По дороге к госпиталю я набрала номер регистратуры и противным голосом попросила у дежурной сообщить мне о состоянии здоровья Ларионова.
– Я журналистка «Тарасовских ведомостей», – врала я, – хочу встретиться с ним и взять интервью.
– У нас нет такого пациента, – обескуражила меня дежурная.
Ехать в клинику МВД уже не имело смысла, я припарковалась на обочине и набрала номер центрального тарасовского госпиталя. Я еще раз повторила свою версию об интервью, и на этот раз меня ждала удача: Ларионов был у них, правда, дежурная не позволила мне навестить пациента.
– Он в тяжелом состоянии, с ним разговаривать нельзя.
Какое там тяжелое состояние, я всего-то разок и ударила человека по затылку! Вот ведь притворщик этот Ларионов, никак решил отлежаться, пока суматоха вокруг его погибшего коллеги не утихнет.
– А когда я смогу с ним поговорить? – не унималась я.
– Об этом вы можете узнать у его лечащего врача.
– А кто его лечащий врач?
– Трухачев Николай Степанович.
– Спасибо большое. До свидания. – Я выяснила все, что хотела, и отключилась.
Я не стала парковать машину возле госпиталя, заехала в близлежащий двор и бросила там «Мерседес». Затем вернулась обратно и спокойно прошла на территорию больницы. Здесь проходили летнюю практику студенты медицинских училищ и институтов, поэтому охранник на проходной сквозь пальцы смотрел на перемещения молодых людей. В холле госпиталя я подошла к окошку регистратуры и вежливо поинтересовалась:
– Где я могу найти Николая Степановича Трухачева?
– В хирургическом отделении, но у него сегодня нет приема.
– Ах, как жаль.
Я отошла в сторону и огляделась. Несколько человек с сумками, полными угощений, направлялись на встречу с больными родственниками: судя по расписанию, как раз наступили часы приема посетителей. Надев бахилы и белые помятые халаты, пара бойких старушек пробивалась через охрану в терапевтическое отделение.
– Нам к Сидорчику в сто пятнадцатую палату, – сообщила одна из них молодому человеку в форме.
– Проходите, – ответил парень, сверившись со списком.
– А мне к Львову в триста пятую. – Следующим мимо охранника проходил мужчина в приталенном белом халате.
– К нему пока нельзя, – молодой парень преградил дорогу посетителю. – У него сейчас трое, дождитесь, пока они уйдут.
– Но мне надо, – настаивал мужчина.
– Тут больница, а не дискотека, больше трех посетителей к одному пациенту не пускаем.
– Безобразие какое!
Я снова вернулась к окошку регистратуры.
– Простите, пожалуйста, в какой у вас палате Иванова? – Я очень надеялась, что хоть одна больная с такой распространенной фамилией лежит сейчас в госпитале.
Оказалось, что их даже две.
– Мария Семеновна или Ольга Николаевна? – поинтересовалась регистратор.
– Мария Семеновна, – уточнила я.
– Ее как раз сейчас выписывают, вы можете подождать в холле.
– Надо же, – скривилась я, – какая радость, уже выписывают! Спасибо.
«И почему это я не назвала имя второй Ивановой?»
– Я к Костомаровой, в двести семнадцатую, – радостно сообщил очередной посетитель охраннику. – У нее еще никого нет?
– Нет, вы первый, – сухо ответил охранник.
– Отлично, – тихо сказала я.
Через огромные окна больницы я видела, как группка студентов весело беседовала во дворе госпиталя. Я выбежала к ним и подошла к одиноко стоящему парню, который нервно курил в стороне от общей толпы.
– Молодой человек, – обратилась я к нему, – вы не могли бы одолжить мне свой белый халат минут на двадцать, не больше?
Парень удивленно смотрел на меня и не отвечал.
– Я пришла навестить подругу, а без халата меня не пускают в отделение, – объяснила я свою просьбу.
– Вообще-то он мне самому нужен.
– Только на двадцать минут. – Я жалобно посмотрела на парня, и он сдался.
Через минуту в белом халате и бахилах я стояла перед охранником.
– Мне к Костомаровой, в двести семнадцатую.
– Проходите.
Я поднялась на третий этаж, где располагалось хирургическое отделение. Здесь было достаточно тихо, редкие посетители вполголоса разговаривали с одетыми в пижамы и халаты пациентами, медицинского персонала не было: наверное, в часы приема они стараются уйти в подполье, чтобы их лишний раз не дергали. Я подошла к столу, за ним в больницах обычно дежурит медицинская сестра, и бегло просмотрела бумаги. Температурный лист с полным списком пациентов отделения я нашла сразу.
