Ознакомительная версия.
Но Джон Пол ни за что не причинил бы вреда своим дочерям. Это нелепо. Тема для Джерри Спрингера[11]. Было бы предательством по отношению к Джону Полу допустить даже легчайшую тень подозрения. Сесилия могла жизнью ручаться, что Джон Пол ни в коем случае не стал бы домогаться собственных дочерей.
Но готова ли она поручиться жизнью одной из дочерей?
Нет. Если есть хотя бы малейший риск…
Боже правый, что же она должна делать? Спросить Изабель, не трогал ли ее папочка? Жертвы лгут. Насильники велят им лгать. Она знала, как это работает. Она читала все эти дрянные историйки. Ей нравилось наскоро выплакаться, выплеснув эмоции, а затем сложить газету, выбросить в мусорное ведро и забыть. Эти истории дарили ей какое-то болезненное наслаждение, в то время как Джон Пол наотрез отказывался их читать. Не уличает ли это его вину? Ага! Тебе не нравится читать о больных людях – значит ты сам больной!
– Мам! – окликнула Полли.
Как ей вообще подступиться к Джону Полу? «Не делал ли ты чего-нибудь неподобающего с кем-то из наших дочерей?» Если бы он задал ей подобный вопрос, она бы никогда его не простила. Как может сохраниться брак, если такая тема хотя бы возникла? «Нет, я никогда не домогался наших дочерей. Передай, пожалуйста, арахисовое масло».
– Мам! – повторила Полли.
У тебя не должно быть нужды спрашивать, скажет он. Если ты не знаешь ответа, выходит, ты не знаешь меня.
Она знала ответ. Знала!
Но, с другой стороны, остальные глупые матери тоже считали, что все знают про свою семью.
А Джон Пол так странно говорил с ней по телефону, когда она спросила про письмо. Он ей солгал. В этом она была уверена.
И еще оставался вопрос с сексом. Возможно, он утратил интерес к Сесилии, поскольку вожделеет изменяющееся юное тело Изабели? Это смехотворно. Это отвратительно. Ее замутило.
– Ма-ам!
– А?
– Смотри! Ты проехала нужную улицу! Мы опоздаем!
– Прости. Проклятье! Прости.
Она ударила по тормозам, чтобы выполнить разворот. Сзади раздался яростный взвизг гудка, и сердце Сесилии замерло в грудной клетке: в зеркале заднего вида она увидела огромный грузовик.
– Дерьмо, – пробормотала она и подняла руку, извиняясь. – Простите. Да-да, я знаю!
Водитель грузовика явно не был готов ее простить и не убирал руку с гудка.
– Простите, простите!
Завершив разворот, она подняла взгляд и снова в знак извинения помахала рукой. На боку ее машины красовалось название «Таппервер», и ей не хотелось бы повредить репутации фирмы. Водитель опустил окно, почти наполовину высунулся наружу и с искаженным от гнева лицом колотил себя кулаком по ладони.
– О, ради всего святого, – пробормотала она.
– По-моему, этот человек хочет тебя убить, – заметила Полли.
– Этот человек очень груб, – сурово ответила Сесилия.
Ее сердце застучало быстрее, и она степенно повела машину обратно к студии танцев, по два раза сверяясь со всеми зеркалами и заблаговременно предупреждая о каждом своем действии.
Вот она опустила окно, провожая взглядом Полли, бегущую к студии: розовая тюлевая пачка подпрыгивает, изящные лопатки выступают, словно крылышки, под лямками гимнастического купальника.
Мелисса Макналти появилась в дверях и помахала рукой, подтверждая, что позаботится о Полли, как они и договорились. Сесилия ответила тем же и дала задний ход.
– Если бы мы были в Берлине и кабинет Кэролайн находился по другую сторону стены, я бы не смогла попасть к логопеду, – заметила Эстер.
– Верно подмечено, – согласилась Сесилия.
– Мы могли бы помочь ей сбежать! Спрятали бы ее в багажнике машины. Она не очень высокая. Думаю, она бы поместилась. Если только у нее нет клаустрофобии, как у папы.
– По-моему, Кэролайн из тех людей, кто способен сам организовать собственный побег, – предположила Сесилия.
«Мы и так уже потратили на нее достаточно денег! – мысленно добавила она. – И не собираемся спасать ее из Восточного Берлина!»
С этими ее безупречными гласными логопед Эстер производила устрашающее впечатление. Беседуя с ней, Сесилия всякий раз ловила себя на том, что выговаривает каждый слог край-не тща-тель-но, как будто сдает экзамен по дикции.
– По-моему, папа вовсе не смотрит на Изабель странно, – сообщила Эстер.
– Правда? – обрадовалась Сесилия.
