– Да ты что, я а думала, они в куклы играют! Итак, Паула приехала о чем-то договариваться. Сама или по заданию мужа, неизвестно, но, – Бритт назидательно подняла вверх указательный палец, – не смогла удержаться, чтобы не отомстить за старые обиды.
– Глупости! Ларс сказал, что и Кайса, и Бригитта, и даже Марта были ее подручными.
– А еще он сказал, что тебя подвесили из ревности, а его в назидание. Ладно, сейчас не о том. То, что Паула попалась, это, конечно, глупость. Устроила представление с повешением… Не думаю, чтобы ее боссы такое простили. Слушай, а может, ее понизили из-за провала?
– По служебной лестнице? О чем ты говоришь?
– Вполне может быть. Руководила группой, группа из Кайсы, Бригитты и Марты провалилась, да, еще Оле, думаю, он там же. Теперь просто заманивает красивых девушек… Это понижение. Вот к чему приводит попытка отомстить старой любви.
– Очень поучительно. Насмотрелась сериалов.
Бритт забралась в кресло с ногами, усевшись по-турецки.
– Можешь не верить, можешь даже не обращать внимания, но это так, и это лично меня радует!
– Почему?
– Она стала более уязвимой, понимаешь? До кого добраться легче – до директора ЦРУ или до простого агента?
– Бритт, имеется минус: директор ЦРУ один, и он известен, а агентов тысячи, и им затеряться куда проще.
– Но мы-то ее нашли! Теперь главное – не упустить, не потерять след.
Наши теоретические измышления прервал звонок Ларса. Он нутром чувствует, когда я начинаю заниматься тем, чем заниматься запретил?
– Как у тебя дела?
– Хорошо.
Бритт отчаянно жестикулировала, показывая, что я безбожно фальшивлю. Это я поняла уже и сама, потому прокашлялась:
– Прости, что-то попало в горло.
– Прошло? – тон почти менторский.
У меня засосало под ложечкой, такой тон означал, что Ларс либо догадался, либо вообще знал, что произошло. Но от кого?! Ясно, нажаловался этот мерзкий Вангер, чтоб он сдох!
– Да, бывает, хотела одновременно сказать и проглотить.
– Что ты ешь?
Неужели пронесло?
– Булочку. Хочешь?
– Нет, оставь себе. Чем вы сегодня занимались?
Пожалуй, я рано обрадовалась, не пронесло.
– Да так… ходили по магазинам…
– И?
– Что – и? Неужели ты подозреваешь меня в способности крутить с кем-то роман? У меня все мысли о тебе. Ларс, я соскучилась…
– Я тоже. Только зубы не заговаривай. С Вангером встречались?
Я набрала полные легкие воздуха и ринулась, словно в холодную воду:
– Ларс, я знаю, что не должна вмешиваться не в свои дела. Этот противный Вангер сегодня все очень доходчиво объяснил, и мы не стали ничего предпринимать. Но ведь мы же раздобыли ему информацию, он должен быть благодарен!
Лучшая защита – это нападение. Выпалив все, я замерла. В ответ усмешка:
– Так… а теперь все медленно и толково. Какую информацию? О ком? За что Вангер должен быть благодарен и что он вам объяснял?
Вот черт! Надо же так сглупить?! Неужели Вангер не жаловался на нас?
– Он тебе ничего не говорил?..
Ларс не смог не рассмеяться:
– Линн, ты бы сейчас себя слышала. Провинившийся ребенок, который полез в лужу, несмотря на то что родители запретили. Вангер просто попросил, чтобы я вас урезонил и вы не мешали ему работать. Я решил, что вы пристаете с вопросами и советами, но, оказывается, все гораздо серьезней. Там чем вы его допекли?
Проклиная свой язык, я принялась объяснять, с удивлением обнаружив, что ничего особенного мы не сделали. Ну, увидели в передаче женщину, похожую на Анну, сообщили об этом Вангеру, он, как обычно, в спячке, мы сами взяли интервью у представительницы благотворительной организации и все материалы этого интервью скопировали для Вангера. Никакого криминала – ни погони, ни перестрелки, ни даже долгого лежания в болоте с целью наблюдения. Ни-ни!
Все это я изложила Ларсу, стараясь, чтобы рассказ получился как можно более скромным.
– Статья и правда будет в журнале, с которым сотрудничает Бритт. Все честно. В тот дом мы не совались, все ограничилось офисом организации и невинными вопросами о благотворительной деятельности.
С каждой фразой моя уверенность и жизнерадостность словно сдувались, потому что Ларс слушал в мрачном молчании.