– Вы кто?
Я вздрогнула и подняла голову. Передо мной стояла молодая девушка в белом халате и белом колпаке, в руках одна держала поднос с медицинскими инструментами.
– Студентка Лопухина, – выпалила я первое, что пришло в голову. – Пришла для прохождения медсестринской практики.
– Очень хорошо, – девушка обрадовалась. – Пойдемте, поможете мне сделать перевязку пациенту.
– Конечно, – согласилась я и пошла следом.
Мы проследовали по длинному коридору и зашли в одноместную палату. На больничной койке лежал мужчина, в руке у него торчала игла капельницы. Он либо спал, либо был без сознания.
– Обойдите с той стороны, поможете мне снять бинты, – попросила медсестра.
Я подошла ближе и посмотрела на мужчину. Сердце мое застучало с бешеной скоростью: это был Ларионов, и выглядел он паршиво – бледный, глаза впалые, губы потрескавшиеся.
– Что с ним? – тихо спросила я.
– Ножевое ранение, – девушка откинула простыню, и я увидела широкую повязку на животе Ларионова. Белая марля была пропитана кровью.
Я машинально выполняла то, о чем меня просила девушка: подавала бинты, обтирала раневую поверхность ватным тампоном, пропитанным марганцовкой, приподнимала раненого, когда медсестра накладывала бинт. Я не могла поверить в то, что увидела. Еще вчера Ларионов был жив-здоров, а теперь лежит на больничной койке с дыркой в животе! Похоже, Порошин был прав: я попала в очень неприятную историю.
После перевязки я поспешила покинуть госпиталь. На улице вернула халат грустному студенту, который по-прежнему стоял один, с очередной сигаретой в руке, и направилась к машине. Села за руль и сразу набрала номер Порошина.
– Володя, – я почти кричала в трубку, – почему ты не сказал мне, что Ларионов ранен?!
– Так ты все-таки пошла к нему в больницу? – возмутился он в ответ. – Я же просил тебя, Женя!
– Почему ты не сказал мне, что Ларионов ранен? Почему, почему? – твердила я как заведенная.
– Потому что это не имеет к тебе отношения.
– Меня подозревают в нападении на него? – я старалась говорить спокойно.
– И тебя тоже. Ларионов успел дать показания и составить твой фоторобот еще до ранения, а потом уже случилось это несчастье. На него напали вчера ночью, он был без сознания и не сказал, кто был нападавшим. Поэтому пока ты – номер один в списке подозреваемых.
– Какая прелесть, – я больно шлепнула себя по бедру, от обиды, – ну, какая же прелесть! Неужели ты не мог меня предупредить?
– Я предупредил, но ты…
– Идиот! – в сердцах сказала я и бросила трубку на заднее сиденье.
Повернула ключ в замке зажигания и рванула с места.
Зазвонил мой мобильный телефон. Я подумала, что это мне перезванивает Порошин, поэтому, не посмотрев на определившийся номер, сразу ответила:
– Что еще?
Но это оказался не Порошин, а Саня с автосервиса.
– Эй, эй, ты что это такая злая?
– А, Саня, извини, я ждала звонка от другого человека.
– Надеюсь, мой звонок тебя больше порадовал?
– Разумеется, – тихо ответила я, – что случилось?
– Тебя тут какой-то мужик разыскивает.
– Какой еще мужик?
– Ну, обычный такой, молодой, высокий.
– Что ему нужно? И почему он меня у тебя разыскивает?
– Сказал, что видел тебя вчера на «жуке». Через ГАИ пробил номера и узнал, что машина эта принадлежит нашей службе проката. Говорит, что ты ему очень нужна. Попросил передать тебе, что будет на том же месте сегодня вечером, в семь тридцать.
– На каком том же месте? – удивилась я.
– В торговом центре, насколько я понял. А где конкретно, – усмехнулся Саня, – это уж тебе лучше знать.
– Спасибо, – я закончила разговор.
Интересно получается: меня так просто вычислили, а я даже не заметила, как и когда! Я быстро набрала номер администратора «Золотой бухты». Не знаю, что это за человек и кем он приходится Колывановой, но Зинке лучше исчезнуть на время.
– Добрый день, соедините меня, пожалуйста, с номером двадцать четыре.
– Минуточку, – ответил приятный женский голос.
После нескольких гудков я услышала Колыванову.
– Слушаю, – похоже, она снова спала, по крайней мере, говорила она медленно и протяжно.