Боже правый, ну и мелодраму она тут устроила. Полли опять что-то ляпнула не подумав, а она в мыслях уже перескочила к сексуальным домогательствам. Должно быть, она смотрит слишком много дрянных телепередач.
– Но как-то на днях, перед отлетом в Чикаго, он плакал.
– Что?
– Под душем. Я зашла к вам в ванную за маникюрными ножницами, а папочка плакал.
– И что, милая, ты его спросила, почему он плачет? – уточнила Сесилия, пытаясь не показать, как сильно ее волнует ответ.
– Не-а, – беззаботно ответила Эстер. – Когда я плачу, мне не нравится, если меня прерывают.
Черт побери! Окажись на ее месте Полли, она бы тут же отдернула занавеску и потребовала у отца немедленного ответа.
– Я собиралась спросить у тебя, почему он плакал, – уточнила Эстер, – но потом забыла. Задумалась о чем-то другом.
– Все-таки я не думаю, что он плакал. Должно быть, он просто… расчихался или что-то в этом роде, – предположила Сесилия.
Сама мысль о Джоне Поле, плачущем в ванной, казалась такой чуждой, такой невозможной. С чего бы ему плакать, если не из-за чего-то по-настоящему ужасного? Он не был слезлив. Когда родились девочки, его глаза определенно поблескивали, а когда неожиданно умер его отец, он повесил телефонную трубку и издал необычный слабый звук, как будто подавился чем-то мелким и пушистым. Но за исключением этого она ни разу не видела его плачущим.
– Вовсе он не чихал, – отвергла ее домыслы Эстер.
– Может, у него голова разболелась, – продолжила рассуждать Сесилия.
Впрочем, она прекрасно знала, что Джон Пол в последнюю очередь полез бы в душ, если бы на него обрушилась очередная изматывающая мигрень. Он предпочитал оставаться один, в постели, в темной тихой комнате.
– Э-э, мам, но папочка никогда не принимает душ, когда у него болит голова, – возразила Эстер, которая знала отца ничуть не хуже.
Депрессия? Казалось, вокруг гуляет чуть ли не эпидемия. На недавнем званом обеде половина гостей признались, что принимают прозак. В конце концов, с Джоном Полом иногда случались… периоды. Они часто следовали за мигренями. Бывало, где-то с неделю ей казалось, будто он живет на автопилоте. Он говорил и делал все как обычно, но с отсутствующим взглядом, как если бы настоящий Джон Пол на некоторое время вышел, оставив на своем месте весьма достоверную копию. «Ты в порядке?» – спрашивала его Сесилия, и ему всякий раз требовалось несколько мгновений, чтобы сосредоточиться на ней, прежде чем ответить: «Конечно. Со мной все отлично».
Но это всегда бывало временным явлением. Внезапно он возвращался, и Сесилия убеждала себя, что ей просто померещилось. «Периоды», вероятно, были всего лишь затяжными последствиями мигреней.
Но слезы в ванной! О чем бы ему плакать? Сейчас все было хорошо.
Однажды Джон Пол пытался совершить самоубийство…
Это знание медленно, с отторжением, всплыло на поверхность ее сознания. Она пыталась не думать об этом слишком часто.
Произошло это, когда он учился на первом курсе института, еще до знакомства с Сесилией. По его словам, у него тогда на некоторое время «отказали тормоза», и как-то ночью он проглотил целый флакон снотворных таблеток. Обнаружил его сосед по квартире, собиравшийся на выходных навестить родителей, но неожиданно вернувшийся домой.
– Что творилось у тебя в голове? – спросила мужа Сесилия, когда впервые услышала эту историю.
– Все казалось слишком трудным, – ответил Джон Пол. – И я вдруг подумал, что заснуть навсегда было бы самым простым выходом.
За годы совместной жизни Сесилия часто пыталась выудить из него больше сведений об этой поре его жизни.
– Но почему все казалось слишком трудным? Что именно было трудным?
Но Джон Пол, похоже, был не в состоянии что-то объяснить.
– Думаю, я просто был типичным страдающим подростком, – отмахивался он.
Сесилия этого не понимала. Сама она в подростковом возрасте ничуть не страдала. В конце концов ей пришлось сдаться и списать попытку самоубийства Джона Пола как нехарактерный для него случай из прошлого.
– Мне просто нужно было найти хорошую женщину, – заверил ее Джон Пол.
И действительно, до появления в его жизни Сесилии у него ни с кем не было серьезных отношений.
– Я уже начал подозревать, что он может оказаться геем, – признался ей как-то один из его братьев.
И снова эта тема гомосексуализма!
Но его брат просто шутил.
Необъяснимая попытка самоубийства в юности – и вот теперь, столько лет спустя, рыдания под душем.
– Временами взрослых людей волнуют большие события, – осторожно произнесла Сесилия, обращаясь к Эстер.
Ознакомительная версия.
