Ознакомительная версия.
Людмила фыркнула:
– Не хватало еще.
Дойдет. Немного осталось, если срезать через дворы. Тоже не самая лучшая дорога, потому как во дворах асфальт в ямах, лужи бездонные и сумрак даже днем, но лучше так, чем круг по проспекту.
Людочка натянула капюшон и прибавила шаг.
Дурацкая куртка. И не надо было Настасью слушать. Заказала она дочке, а той пуховик не подошел… за копейки отдавала… ну, не совсем чтобы за копейки, но всяко дешевле, чем на рынке. И вещь добротная, а что розовая да со стразами, так это даже модно.
И Людмила позволила себе поверить, что и вправду модно. И она, Людмила, в пуховике этом скинет пару-тройку лет, похорошеет и всенепременно обустроит необустроенную свою личную жизнь.
Дурища.
А теперь вот… штаны мокрые, ботинки, и пуховик, которому надлежало быть качественным, тоже промок, прилип к спине. Сохнуть будет дня два… эти мысли и собственная неудачливость заставили Людмилу вздохнуть и прибавить шагу.
Домой.
В узкой грязной арке между домами бурлила вода. Потоки ее вырывались из горловин водостоков, мешались друг с другом, взбивая грязную пену. И Людмила остановилась, прикидывая, как бы половчей перепрыгнуть эту кипящую, но все одно ледяную воду. Тогда-то и услышала шаги.
Торопливые.
Будто бежал кто-то… и так спешил, что не обращал внимания на лужи, грязь и прочие мелочи, столь раздражавшие Людмилу.
Она оглянулась и увидела человека в черной куртке, в капюшоне, надвинутом по самые глаза. Лицо его гляделось смазанным белым пятном. Руки человек держал в карманах.
Людмила отступила.
Пусть бежит.
А он вдруг оказался рядом.
– Не лезь в это дело, тварь!
– Что, простите? – Людмила опешила. Ей даже на секунду показалось, что она ослышалась, что сам разум ее, утомленный событиями последних дней, сыграл дурную шутку. Не может такого быть, чтобы посторонний человек ни с того ни с сего угрожать начал.
Он же толкнул Людмилу к стене.
И толчок этот был так силен, что Людмила о стену ударилась и спиной, и затылком.
– Не лезь, слышишь?
Из-под черного капюшона глянула белая маска. И Людмила окончательно осознала, что, должно быть, сошла с ума. Люди в масках – это из кино… а у нее жизнь обыкновенная. Среднестатистической женщины, у которой только и есть дом и работа, а из развлечений – субботние походы в кино. Тайная страсть к вышивке крестиком, которой Людмила стыдится, потому что вышивка – это для старых дев. Она же не теряет надежды изменить семейное положение в лучшую сторону.
Как бы то ни было, но в нынешней ее жизни нет места людям в маске.
Даже одному.
Он же, придавив Людмилу к стене, навалившись всем телом, говорил:
– Думаешь, самая умная, да? – его рука легла ей на горло.
Надо было кричать.
Звать на помощь.
Отбиваться. Сделать хоть что-то, но Людмила не могла. Не из страха, как ни странно, страха она не испытывала вовсе. Удивление? Безмерное удивление. И еще, пожалуй, недоверие, потому как подобные происшествия случаются с людьми беспечными.
Или с теми, кто сам ищет проблем.
Людмила не была беспечной.
И проблем не искала.
– Я тебя придушу. – Он надавил на горло, показывая, что и вправду готов убить. – И брошу здесь. Кто тебя будет искать?
Наверное, никто.
Быть может, заведующий… или еще Валечка из регистратуры, с которой Людмила договаривалась, что Валечка ей свитер свяжет… но хватятся явно не скоро.
День пройдет.
Неделя?
Неделю Людмилин труп будет среди неизвестных.
– Поняла, дура?
Людмила кивнула. Становиться трупом не хотелось, хотя по-прежнему страшно не было. И само это отсутствие страха Людмилу пугало.
– Молодец.
Человек ущипнул ее за щеку.
На руках у него были тонкие хирургические перчатки.
– А это, чтобы ты лучше запомнила, – во второй руке появился нож. Обыкновенный такой нож для бумаги или, скорее, картона. Людмила еще удивилась, потому как антураж требовал предмета зловещего, кинжала там или ножа мясницкого. Этот же…
Тонкое лезвие вспороло ткань… он резал медленно, вперившись взглядом в глаза Людмилы, и она осознала, что сейчас расплачется.
Вот-вот расплачется.
И уже почти плачет… или это все-таки дождь?
Конечно, дождь… и пуховика жаль… в чем Людмиле ходить? В мамином уродливом пальто? Или в весенней курточке, которая, быть может, симпатична, но тонкая совсем…
Из пуховика летел пух.
