— Покорно прошу! — сказал служитель закона и, точно железными клещами, схватил свою добычу.
В это время Джим Карлтон проходил по Ивори-стрит и так был занят разговором с дежурным инспектором, что даже не посмотрел на схваченного человека. Того быстро обыскали, причем он отчаянно сопротивлялся, и когда наконец добились, как его зовут, он был водворен городовым и тюремным сторожем в камеру № 7, выходившую в длинный коридор.
Присутствие Джима объяснялось тем, что он искал помощника для выполнения плана, возникшего в его уме. Но как раз привели чернолицего, и тот служащий, к которому он пришел, был куда-то вызван. Джим подождал немного и пошел к дому сэра Джозефа.
Человек, повидаться с которым он заходил, должен был завтра появиться в суде в роли обвинителя, и Джим на следующее утро пошел в суд, где встретил инспектора с Ивори-стрит. Джим не успел еще объяснить ему, зачем он пришел, как тот спросил его:
— Вы были в полицейском участке, когда туда притащили чернолицего?
— Да, помню этого шумного господина, — сказал Джим. — А что?
Инспектор покачал головой, совершенно сбитый с толку.
— Не понимаю, откуда он достал это. Сержант тщательно обыскал его, но, вероятно, он уже раньше успел спрятать.
— Что у него было? — спросил без особого интереса Джим.
— Шприц, — ответил инспектор. — Сегодня утром тюремщик не мог его добудиться, я уже хотел послать за врачом. Нельзя было от него добиться ни слова. Он только стонал, обхватив голову руками. Мы насилу усадили его на тюремный грузовик.
Первые два дела быстро прошли; полисмен выкрикнул «Джон Смит», и в зал суда вошел чернолицый комедиант, жалкое существо, еле державшееся на ногах. Вчерашняя веселость прошла, и Джиму стало искренне жаль беднягу в жалких лохмотьях, с вымазанным в черную краску лицом.
— Почему не заставили этого человека вымыть физиономию, раньше чем привести его сюда? — спросил судья.
— Ничего не могли с ним поделать, сэр, — ответил тюремщик.
Судья что-то проворчал, и перед ним на свидетельском месте встал потерпевший городовой. Он изложил свое показание, и судья посмотрел на склоненную фигуру на скамье подсудимых.
— Что вы скажете, Смит? — спросил он.
Человек не поднимал головы.
— Известно о нем что-нибудь? Его адреса не было на обвинительном листе.
— Он не говорит своего адреса, ваша честь, — сказал инспектор.
— Отвести для допроса.
Тюремщик коснулся плеча арестованного, тот с недоумением посмотрел на него, огляделся вокруг и сказал сиплым голосом:
— Могу я спросить, зачем я здесь?
Джим чуть не упал в обморок — чернолицый человек был сэр Джозеф Лейтон…
Даже судья вздрогнул, хотя и не узнал голоса. Джим бросился к его столу и прошептал ему на ухо несколько слов.
— Невозможно! — сказал судья.
— Могу я спросить, — снова заговорил арестованный, — что это такое, я, право, не понимаю.
Он покачнулся и чуть не упал, но тюремщик подхватил его.
— Снесите его в мой кабинет, — судья встал, — суд прерывается на десять минут, — и он исчез за занавесом.
Через несколько секунд арестованного внесли и положили на диван.
— Вы уверены? Вы не ошиблись, Карлтон?
— Я совершенно уверен, хотя усы у него сбриты, — сказал Джим, глядя на лицо лежавшего в бессознательном состоянии человека. — Это сэр Джозеф Лейтон, министр иностранных дел. Я его хорошо знаю.
Джим послал в аптеку за кольдкремом, и к приходу участкового врача личность чернолицего была вполне установлена. Его седые волосы были выкрашены, усы сбриты.
Доктор завернул рукав и осмотрел предплечье пострадавшего.
— Ему сделали порядочно уколов, — сказал он, указывая на точки, — я не знаю только, каким ядом.
Оставив сэра Джозефа на попечении врача, Джим поспешил к телефону и сразу же был соединен с премьер-министром.
— Буду через несколько минут, — сказал изумленный министр. — Позаботьтесь, чтобы информация не попала в газеты. Судью попросите от моего имени не заносить ничего в протокол.
Сэр Джозеф был еще в бессознательном состоянии, когда приехал премьер-министр. Карета скорой помощи уже стояла во дворе; после бесплодных попыток добиться ответа от министра иностранных дел его завернули в одеяло и отправили в лечебницу.
