— Мария, где ты?
Маша вернулась, замотанная в халат.
— Моя принцесса! Твое здоровье!
— Ой, зачем ты эти фужеры… — Маша осеклась.
— А что? Почему нельзя?
— Можно, конечно, — улыбнулась Маша.
— За тебя, моя прелесть! — Он протянул ей бокал.
— Ты меня просто ошеломил… — невпопад ответила Маша, пригубив напиток.
— Чем же?
— Что за натиск? Двух слов сказать не успели!
— Зачем слова, когда сердце горит от любви? Поговорить всегда можно. Это твоя квартира?
— Да… Нет… Ну, скорее нет, чем да, — Маша на секунду запнулась, затем продолжила: — Я снимаю здесь комнату. Временно. Я, видишь ли, занимаюсь обменом своей жилплощади. Улучшаю. Однокомнатную продала, ищу двушку. Пока ничего подходящего. Мне нужно с ремонтом, чтобы самой не возиться. Ну вот, временно живу у Альки. Не знаю, что на нее вчера нашло. Вообще-то она нормальная, компанейская. Понравился ты ей, что ли?
Она пила шампанское, посматривала на него лукавыми глазами, в которых читалось удивление и… восхищение. Что ж, я тебя еще не так удивлю…
— А где она?
— На работе.
— Когда придет?
— Вечером. Часов в шесть.
— Что ж, замечательно! У нас еще весь день впереди!
— К сожалению, нет. Мне к трем часам на работу. А ты… Ты женат? — глянув на него в упор, спросила Маша.
— Ну… Скорее нет, чем да, — отыграл он. — Мы очень разные люди. Живем в одной квартире, но раздельно. Друг другу не мешаем.
— И дети есть?
— Нет, детей нет, — подумав, ответил Арам.
— Что ж, это хорошо, — простодушно заметила Маша. — То есть ничего хорошего, конечно, — спохватилась она, — но раз уж у вас такие отношения…
— У нас хорошие отношения, — одернул он ее, разглядывая чуть выступающие ключицы. — Ты знаешь, что ты чертовски хороша? Не просто красива, а хороша… Тебя хочется все время тискать, мять, любить, вонзаться в тебя…
Он поставил бокал, отобрал вино и у Маши, опрокинул ее на тахту, навалился сверху, придавив всей тяжестью своего тела.
— Тебя хочется насиловать. Ты так хороша, что хочется сделать тебе больно, понимаешь? — ласково вопрошал он, глядя прямо ей в глаза.
Склонившись, приник к ней долгим, нежным поцелуем. Руки его, сцепившись с ее руками, поднимались вверх, за голову… Неожиданно он отпрянул и быстрыми, резкими движениями привязал Машины руки к трубе отопления.
— Что ты делаешь? — вскричала девушка, пытаясь вырваться. — Мои колготки! Они порвутся! Развяжи немедленно.
— Да? — Он опять склонился над нею. — Ты действительно этого хочешь?
Он взял бокал, струя шампанского полилась на ее грудь, живот, на ноги. Арам склонился, слизывая влагу. Маша закрыла глаза. Язык спускался все ниже. Достиг самого низа живота. Маша застонала.
— Тебе хорошо, девочка?
— Да, — прошептала она.
— А так?
Резкий взмах его руки, что-то просвистело в воздухе. Живот обожгло. Маша распахнула глаза. В руке был зажат ремень.
— Что ты делаешь? — вскричала она, осознавая, что не чувствует боли. Наоборот, бешеное желание словно вырвалось наружу именно от удара хлыста.
— А так? — Он снова стегнул ее.
Маша вскрикнула, выгнувшись, вцепившись зубами в связанные руки.
И он набросился на нее, жадно, жарко целуя, до боли сжимая твердую грудь, вонзаясь в исходящее от вожделения лоно.
— Ты меня любишь? — рычал он. — Любишь меня, потаскуха?
— Да! Возьми меня в Москву.
— В Москву? — хохотал он, все ускоряя бешеную скачку на распростертом, покорном теле.
— Нет никакой Москвы! Поняла?
— Как нет? — слабо спросила Маша. — А что есть?
— Ничего. Ни кола ни двора.
— Кто же ты?
— Я вор! Поняла? Вор! Пойдешь за вором?
— Куда?
— Куда прикажу.
— Да… — лепетала Маша. — Пойду за тобой на край света…
И он опять стегнул ее, заставил перевернуться.
— Ну, встала на четвереньки, потаскуха! Сейчас, подожди…
Острая боль снова заставила Машу вскрикнуть и прогнуться. Он ухватил ее за волосы.
— Сейчас, сейчас, маленькая. Тебе будет хорошо. Вот увидишь, — бормотал он, возясь руками в ее теле.
Действительно; боль ушла, вместо нее небывалые по силе ощущения обрушились на Машу. На пике этих ощущений она закричала так громко, что он испугался, прижался к ее спине.
