Раннее октябрьское утро. Золото, багрец, пышное природы увяданье. Из окна виден Останкинский парк. Красиво. Надо бы прогуляться. Поздней…
Тут зазвонил телефон. Номер определился незнакомый, с эмтээсовским кодом 985. Странный это код. Им крайне редко пользуются люди среднего класса: либо сильные мира сего[25], поскольку этот код в свое время использовали как дублирующий для золотых прямых номеров, либо те, кто купил уличную симку на пару звонков, — остаток серии разошелся по очень странным каналам. Когда видишь такой номер — очень интересно гадать, что будет дальше: незнакомый, но заочно влюбленный в твои результаты олигарх предложит тебе возглавить важное направление, или очередные агенты предложат застраховать твою машину. Некоторые из них перезванивают даже после грозного рыка «Я сам страховщик»! Нет, надо трубку взять. Интересно ведь. Вдруг уже и работу кто-то предлагает?
— Александр Михайлович? Стукалин беспокоит. Помнишь такую фамилию?
Понятно. Золотых гор и кареты с гербом не будет.
— Да не то чтобы помню. Нужно бы забыть, да не получается.
— Может, когда-нибудь еще спасибо скажешь, что не забыл.
— Может быть, когда-нибудь. Вы наконец-то решили отдать мне музыкальный центр? Пригодится.
— Заберешь со склада, заберешь. Более важные вещи есть.
— Это какие же?
— Более важные.
— Владимир Николаевич, я с вами, конечно, с удовольствием побеседую. Вы мне, может, что-то скажете?
— Может, и скажу. Приезжай, поговорим.
— Куда? На работу?
— С ума сошел? Если ты со мной разговаривать хочешь, то я ближе чем на пять километров к работе не подойду.
— И куда?
— Давай на Чистые пруды. Я сделаю вид, что поехал обедать, а тебе-то все равно нечего делать.
— В чем дело-то?
— Не телефонный это разговор.
Да, заинтриговал меня Владимир Николаевич. Нервничать заставляет и ожидать. Как раз до четвертой серии посмотреть успею, что мне сейчас остается? Прогулки по ночным улицам Москвы сменяли друг друга. Больше всего я любил напряжение четвертой и кульминацию пятой серий. Но, понятно, до пятой у меня дело не дойдет.
Кстати, как одеться? Официально — бессмысленно. Костюм мне сейчас не к лицу, но надо ведь показать, что ничего тебя не беспокоит, выглядишь круто. Отлично. Джинсы, кроссовки от Lloyd. Те, которые хорошо садятся на ноги. Я держу дома четыре пары: для встреч и гулянья с девушками, для поездок в приличные города, в неприличные и для дачи. Впрочем, последний раз в Париже я уделал кроссовки из выходной пары в невыходную. Шагомер в тот день насчитал сорок шесть километров. Ладно, пока у меня много кроссовок, выбираем что получше.
Так, ветровочку возьмем от Paul Smith. Я вытащил ее из шкафа. Раздался легкий треск, по полу покатилась пуговица. Черт. Придется с оторванной пуговицей… Владимир Николаевич решит, что я полный разгильдяй и начал опускаться. Замашки у него не милицейские вовсе, а военные. Я вытащил свой бумажник, схватил куртку, в которой, не будь у меня нескольких лишних килограммов на животе, я имел бы вид итальянского плейбоя, и рванул на встречу.
На Чистых прудах не припаркуешься, значит, нужно ехать на метро. Пять остановок по прямой. Подъезжая к Чистым прудам, я понял, что надо позвонить Стукалину. Полез в карман. Черт, телефон остался в другой куртке. Ладно, в другой так в другой. Я знаю, где искать Владимира Николаевича. Плавучий ресторан «Шатер» на Чистых прудах.
Я настолько любил смотреть на то, как в воде прудов отражаются фонарики и свет от проезжающих трамваев, что смирился с ценами. Умением сидеть три часа за одним чайником чая я без труда овладел еще в студенческо-аспирантские годы.
Стукалин тоже любил это место, в «Шатре» было удобно кадрить девушек. Ну что, не обманывает меня интуиция? Нет. Вот он, сидит и смотрит на пришвартованную у ресторана гондолу. Никаких трамваев вокруг нет и не предвидится. Но я сюда пришел не трамваи считать.
— Здравствуйте, Владимир Николаевич! Сказал бы, что рад вас видеть, но не скажу.
— Ладно, не нервничай, самому хреново.
— Вас совесть посетила?
— Не нервничай. В неприятную историю ты влип, парень. Мало тебе мошенничества было, ты еще в убийство вляпался.
— К нему-то я каким боком? Вы ее последним видели. Вы от нее во сколько ушли, если не секрет?
— Саша, я к этой потаскухе вообще не ходил. Покувыркались в отеле часика полтора, да и то ничего особенного. — Он помолчал. — Я знаю, что не ты убил.