Падал в лужу.
А лезвие ножа, ледяное совершенно, прижалось к щеке Людмилы.
– В следующий раз улыбку сделаю, – пообещал человек в маске, – от уха до уха… поняла?
Поняла.
Что непонятного…
А он развернул Людмилу и толкнул в спину, еще и пинка отвесил, отчего Людмила не удержалась, побежала, споткнулась и рухнула прямо в лужу. В грязную лужу… наверное, если бы не лужа, не грязь и не холод, она сумела бы справиться с собой, но…
Слезы сами хлынули из глаз.
Градом.
Она сидела посреди лужи, скуля от жалости к себе, подвывая и думая лишь о том, что точно до дома не дойдет.
Дошла.
Собралась и дошла. Хотя и пришлось дворами, обходя случайных прохожих, к счастью, редких. Те и сами сторонились Людмилы, кривясь небось, принимая ее или за бомжиху, или за алкоголичку. И обида, невыплаканная, несмотря на слезы, мешала дышать.
А в подъезде, нарочно не придумаешь, она еще и со Стасом столкнулась.
– Что… – сперва он Людмилу не узнал.
Отшатнулся.
И хорошо, если бы совсем ушел, но нет… взгляд зацепился за пуховик, слишком приметный, слишком яркий, несмотря на грязь.
– Что случилось?
Стас моментально подобрался. И помрачнел. И сделался страшен, куда страшнее того, незнакомца из подворотни.
– Так, давай наверх. – Он подхватил Людмилу под локоть и поволок, будто она сама идти не могла. А она могла, просто ноги немного не слушались. И с координацией проблемы, это, конечно, исключительно временное явление.
Перенесенный стресс сказался.
Она, Людмила, вовсе не такая железная, какой хочет казаться. Или не хочет? Просто кажется… про железную себя она от Милочки услышала, которая все про всех знает.
– Ключи где? – Стас не дождался ответа, сунул руки в карманы пуховика и связку вытащил.
В прихожей содрал с Людмилы куртку и кофту промокшую, снять хотел и майку, но в последний момент передумал. Наклонился, расшнуровал ботинки.
– Ты в душ. А я кофе сделаю. Или тебе чаю?
Людмиле все равно.
Странно так. На нее напали. И угрожали. И пуховик изрезали. Пуховика, который она еще недавно считала крайне неудачной покупкой, стало вдруг невероятно жаль. Людмила даже всхлипнула, но строго велела себе успокоиться: не хватало еще перед Стасом истерику устроить. Нет уж… она забралась под горячий душ и стояла долго. Так ей казалось, а выяснилось, что на деле – пару минут всего.
Искаженное восприятие времени – тоже симптом, но Людмила напрочь забыла, чего именно.
– Может, врача вызвать? – предложил Стас.
Людмила покачала головой.
– Я сама врач…
Горячий кофе и минута тишины – вот все, что ей нужно.
Людочка выглядела жалко.
Поначалу Стас и не узнал ее, принял за бродяжку, только было в облике этой бродяжки что-то смутно знакомое.
Розовый пуховик.
Со стразами.
Грязный розовый пуховик со стразами. Изрезанный так, что пух и перо вылезли. Вымокший, почти превратившийся в тряпку. Мокрые волосы. Мокрые брюки. С нее текло, и вовсе не из-за дождя.
Людочка не плакала.
Ей очень хотелось разрыдаться, Стас видел, но она кусала губы, хмурилась и держалась. Хорошо. Женские слезы заставляли его чувствовать себя беспомощным, а Стас этого не любил.
С немалым трудом он дождался, когда Людочка выйдет из ванной.
Снова мокрая.
Волосы отжала, и те торчали тонкими прядками, но как ни странно, Людочке это даже шло. Бледное лицо ее сделалось еще бледнее обычного, скулы заострились, глаза запали.
Синие? Или серые? Стаса неожиданно заинтересовал этот, совершенно не имеющий отношения к делу, вопрос, он даже вперед подался, чтобы разглядеть получше.
– Со мной все нормально. Уже нормально, – спокойно ответила Людочка.
И халат она не носит.
Еще одна странность, потому как почти все Стасовы женщины испытывали просто-таки необъяснимую страсть ко всякого рода халатам и халатикам, неважно, сшиты они были из байки или шелка. А Людочка платье натянула.
Синее.
С незабудками на груди, которая вдруг обрисовалась слишком уж четко.
– Что? – Она дернула узким плечом и поежилась. – Ты кофе обещал. И вообще…
Она потрогала щеку.
– Зеркало подай. Оно на подоконнике.
Зеркало обнаружилось, овальное, на ручке. Стас таких давненько не видывал. Людочка рассматривала себя долго, пристально и затем вынесла вердикт:
– Не порезал. Пугал только.
Ознакомительная версия.
