Ознакомительная версия.
– Не порезал. Пугал только.
И зеркало перевернула.
А Стасу захотелось взять эту невозможную женщину за шкирку и хорошенько встряхнуть. Что с ней произошло? Явно, что ничего хорошего… она же вздохнула.
– Это все было несколько… неожиданно. Но… я постараюсь сначала.
Рассказывала она, глядя не на Стаса, а в окно, хотя ничего там, за затянутой серой рябью дождя, интересного не было. Людочкины окна выходили на задний двор, на мусорные баки, стоянку и пару размытых дождем газонов.
Она говорила сухо, с показным спокойствием. И слова подбирала очень тщательно, будто боялась ненароком задеть чувства Стаса. Он слушал.
Тоже со спокойствием.
Показным.
И спокойствие это давалось нелегко. Стоило представить, что какой-то урод подкараулил ее… и прижал к стене… угрожал… резал этот чертов пуховик, который и самого Стаса бесил неимоверно, но это ведь еще не повод!
– Стас, – Людочкин спокойный голос донесся словно издалека. – Вилку ты зачем согнул?
– Что?
Она молча отобрала вилку, которую Стас и вправду едва ли не узлом завязал, и наставительно произнесла:
– Гнев – не лучшая из эмоций.
Это было… несвоевременно.
И дико.
– Стас, – Людочка повертела вилку и вернула. – Во всем этом есть один безусловный плюс.
– Какой?
Какой, к чертовой матери, плюс может быть в том, что на эту невозможную женщину напали? Она разве не понимает, что чудом жива осталась? А если бы тот, неизвестный, решил время на угрозы не тратить? Если бы просто ножом полоснул и бросил там…
– Мы на правильном пути.
Людмила встала.
Платье было длинным, ниже колен, но все-таки не в пол. А ноги у нее неплохие… и это тоже неправильная мысль, потому что о Людочкиных ногах, как и прочих частях тела, к Стасу отношения не имеющих, он подумает позже.
– Сам подумай. Если последовала такая однозначная, а главное, резкая реакция, – голос ее все-таки дрогнул, – следовательно, кто-то очень и очень не хочет, чтобы мы копались в обстоятельствах Мишиной смерти.
Она кофе не пила, держала чашку в ладонях, и все равно смотрела в окно.
– А это не мог быть кто-то… не знаю, из твоих пациентов?
Людочка задумалась, впрочем, ненадолго.
– Нет. Мои, как ты выразился, пациенты, конечно, не самые приятные люди, но… я со многими давно работаю, да и… слишком сложно для них. В подворотне караулить… следить… он ведь следил… шел за мной. Если бы я не торопилась так, я бы заметила слежку. Но я домой хотела попасть.
– Почему не позвонила?
– Да как-то…
Неудобно было. Конечно. Беспокоить постороннего человека, пусть даже и занимаешься проблемами этого самого постороннего человека.
– Смотри, – Людмила поставила нетронутый кофе на подоконник и мизинцем коснулась стекла. – Мишку похоронили… официально дело закрыто… причина смерти установлена. Но появляешься ты… точнее, появляемся мы вдвоем. На набережной. Задаем неудобные вопросы… затем находим Ольгу и снова задаем вопросы… и очевидно, что собираемся в деле этом копаться.
Она водила пальцем по запотевшему стеклу, черные линии на сизом полотне. У Людочки не было Мишкиного таланта, и рисунок получался детским.
Цветочек.
Елочка.
Круг лица с точками-глазами. Косички… одна из Стасовых девиц увлекалась психологией и вконец его достала тестами.
Нарисуйте дерево.
Нарисуйте человека. Он поначалу рисовал, ему было несложно, а она часами сидела над рисунком, сверяясь с талмудами, пытаясь составить психологический Стасов портрет. Составив же, ходила по пятам, изматывая душу очередными, открывшимися ей, тайнами его, Стасова, прошлого.
И проблемами.
И еще какой-то хренью, которая требовала немедленного излечения и помощи специалистов. Стас ей говорил, куда она своих специалистов засунуть может. А она печально улыбалась, говоря, что агрессия в его обстоятельствах вполне естественна.
Что бы она про Людочкины каракули сказала?
– И выбор очевиден. Ты в городе давно не появлялся… ты здесь чужак, – она отступила от окна, разглядывая результат творчества. – Да и все, кто более-менее Мишку знал, были в курсе, что у вас отношения сложные… я – дело другое… я с ним часто встречалась… не в том смысле, который… я вообще… разговоры и все такое… у него не было друзей.
– И у тебя тоже.