— Я положительно сбит с толку, — в отчаянии проговорил премьер-министр. — Негритянский певец, оскорбление полиции… Невероятно! Вы говорите, что были в полицейском участке, когда его привели, узнали вы его?
— Нет, сэр, — откровенно сказал Джим, — мне показалось, что это обыкновенный пьяница. Инспектор говорит, что от него пахло водкой, и, конечно, он не стеснялся в выражениях.
Премьер развел руками.
— Не могу ничего понять, точно страшный сон!
Когда премьер-министр уехал, Джим поспешил в лечебницу. Инспектор с Ивори-стрит уже был там, он приехал в той же карете скорой помощи.
— Как вы думаете, что мы нашли в его кармане? — спросил он.
— Вы меня ничем не удивите, — сказал Джим. — Что же там было? Версальский договор?
Инспектор открыл свой бумажник и вынул маленькую чистую визитную карточку, с видимыми царапинами на ней, сделанными, вероятно, тупым инструментом. Рассматривая ее, Джим убедился, что на ней что-то написано. Два слова можно было разобрать: «Марлинг» и «Гарло». Он наскоблил на карточку пыли от карандаша и посыпал ею царапины, так что они стали виднее. Но и при этом полностью разобрать написанное не удалось.
— Первые слова «кто бы то ни был», — вдруг прочел Джим, — дальше слово «пожалуйста», и оно, как будто, подчеркнуто… «Гарло» и «Марлинг» совершенно ясно видно. Что вы скажете, инспектор?
— Ничего не разбираю и не понимаю, — ответил тот. — Я занят мыслью о том, как эта карточка попала ему в карман; ее не было, когда сержант его обыскивал, он готов присягнуть.
Краткое сообщение появилось в утренних газетах:
«Сэр Джозеф Лейтон, министр иностранных дел, серьезно заболел и находится в лечебнице».
Это сообщение, конечно, не могло тотчас же восстановить прежнее положение на мировом рынке. Итогом речи министра иностранных дел была мировая паника, месяц времени потребовалось для того, чтобы большая часть бумаг вернулась к прежнему уровню. Какая-то ничего не подозревающая газета обратилась к мистеру Гарло с интервью.
— Я полагаю, — сказал Гарло, — что последствия этого выступления преувеличены. Во многих отношениях паника дала благоприятный результат. Обнаружились слабые стороны нашей финансовой системы, и наш порядок стал сильнее и здоровее.
— Правда ли, что вся суматоха была устроена группой дельцов?
Мистер Гарло с презрением отнесся к этой идее.
— Как же можно было подстроить такую штуку без согласия или помощи министра иностранных дел? — спросил он. — По-видимому, сэр Джозеф был очень болен, когда произносил свою речь в палате депутатов. Говорят, что он переутомился, но какова бы ни была причина его болезни, он один ответственен за происшедшее. За четверть часа до своей речи он был у меня, в этой самой комнате, и казался совершенно нормальным. Если он и был болен, то скрывал это.
Джим с улыбкой прочел интервью. Гарло наговорил много, но умолчал еще о большем: ни слова о лихорадочной работе в Рата-синдикате или о его чудовищных барышах.
Человек этот был загадкой. Чего он добивался? Он же был одним из трех самых богатых людей в Англии.
У Гарло не было других целей, кроме накопления денег. Он не был одарен чувством общественного долга, радости и страдания других людей не находили отзыва в его душе. Если он давал, то давал холодно, хотя не напоказ.
Правда, он подарил правительству образцовый полицейский дом, предлагал соорудить Парфенон в память великой войны; в его проектах чувствовалось что-то не совсем бескорыстное, человек этот для Джима Карлтона оставался непостижим.
В эту ночь Джим просидел шесть часов у постели министра, находящегося в бессознательном состоянии. Какую странную историю мог бы тот рассказать! Не было ли у него какой-либо тайной слабости, которую Гарло эксплуатировал? Но жизнь сэра Джозефа была открытой книгой; день за днем она писалась его секретарем, согласно сообщениям коллег.
Во время этого бодрствования Джим безуспешно старался разобрать нацарапанное. Вдвоем с инспектором Уилтоном они по очереди дежурили у постели больного. Доктор сказал, что каждую минуту министр может прийти в сознание, и хотя он ожидал очень серьезных последствий отравления, возможность полного выздоровления им не исключалась.
В четверть четвертого утра все время бредивший больной повернулся на спину, открыл глаза и обвел взглядом слабо освещенную комнату.
Джим подошел к его кровати.
Сэр Джозеф с удивлением посмотрел на него.
— Хелло! — слабо сказал он. — Что случилось? Автомобиль опрокинулся?
