уже одета. Но она, казалось, не удивилась, когда узнала, что ее требует к себе режиссер.
– Хорошо, – спокойно произнесла она. – Ведите. Я подожду его тут.
Фима убежала, чтобы сообщить об удачно выполненном поручении. А когда все втроем они спустились вниз, то увидели, что рядом с Оливией с очень злым лицом маячит Мусик.
– Я тебе повторяю, это не то, что ты думаешь, – объясняла ей Оливия.
– А я тебя предупреждаю, кто на мое зарится, тот потом очень сильно жалеет об этом.
– Я тебя прекрасно понимаю. Тебе абсолютно не о чем волноваться.
– А я и не волнуюсь. Это ты за себя бойся! Ходи да оглядывайся!
И Мусик унеслась прочь. Напоследок она не забыла кинуть свирепый взгляд в сторону спускавшегося по ступеням любовника. Но Геннадий его просто не заметил по причине того, что был занят тем, как бы не потерять равновесие и не загреметь вниз. Оливия тоже ничего не ответила на выпад Мусика. Зато она приветливо улыбнулась Геннадию, который достиг относительно ровной площадки и был этому несказанно рад.
– Оленька! Деточка! Поедем ко мне домой. Обсудим с тобой, как хоронить будем, в чем оденем, ты лучше моего разберешься, что и к чему.
Последняя фраза прозвучала как-то особенно тепло и ласково. И Фима даже порадовалась, что Мусик ушла и не слышит этого разговора. Она явно и так приревновала своего режиссера к этой девочке-Колокольчику.
Отъезд режиссера в компании с его новой протеже вызвал массу слухов среди театральной братии. У каждого было свое предположение, что это могло бы значить. Но все сходились в одном: часы правления Мусика подходят к концу.
– Раз уж Геннадий к себе новую фаворитку так открыто при всех пригласил, значит, Мусик чем-то крупно перед ним проштрафилась.
– Мусик нынче в опале. Наверх к славе ей больше не пробиться.
– Не видать Мусику главных ролей, будет на подпевках, как она того и заслуживает.
Другая группа зашла в своем порицании Мусика еще дальше.
– Нечего и говорить, Мусик нашу Евдокию и отравила! Это же она для нее кофе заваривала. Могла подлить в него все, что угодно.
– А говорили, что Алечка постаралась.
– Алечке-то какой резон от Евдокии избавляться? Она ничего не выиграет. Ни таланта, ни способностей у нее нет. Один диплом, да и тот папенькой купленный! Все же знают, что у Алечки ни слуха, ни голоса, преподаватели ей оценки хорошие ставили, потому что ее папашу боялись. А как он влияние потерял, так и все, конец халяве. Никому и даром ее фальшивый диплом не нужен.
– Диплом у нее настоящий. Мы с ней вместе учились.
– Диплом настоящий, а оценки в нем все сплошь дутые! Если бы ее папашка до сих пор в своем кресле сидел, тогда никто бы и не заметил, что голоса у его доченьки нет. А раз папаша нынче на нарах оказался, отдувается за все нахапанное за время его службы, так и дочке его Алечке никакого почета отныне нет. Так что, кто бы ни стоял в руководстве театра, Алечке дальше ее Хризантемы все равно будет не продвинуться. Пусть спасибо скажет, что вообще под зад ногой не турнули. Так-то бы могли. Для Алечки и ее Хризантема в нашем театре больно шикарно, по ее талантам ей бы вовсе в любительских труппах играть. Единственный шанс хоть как-то удержаться в мире искусства не на последних ролях, самой ей найти себе высокого покровителя. Да кто же захочет связываться с дочкой опального чиновника, этак и себе карьеру испортить можно.
Слушать сплетни про Алечку было не так уж и интересно, потому что Фиму волновало поведение Мусика. Но дошла очередь и до нее. И оказалось, что Мусик была вхожа в семью своего любовника, знала многие подробности как о его здоровье, так и о здоровье его супруги.
– Никто же из нас не знал, что у Евдокии сердце было больное. Она от всех эту тайну скрывала. Ей врачи давно говорили, что надо на операцию ложиться, а она ни в какую. Понимала, что после операции может быстро и не восстановиться. А это значит, что пусть и на время, а бразды правления придется из рук упустить. Все тянула, на лекарствах держалась, вот и дотянула. Подлил ей кто-то не тот препарат, ей и подурнело. А в больнице еще что-то подлили, ей и совсем каюк. Был бы на ее месте здоровый человек, мог бы еще выжить. А так, извините и прощайте.
На этом месте Фиму отвлек Арсений, который поманил ее поближе к себе и таинственным шепотом произнес:
– Мне только что звонили из больницы, куда увезли ребят.
– Как они?
– Пока что без особых изменений. Оба пострадавших находятся без сознания. Но я позвал тебя не для этого. Врачам удалось выявить причину, по которой двое взрослых и физически крепких мужчин не смогли убежать от тлеющей рядом с ними дымовухи.
– И что с ними случилось?
– Им дали тот же препарат, который подлили в кофе Евдокии.
– Лекарство для усмирения учащенного сердцебиения?
– И не просто лекарство, а тот самый «Спокоин», который дали Евдокии. Он вызвал у обоих пострадавших сегодня мужчин полусонное состояние, сильнейшее падение артериального давления, можно сказать, что они оба были в полуобморочном состоянии, которое наступило довольно быстро. Настолько быстро, что они не успели даже позвать на помощь.
– Но как они очутились в закутке? – удивилась Фима. – И потом, в помещении мы не видели никаких чашек или стаканов.
– В том-то и загадка. Еще врачи сказали, что «Спокоина» им дали лошадиную дозу, поэтому препарат должен был подействовать на обоих довольно быстро. От момента приема и до обморока могло пройти всего несколько минут.
– Почему же они не обратились за помощью?
– Возможно, сначала состояние не казалось им критическим. Подумаешь, слабость и в сон немного клонит. А когда они смекнули, что к чему, могло быть уже слишком поздно. Позвать на помощь они не могли, препарат блокирует мышечную активность во всем организме. В том числе перестают повиноваться и связки гортани.
– То есть они оказались немы и обездвижены?
– Да.
– А не могло быть так? Ребята приняли этот препарат, допустим, вместе с соком или лимонадом. После этого им резко подурнело, и они потеряли сознание. Дождавшись этого момента, убийца, который находился где-то неподалеку, взял оба тела и перетащил их в тот закуток, где мы их и нашли.
– Зачем он это сделал?
– Чтобы мы не нашли ребят раньше, чем они окончательно окочурятся.
– Хм…
– Затем он задействовал дымовую шашку, ожидая, что несчастные