– Точно, – неловкая растерянная улыбка, она и сама не понимает, как так вышло, что друзей не было. – Никогда… это из-за мамы… она всегда хотела, чтобы я дружила с правильными девочками… и расспрашивала обо всем. Сначала я рассказывала. О хорошем, о плохом… неважно, о чем. Она слушала. А потом звонила родителям моих подруг и докладывала… меня стали считать ябедой. Никто не хотел дружить… и в школе тоже. Дочь завуча, а мама говорила, что просто у меня характер такой, неуживчивый. Но у нее самой не было подруг. Слишком… правильная, пожалуй… да, правильная. Она хотела, чтобы и все остальные были правильными. Никогда не стеснялась высказываться.
Людочка ладонью стерла все картинки.
– С Мишкой также… поэтому, наверное, мы и сошлись… я забегала к нему, а он ко мне, особенно когда с Ольгой случалось поссориться. Сидел вот. Пил чай. Рассказывал обо всем. Или меня слушал. Он замечательно умел слушать. И… может быть, кто-то испугался, что Мишка рассказал больше, чем следовало бы?
– Или просто решил, что напугать женщину проще.
– Это тоже, – Людочка не стала спорить. – Я выше тебя.
Разве что ненамного. А Стас и не помнил, чтобы в школе она была такой долговязой.
– Но физически слабее. Легкая добыча… у меня в сумочке шокер лежал.
– Выбрось.
– Почему? – Людочка вытерла мокрую ладонь о подол платья.
– Потому что вряд ли в критической ситуации успеешь вытащить… а иллюзию защищенности создает. Иллюзии опасны.
Людочка рассеянно кивнула, думала она явно не о шокере.
Воспоминания перебирала? Те самые разговоры с Мишкой, в которых он и вправду мог сказать что-то важное, но она прослушала, пропустила мимо ушей. И теперь наверняка жалела, что была слишком занята собственными бедами, чтобы вслушиваться.
И Стас о том же жалел.
А еще, пожалуй, что разговоры эти велись не с ним. Только в сожалениях не было особого смысла.
– Не выходи одна из дому, – сказал он. – Пока все это не закончится.
Людочка посмотрела на него с жалостью, как на больного, и ответила:
– Допустим, неделю я еще дома просижу… постараюсь не свихнуться. В магазин за продуктами…
– Вместе пойдем.
И не только за продуктами. Все-таки как ни крути, а пуховик пострадал из-за Стаса. И вряд ли у Людочки имеется запасной, разве что то уродливое пальтецо.
Джинсы, судя по виду их, тоже восстановлению не подлежат.
– У меня отпуск заканчивается. – Людмила села, закинув ногу за ногу. – На работу тоже ты меня возить будешь?
– Постараемся управиться за неделю.
Она фыркнула:
– А если не выйдет?
– Если не выйдет, то ничего… повожу.
Кажется, не поверила. Отвернулась. Оперлась на плиту:
– Ужинать будешь?
Отказываться Стас не стал.
Утро выдалось промозглым, хорошо, что без дождя. Стас ненавидел сырость, уж лучше так, с изморозью, с тонкою пленкой льда, которая похрустывает под ногами, чем мерзотная сыпь с неба.
Правда, вряд ли бы Людочка согласилась.
Вид она имела премрачнейший, не то в силу раннего подъема, не то из-за холода. Курточку ныне нацепила тонюсенькую, из искусственной кожи, от которой тепла, надо думать, не было. Из-под куртки выглядывал толстый свитер.
– Тебе необязательно было… – Стас осекся.
Говорил уже.
Но Людочка тогда мрачно покачала головой, а теперь и до ответа снизошла:
– Я в четырех стенах свихнусь. И от любопытства в том числе. – Воротник своей куртейки подняла, отвернулась. – И обещать, что буду сидеть, носу на улицу не показывая, не могу. Поэтому если уж тебя беспокоит моя безопасность, то вози меня с собой.
Наглая.
Помнится, прежде она такой наглой не была. Напротив, милая, скромная девочка… куда что подевалось?
– Угрожаешь? – со смешком поинтересовался Стас.
– Предупреждаю.
В машину забралась.
Поежилась.
– Хорошо, – Стас вставил ключ в замок зажигания. – Но есть условие.
Покосилась недоверчиво. Не ждала этакой покладистости? Стас сам себе удивлялся.
– Сначала едем к родителям этого… Егора, а потом в магазин за шмотками.
Во взгляде появилось удивление.
– Тебе куртка нормальная нужна. И вообще…
– Спонсируешь? – прозвучало раздраженно.
– Возмещаю ущерб.
Молчание.
Гордость мешает согласиться? Лучше замерзнуть, чем принять подачку, а вот ее мамочка, похоже, решила бы иначе.
– Послушай, – Стас не знал, как разговаривать с этой упрямой женщиной. – На тебя вчера напали. И причинили ущерб не только моральный. И напали, если разобраться, из-за моих дел. Моей непредусмотрительности. Следовательно, я обязан тебе возместить этот самый ущерб.
Ознакомительная версия.