— Откуда, Владимир Николаевич?
— Даша такому, как ты, могла дать только чего-то ради. А от тебя пользы никакой. Так что недоволен я этим раскладом, крепко недоволен.
— Чем же, Владимир Николаевич? Зачистили человека, место освободилось, благодарность выпишут.
— В гробу я видал эту благодарность. Тут дела неприятные и серьезные.
— Раз неприятные и серьезные, то идите наверх и показывайте данные.
— Саша, ты с ума сошел? Я пока жить хочу.
— Что же, живите, молчите, раз совесть не мучает.
— Какая совесть? Ты понимаешь, что дело тухлое — и у меня, и у тебя?
— Я-то вам чем могу помочь? Вот вы мне могли бы помочь, могли снять с крючка.
— Саша, я не могу. Семейное тут дело.
— Что, у нас мафия?
— Хуже, чем мафия. Мне гомельские ребята такого порассказали… Хорошо, что из милиции далеко не уходят. Разве что в спортивную педагогику. Жалко, что ты этого не понимаешь. Я бы на твоем месте больше в начальники никогда не лез.
— Меня больше и не пустят.
— Рано или поздно все рассосется, но ты лучше делом занимайся. Теленок ты, Сашенька. Сожрут тебя.
— Спасибо. Буду иметь в виду. Вы меня за этим позвали?
— Ты не ерничай, пацан, я тебя почти вдвое старше.
Пузатый и краснолицый Владимир Николаевич выглядел не очень хорошо.
— Я тебе, парень, добра хочу.
— В какой форме это будет выражаться?
— В простой. Есть у меня для тебя кое-какая информация…
— Что, меня обратно на работу возьмут?
— Обратно тебя никто не возьмет, но можешь уйти по-доброму и устроиться куда-нибудь еще.
— Что это за информация?
— Ты меня за дурака держишь? Я тебе из благотворительности говорить должен?
— Может, совесть проснулась? — ухмыльнулся я.
— Саша, какая совесть?
— Можно так сказать, благодарен буду.
— Благодарность, как только изобрели деньги, имеет только одну форму. Короче…
— Что «короче»?
— Десять тысяч.
— Вы из-за десяти тысяч? Из-за десяти тысяч рублей весь разговор? Сейчас будут.
— Из-за десяти тысяч рублей я бы сюда на метро не приехал, и симку бы левую на площади не покупал, и не искал бы в архивах милицейских, и вообще с дивана не встал бы. Я одним только приятелям в архивах сто штук заплатил.
— Так. И сколько я вам должен?
— Десятку ты мне должен, Саша. Десятку евро. И поверь мне, это по-доброму. И те сто штук, которые я отдал, ты мне тоже возместишь.
Ну да. Сто штук. Знаю я его, он никому не давал более двадцати тысяч рублей, то есть меньше, чем сейчас тысяча долларов, и больше Стукалин никому не отдаст. Ни за что и никак. Не тот человек. Кстати, вот и слухи про диван в его кабинете подтвердились. Впрочем, беседовать с ним насчет экономии и нравственности я не стану.
— Владимир Николаевич, о чем разговор?
— Ты мне сначала мои денежки кровные предъяви, а то негусто их.
— Ну да, негусто, конечно. Карту-то вы заблокировали.
— Если все будет хорошо, блокировку я тебе потом сниму. Я уже своим сказал: зачем лишнее внимание привлекать? Уйдешь по-хорошему, мы тебе приказ подпишем, и заберешь свои деньги.
— Владимир Николаевич, вы что, уговаривать меня позвали?
— Я тебя просто пытаюсь из неприятностей вытащить. И не забыть себя. Короче, гони десятку, а остальное потом донесешь.
— Где я десятку-то возьму? Давайте так. Я вам сейчас аванс у друзей насобираю и принесу. Меня интересует, о чем речь. Потом договоримся. Я за недельку соберу остальное, поменяю на документы.
— Соберешь — через недельку и встретимся.
— Владимир Николаевич, я сейчас буду бегать у друзей деньги собирать абы подо что? Вы сейчас мне хоть часть расскажите за аванс, а остальное потом.
— Черт с тобой, договорились. Жду тебя через пару часов.
Слава богу, в центре Москвы офисов много, банкоматы на каждом шагу. Друзья, приятели, знакомые, сокомандники. Напрягало отсутствие мобильника — приходилось звонить с ресепшенов. Через два с половиной часа в кармане лежала тоненькая потрепанная пачка долларов и несколько пачек рублей. Доллары в бизнес-центре заряжают редко. Надеюсь, Стукалин пересчитает по курсу. Деньги он любит. На работу, конечно, ездить нужно, но контролирует он сам себя, ничего. Лишнюю кружку пива выпьет, а я за нее даже расплачусь. На всякий случай я одолжил на пять тысяч больше. С учетом остатка на моей кредитке это была нелишняя мера предосторожности. Заплачу.