– Ну что? Это криминал или очень опасно? Больше мы ничего не делали и делать не собираемся!
– Знаешь, что мне совсем не нравится в этой истории?
Я знала, но на всякий случай спросила:
– Что?
– То, что ты не выбросила Анну из головы. Я просил, чтобы ты это сделала, теперь требую. Линн, я понимаю, что ты пострадала из-за Анны, но я требую, чтобы ты наконец угомонилась и ни во что не вмешивалась! Почему вы с Бритт не хотите понять, что это опасно? Слышишь, я не прошу, а требую! У тебя есть другие дела. Я прилечу, и мы поговорим. Очень прошу сегодня не заниматься больше ни чьим розыском.
– Ты прилетишь на выходные?
– Да, постарайся до этого времени не найти еще кого-нибудь, в рекламе пива например.
Я должна бы радоваться, но на сердце скребли кошки. Тон Ларса был непривычным и, честно говоря, неприятным. Он мог бы просто сказать, что расстроен тем, что я нарушила обещание, но Ларс почти накричал. Он беспокоится обо мне, но все равно плохо, очень плохо.
* * *
Линн и Бритт зря возмущались, Вангер и Фрида вовсе не сидели сложа руки. Фрида отправилась по указанному адресу уже в тот же вечер.
У шведов не приняты занавески на окнах, они живут открыто, если видишь зашторенные оконные проемы, можно быть уверенным, что там иностранцы.
Окна квартиры беспокойных соседок Марии Олайсон были зашторены, но в комнате горел свет. Фрида на мгновение задержалась, вздохнула и решительно шагнула к двери в подъезд. Дверь без домофона, открыта, расписана граффити…
Краска на лестнице свежая, но стены тоже расписаны. Мария Олайсон права, в этом доме трудно ожидать респектабельности от жильцов. Сам дом старый, но мало ли старых домов в Стокгольме?
Фрида решила не заходить сначала к Олайсон, чтобы не застрять там на час, выслушивая словоохотливую даму. За дверью напротив играла музыка, вероятно работал телевизор. На звонок ответили не сразу.
– Ке?
Инспектор представилась по-шведски и следом по-английски, сказав, что она из муниципалитета по поводу будущего ремонта дома. После ухода Марии Олайсон она позвонила в муниципалитет и выяснила, что ремонт в этом доме действительно предстоит, но жильцов еще никто не опрашивал. Вполне логично, что начать пришлось с первой квартиры. Прикрытие у Фриды было серьезное, не подкопаешься. Она старалась не думать, что придется обходить с вопросами и остальных соседей, чтобы не вызвать подозрений.
Открыла дверь красивая мулатка, стройная, как фарфоровая статуэтка, с правильными чертами лица, большими глазами и белозубой улыбкой.
– Вы квартиросъемщица?
– What?
Пришлось перейти на английский.
– Вы здесь живете? Кто здесь живет? Я из муниципалитета.
– Хозяйки нет дома. Что от нее нужно?
– Подпись под согласием на ремонт подъезда. Как зовут хозяйку?
– Моника… Моника Полссон…
– Вы не знаете, квартира у нее в собственности?
– Не знаю.
– Извините. Придется зайти в другой раз. В какое время она бывает дома?
Девушка снова пожала плечами:
– Не знаю.
Взгляд напряженный, опасливый, но это объяснимо, боится любых представителей власти, наверное, есть почему пугаться, однако расспрашивать не стоит, можно просто спугнуть. А может, и пугать нечем, у девушки просто не все в порядке с документами?
Фрида подумала, что стоит передать этот адрес миграционной службе, пусть проверят.
Она поднялась на второй этаж и попросила подписать согласие на ремонт в одной из квартир, во второй никого не было дома. Потом на всякий случай разыграла звонок на мобильный:
– Да, милый? Собираю подписи по поводу будущего ремонта. Я всего три квартиры в этом подъезде посетила. В одной послали к черту, в двух подписи дали, еще в одной не открывают. Просто я думала, что ты задержишься, и решила поработать здесь. Хорошо, перенесу на завтра. Ну, не сердись, уже бегу.
Дольше оставаться в подъезде не стоило, могла выглянуть Олайсон и все испортить окончательно.
Вангер ждал Фриду за три квартала от дома, ближе подъезжать не рискнули, улица действительно просматривалась.
– Ну? – он с трудом скрывал свою тревогу, которая одолела, пока Фрида посещала беспокойный дом.
– Я, конечно, никогда не встречалась с Анной Свенссон, но, по-моему, подруги правы, это она. И фру Олайсон тоже права.
