— И что же, Грымский внушил Лепесточкину при помощи гипноза, чтобы тот стащил и передал ему пробирки?
— Как я поняла, он внушил ему, чтобы тот вернулся к себе, а среди ночи взял пробирки и под утро сам принес и отдал мне в руки. Точнее, нам в руки. Валентин так и сделал. Но вчера ночью Лев разыскал меня — он был в совершенной ярости! — и сказал, что пробирки куда-то исчезли, и стал меня обвинять. Но я ничего не знаю.
— Он тебя бил?
— Да, он меня бил, — кивнула Лиля, и по ее щекам снова безостановочно потекли слезы. — Бил, угрожал. А вчера, когда мы убежали от ФСБ, ну, от кого-то из ваших, он привез меня домой и пытался что-то узнать при помощи гипноза. А когда ничего не получилось — я же действительно не имею ни малейшего представления, куда подевались эти проклятые микробы! — этот ужасный человек, которого я считала своим учителем и на кого почти что молилась, еще сильнее меня избил, связал и сказал, что, если я не вспомню, куда делись пробирки, он меня убьет. А я не зна-а-аю, правда. Я думала, меня уже убивать пришли, а я ничего не зна-а-аю…
— Стоп, только не реви, — приказала я Лиле и начала ее развязывать.
Да, сейчас она говорила мне правду и, по всей видимости, выложила все, что знала. Но для меня этой информации было совсем недостаточно. Наоборот, получалось, что внутри одной тайны скрывалась еще одна.
Теперь мне известно, кто первый раз украл злополучные микробы, но, как оказалось, был еще какой-то вор, о котором не знали сами преступники.
Как в матрешках, которых в избытке продают на московском Арбате: открываешь одну, в виде Ельцина, а внутри еще какой-нибудь Чубайс сидит, а дальше — более мелкие личности, с ноготок, вроде Жириновского или Бабурина. Ну надо же, и чего это меня потянуло на политику? Никак «сверхсекретный» клиент что-то и впрямь сделал с моими мозгами, повернул в новую сторону.
— Где сейчас Лепесточкин? Тот парень, из лаборатории?
— Не знаю, — пожала плечами Лиля. Но я уже могла различать по выражению ее лица, когда девушка врет, а когда говорит правду. Похоже, что сейчас дочка главного врача снова зачем-то врала. Может быть, хотела скрыть свое соучастие хотя бы в деле похищения человека?
— И все же я советую тебе припомнить и сказать мне правду. Это в твоих интересах.
— Наверное, Лев отвез его к себе на дачу, я так поняла. Он там обычно работает. Сказал, что скоро Валентина отпустит. Но теперь, когда пробирки пропали… Понимаете, ведь Лев сам решил их на короткое время оставить в больнице, чтобы сразу потом передать нужным людям. А они куда-то подевались.
— Ты опять что-то не договариваешь, крутишь, — сказала я задумчиво. — Не понимаю, зачем Грымскому было выпускать из своих рук то, чего он так долго добивался?
— Да он, наоборот, хотел, чтобы пробирки вообще ни разу не коснулись его рук! — воскликнула Лиля. — Он же знаете какой осторожный, гад! До смерти трясется за свою шкуру. Вы забыли? Там же внутри всякая чума и прочая гадость. Он поэтому их сразу мне отдал, а потом за ними кто-то должен был прийти. Я до сих пор понять не могу, зачем они ему понадобились, эти микробы? Ведь Грымский из той породы людей, кто руки моет через каждые полчаса, а не только перед едой! Вы бы видели только, какие у него холеные, белые руки! Даже с маникюром. Сволочь! Сволочь!..
Гневная тирада Лили на этот раз показалась мне убедительной.
Действительно, зачем Грымскому самому пачкаться даже не в дерьме, а кое в чем похуже! Осторожному гипнотизеру для полного счастья только заболеть какой-нибудь бубонной чумой не хватало!
Нет, насколько я могла понять, Грымский был не из таких, не из смертников.
— Я вот что подумала… — вдруг сказала Лиля. — Теперь, когда пробирки пропали, он может заставить Валентина снова украсть что-нибудь из лаборатории. Ведь он вчера, когда меня бил, все время говорил, что я каких-то очень нужных людей сильно подвожу, и буквально места себе не находил.
— Ты знаешь, где находится дача Грымского? Ты там была?
— Была. Мы там…
— Что?
— Ну, делали. То. Я ведь думала, что он меня по правде полюбил. И даже не просто как свою ученицу.
— Ладно, вставай. Поехали на дачу. Покажешь.
— Нет, я не поеду, я ни за что туда не поеду, — испуганно запричитала Лиля и в этот момент правда сделалась похожей на затрепыхавшуюся лягушку. — Нет, лучше сразу меня убивайте. Прямо здесь. Пускай кто хочет, тот и убивает. Но я этого гада больше видеть не могу. Никогда. Ни за что!