— Что? Очень больно?
— Нет… — выдохнула Маша.
— Я знал! Знал, что тебе все это понравится! — захохотал он, продолжая терзать почти бесчувственную женщину.
Они не сразу услышали, что в прихожей надрывается звонок.
В этот день ему везло. Возможно, дело было в том, что суета, связанная с первой волной зачетов, прошла. В институте было пустынно и свободно. Перед аудиторией собрались те, кто пересдавал контрольную по линейной алгебре. Человек десять, не больше. Проводила контрольную все та же красивая преподавательница. Открывая аудиторию, она задержала взгляд на Сергее и чуть заметно улыбнулась. «Все, будет сечь, глаз с меня не спустит! И не воспользуешься Танькиным подарком», — расстроился было Сергей. Танька Ерохина, отличница и спортсменка, откровенно и безнадежно влюбленная в Сергея (о чем знала вся группа), дала ему свой МРЗ-плеер. Дивная штуковина! На его приемничек заранее записывались ответы на все билеты. Причем на этой штуке, как на СD-плеере, можно было разбивать наговоренный текст на части. То есть не нужно перематывать пленку, чтобы найти нужный ответ. Достаточно набрать нужные цифры. Но их нужно набрать! И наушники опять же — тоже проколоться можно. Дома Сергей надел свитер с высоким воротом, пропустил наушник под ним, зацепил за ухо, покрутился перед зеркалом. Вроде бы не видно, но кто его знает… шевельнешься лишний раз— можно проколоться. Ладно, бог не выдаст, свинья не съест! Плеер лежал в кармане. Вариант, который получил Сергей на этот раз, оказался довольно простым. Покумекав, и самому можно было решить. Но преподавательница, раздав билеты, вышла минут на пять. Вполне достаточное время, чтобы извлечь плеер из кармана и не спеша нажать кнопки. И, слушая через наушник Танькин голос, Сергей легко, без напряга, справился с заданием.
Он закончил одним из первых, сдал работу и вышел в институтский двор. После духоты аудитории особенно приятно было вдохнуть свежий, влажный воздух, в котором чувствовался приход весны. Что ж, середина марта. За ночь резко потеплело, то солнце выглядывает, то дождик собирается. И снег уже тает. Хороший день, легкий! Это ему в награду за вчерашний, вспомнил Сергей неудавшийся день рождения Маши. Как было жалко ее! Так она готовилась, старалась — и все испорчено! Все насмарку. Вообще ее жалко — неустроенность эта, чужой угол. Работа, которая ей не нравится. Конечно, она хорошая воспитательница. Сережа приходил в детский сад, видел, как любят ее дети. Но разве это работа ее уровня? Маша ведь образованный человек, любит читать, хорошо знает литературу. Ей бы… Куда бы ей? На телевидение, ведущей какой-нибудь, что ли… Ну да, нужен ты ей тогда будешь, хмыкнул внутренний голос. Но Сережа горячо возразил ему: буду нужен! Она так ласкова с ним, так снисходительна к его юности, зависимости от родителей… До поры до времени, сказал внутренний голос. Это верно… Сережа вздохнул. Он чувствовал, что черта, за которой ее снисходительность, терпение и ласковость испарятся, близко, очень близко. Что она подошла вплотную, как линия фронта в сорок первом.
И что-то нужно предпринимать. Но мальчишеское нежелание принимать решения тормозило его. И вообще… В целом все-было очень хорошо. Даже бабушкин комод ушел куда-то в далекую перспективу, на самый задний план. Да и было ли это…
Короче, нужно заехать к Маше. Это обязательно. Нужно утешить ее, бедную девочку.
Он представил, как будет утешать ее, и заулыбался своему тайному счастью…
Сергей трезвонил уже несколько минут, а дверь все не открывалась. В конце концов он собрался было занять свое место на подоконнике возле окна, чтобы дождаться Машу, которая выскочила в магазин или еще куда-нибудь. Недалеко, потому что сегодня она работает в вечер, и значит, через час ей уже выходить из дома.
Он начал было спускаться вниз, но вдруг услышал перестук каблучков, дверь отворилась. Маша увидела его, улыбнулась чуть растерянной, отсутствующей какой-то улыбкой.
— Здравствуй, милый! Ты что?
— Пришел…
— Я вижу.
— Можно войти? — улыбался Сергей, радуясь, что видит ее, что она по-прежнему красива и что по-прежнему любит его. — А что ты так долго не открывала?
— Заходи, раз пришел.
Вот опять! Только она может так произносить слова! Кто-нибудь другой сказал бы то же самое, и вышло бы грубо. И ни за что не захотелось бы входить. А у нее это так мило, непосредственно, ласково. Мол, ты же уже пришел, что глупости спрашивать?
