. Осталось всего три имени. Я посмотрела на кости, — но они явно были расположены отдохнуть. Смотрели на меня белыми точечками и заявляли о том, что мне стоит выпить чашечку-другую кофе. А то и мои мозги, и их пророческие способности от усталости усохнут и не смогут работать.
* * *
Если они и отдыхали, то мой мозг работал. Что-то постоянно крутилось в голове, например, я почему-то подумала, что Виктория даже в жару предпочитает платья с длинными рукавами. Так как монашеский образ жизни явно не в ее вкусе, остается подумать, что это необходимость, связанная с чем-либо, что необходимо скрыть. И это могут быть… Правильно. Я вспомнила. Как-то раз я лежала в больнице, мне там бесконечно кололи вены. В результате вены были все в синяках, и я ходила в жару в платье с длинными рукавами, чтоб меня никто не принял за… наркоманку?
Вот это да… Я рассматривала чашку с интересом неандертальца, увидевшего первый раз посуду. Ничего в ней не было, старая чашка, из которой попивали кофий еще мои пращуры, тем не менее я вертела ее и пыталась в мелких трещинках найти подтверждение своей неожиданной догадке. Что ж, пора было спросить об этом у моего отдохнувшего собеседника. В это время в мою дверь позвонили. Честно говоря, события последних дней все-таки научили меня осторожности, я предварительно посмотрела в глазок и увидела, к собственному удивлению, Александра.
* * *
Он влетел в мою квартиру, держа в руках белые и чайные розы, которым не нашел лучшего применения, чем рассыпать мне под ноги.
«Да уж, — остолбенело подумала я, — то ли мне надо возликовать, что нашелся идиот, желающий устлать мой путь розами, то ли пожалеть несчастные, ни в чем не повинные цветы…»
Я спросила:
— Откуда ты узнал мой адрес?
Он рассмеялся:
— Мои способности помощника детектива вполне устроили бы любого сыщика… Почему бы тебе не взять меня в качестве Арчи Гудвина или доктора Ватсона, моя радость?
С этими словами он сделал самую приятную вещь — схватил меня в охапку и поцеловал, закружив по комнате.
Потом, поставив меня на место, он осмотрел мое жилище и протянул:
— Так вот как живут очаровательные сыщицы!
— Неплохо живут, — буркнула я, незаметно заталкивая ногой под диван обнаруженные мной предметы туалета, ранее брошенные с небрежностью женщины, которая никого не ожидает.
— Мне сказали, что ты ушла жутко расстроенная, — сказал он серьезно, — вот я и примчался.
Он взял мое лицо в свои ладони.
Мне ужасно захотелось расплакаться. Теперь я поняла, почему мне противопоказано замужество — мужчины расслабляют. Более того, им это нравится. Такое искушение — почувствовать себя сильным, для этого надо сделать все возможное, чтобы заставить кого-то расплакаться. «Не дождетесь, — подумала я. — Вот уж и не буду я рыдать, как девица, потерявшая возлюбленного».
В это время я окончательно поняла, что противоположный пол просто разрушительно действует на психику. Поскольку даже такая сильная особа, как я, оказывается, не могла сдержать слез.
Они катились по моим щекам независимо от моего желания.
— Скорей бы ваш чертов цирк уехал! — сердито пробормотала я, с ужасом осознав, что это получилось у меня как-то по-детски, но остановиться я уже не могла. — Приезжаете в спокойный милый город и творите здесь бог знает что!
Конечно, достигнув вожделенного эффекта, он обрадовался. Прижал меня как ребенка и качал, усадив на колени.
— Все будет хорошо, — успокаивал он меня, — вот увидишь…
— Что хорошо? — вскипела я. — Я, как последняя идиотка, не могу справиться с этим делом. А в результате погибает ни в чем не повинный человек. Вообще не относящийся к делу.
— Ты к себе несправедлива, — сказал он терпеливо, — просто ты ищешь в темноте серую мышь. А свет включить пока нет возможности — ты еще не нашла выключатель. Естественно, искать серую тень в темноте трудно.
В его словах была правда, заставившая меня взглянуть на него с интересом. Он был очень даже умен, мой бедный жиголо.
— Успокоилась? — спросил он.
Я кивнула в ответ. Действительно, надо было найти выключатель. А сейчас мне хотелось выяснить все о Виктории.
* * *
О Виктории он начал говорить неохотно. Познакомился с ней год назад. Честно говоря, сразу влюбился, потому что от ее красоты дух захватывало. Очень удивился, когда ему ответили взаимностью.
Познакомились они на съемках какого-то фильма — он тогда еще был каскадером, а Вика играла главную женскую роль. Выглядела она беззащитной и трогательной. На Александра смотрела широко раскрытыми глазами, и сначала все было исполнено романтики — они гуляли по берегу моря, так как съемки проходили в Одессе, несли романтическую чушь — и Александр, честно говоря, недоумевал, как такой цветок мог распуститься на этой свалке. О том, что она дочь Сечника, он знал — Виктория уже была довольно известной и не исчезала с обложек журналов.
Роман их начался красиво, и Александр опасался, что по возвращении в Москву они просто друг друга забудут — так обычно случается. Но она позвонила ему, и они встретились. Потом он познакомился с Елисеевым.
Вспомнив о Елисееве, Александр передернулся.
— Елисеев был омерзительной личностью, Таня, — сказал он. — Я вообще не понимал, как Виктория может жить с ним. Я уговаривал ее все бросить. Она только смеялась. Сказала, что ей нужно много денег, очень много. Я их заработать не смогу. Мы поссорились. Я сел на мотоцикл и помчался… Куда летел — не знаю. Только очнулся я в больнице, и мне сказали, что о своей прежней работе я должен забыть… Вот и все.
Он посмотрел в окно.
— И ты ее простил? — спросила я.
Он усмехнулся.
— Она примчалась ко мне на следующий день. Плакала, умоляла ее простить. Сначала я отворачивался и скрипел зубами. Потом…
«Потом им удалось сделать из тебя циника», — подумала я.
— Мне стало на все наплевать, — закончил он. — Потом я встретил Ленку, — кстати, она, может быть, и глупышка, но не подлая. Виктория сначала злилась, затем привыкла.
«Потому что для нее главное, что ее игрушка рядом с ней. Красивая, любимая игрушка. Она не виновата, конечно, ее так воспитали».
— Понимаешь, она не виновата, — сказал он. — Ее так воспитали.
Я сделала усилие, чтобы не хмыкнуть. Конечно, кто же сомневается? Такая красивая девочка просто привыкла получать желаемое любой ценой… Любой ценой?! Я приостановилась. Девочка, способная отдать за вожделенную игрушку все, что угодно…
— Сейчас я задам тебе очень неприятный вопрос, — предупредила я его, — Виктория — наркоманка?
* * *
Он отвернулся. Отвечать ему не хотелось.
— Да, — кивнул он наконец. — Но к смерти Елисеева это не имеет никакого отношения.
Сейчас все имело отношение к смерти Елисеева.
Мне было не очень приятно делать ему больно. Но я спросила:
— А вернуться к своей работе ты никогда не сможешь?
Он пожал плечами:
— Кто же меня туда возьмет теперь? Я и сам не смогу…
Он вздохнул. Ладно, что-нибудь придумаем потом. Когда я раскопаю в темной комнате серую мышку. Или хотя бы найду, где включается свет.