Похоже было, что девица не шутила, но лично мне от этого было не легче.
Тогда я решила зайти с другого края.
— Как хочешь. А ты знаешь, что, когда твой папа приедет из командировки, скорее всего его сразу же снимут с работы? — сказала я задумчиво, вроде как бы между делом.
— Как? За что? При чем тут папка? Он вообще про этот случай ничего не знает, и никто знать не должен. Нет, это невозможно! Для него теперь работа — это вся жизнь.
— Я одно знаю точно, что если мы не сумеем за этот день распутать нашу чумовую историю и информация о ней просочится куда не следует, то больше главврачом твоему папке точно не быть, — сказала я спокойно. — Конечно, ему никто и слова не скажет про лабораторию, но найдутся и другие грехи. Например, станет известно, что он уже несколько лет, пользуясь своим положением, содержит в диспансере престарелую родственницу, или некоторые факты недобросовестного питания больных, не говоря уже про грубость медицинского персонала… Честно говоря, все эти и многие другие факты против Семена Алексеевича Костюченко нашими людьми уже давно собраны. Сейчас лишь ждут момента, чтобы их обнародовать. Разве ты не хочешь помочь своему папке, раз сама заварила такую кашу? Сейчас его судьба зависит от тебя.
— Все понятно, — сказала Лиля и сразу с готовностью встала. — Поехали. Я только быстро умоюсь и переоденусь. Дача Грымского находится не слишком далеко, за городом, по елисеевскому направлению.
— Скорее приводи себя в порядок, а мне пока нужно сделать два звонка.
Первый звонок был к Володьке на работу — я попросила его выделить мне на всякий случай на подмогу хотя бы трех человек. Кто знает, сколько у Грымского помощников? С такими способностями он может завербовать себе целую армию зомбированных сторонников. Какое все-таки облегчение, что сейчас пробирки находятся вовсе не в руках этого человека!
Володька вызвался сопровождать группу самолично — у него был хороший нюх на интересные, необычные дела, и, по всей видимости, мой утренний звонок до сих пор не давал ему покоя.
Второй телефонный разговор был еще более коротким.
— Танечка, это вы? — услышала я в трубке дрожащий голос Адама Егоровича. — Куда же вы подевались, почему не звоните? Я думал, что уже все, и даже с жизнью простился. Я, Танечка, даже загадал, что если вы сегодня до вечера не появитесь, то выпью одну ампулку. Ну, из тех, что я вам говорил, чтобы уж сразу…
— Перестаньте страдать ерундой, — сказала я Адаму Егоровичу строго. — Все идет по плану. Я занимаюсь вашим делом. Обнаружили местонахождение Лепесточкина, едем туда.
— Как? Вы нашли Валечку? Что с ним? Умоляю вас, я просто умоляю, Танечка, — можно я поеду с вами? Ведь если Валечка вдруг заупрямится и не захочет отдавать сразу рабочий материал, только я смогу его убедить. А то как бы не нажить беды…
— Ладно, так уж и быть. Если вы сами хотите принять участие в операции, стойте через десять минут возле ворот диспансера, мы прихватим вас по дороге. А ампулки свои вы лучше выбросьте, пока я до них не добралась.
Глава 6 ИСПЕПЕЛЯЮЩИЙ ВЗГЛЯДОМ
Когда я подрулила к воротам диспансера, Адам Егорович уже стоял в условленном месте с неприкаянным видом.
После бессонной ночи ученый выглядел еще более взлохмаченным и бледным.
Признаться, я подумала, что надо было бы мне все же позвонить утром старику или хотя бы на худой конец дать номер моего домашнего телефона, чтобы тот так не терзался от неизвестности. Но, как говорит один мой знакомый, «умная мысля приходит опосля». И потом, я ведь на самом деле все это время не бездельничала!
Но все же, если бы у Адама Егоровича сдали нервишки и он проглотил свою «ампулку», наверное, мне бы сейчас сильно было не по себе.
— Куда мы едем, Танечка? — спросил Адам Егорович оживленно, неловко плюхаясь на заднее сиденье. — Неужели мы все увидим сейчас Валечку?
— Предположительно, — ответила я сдержанно. — Кстати, эта очаровательная девушка была последней, кто его видел, и теперь тоже будет нам помогать.
— Спасибо, большое спасибо… И как он себя чувствовал, когда вы его видели?
Адам Егорович уставился на Лилю, молитвенно сложив на груди руки, словно перед ним была не юная аферистка, а Святая дева, так что девушка от его взгляда покраснела и отвернулась.
— Он себя чувствовал нормально, — проговорила она тихо. — Скорее всего.
