— Ничего серьезного, сэр Джозеф, — спокойно ответил Джим.
— Это ведь больница?
— Лечебница, — подтвердил Джим.
После долгого молчания больной снова заговорил:
— У меня адски болит голова. Не можете ли вы дать мне чего-нибудь выпить, или это не разрешается?
Джим, поддерживая больного за плечи, поднес к его губам стакан воды. Тот с жадностью выпил содержимое и снова упал на подушки.
— Кажется мне, что голова моя не в порядке, но я могу поклясться, что вы Карлтон, — сказал сэр Джозеф.
— Да, это мое имя.
Министр ненадолго задумался.
— Ничего у меня не сломано? Я говорил этому дураку, шоферу, чтобы он был осторожнее, дорога была как стекло.
— Ничего у вас не сломано, сэр Джозеф, — сказал Джим, — было лишь сильное сотрясение.
Он уже позвонил доктору, спавшему в комнате под ними.
— Сотрясение? Не помню… А Гарло? — Брови больного нахмурились. — Славный малый, только уж очень нарядный. Я ведь был у него вечером… Какие-то македонцы… Да, вспоминаю. Когда это было?
Джиму не хотелось говорить министру, что это было несколько дней тому назад.
Вошел доктор, в халате поверх пижамы. Ум министра был уже настолько ясен, что он догадался о его профессии.
— Я в сознании, доктор. Что это было? Сотрясение?
— Нет, сэр Джозеф, — ответил врач. Он пощупал пульс пациента и, по-видимому, остался доволен.
— Сэр Джозеф думает, что произошла автомобильная катастрофа, — посмотрев значительным взглядом на врача, сказал Джим.
Больной был очень слаб, но ум его не был помрачен.
— Что со мной? — раздраженно спросил министр, когда врач приложил к его сердцу стетоскоп.
— Вы не употребляете никаких наркотиков?
— Я — наркотиков?! — презрительно фыркнул министр. — Что за вопрос! Я даже лекарств никогда не принимал! Когда мне не по себе, я иду к своему остеопату, и он приводит меня в порядок.
— Ну, так и я не дам вам наркотического средства. — Доктор нашелся, как замять свой неловкий вопрос. — Сердце у вас в порядке и пульс нормальный, вам нужен только хороший сон.
— И еда, — проговорил сэр Джозеф, — я страшно голоден.
Ему принесли куриного бульона, и через полчаса он мирно заснул. Доктор кивком вызвал Джима в другую комнату.
— Вы можете теперь спокойно уйти, — сказал он. — Сэр Джозеф поправляется гораздо быстрее, чем я ожидал. Он ничего не рассказывал о своих приключениях?
— Ничего.
Рано утром Джим зашел к премьер-министру.
— Он думает, что после отъезда из дома Гарло с его автомобилем произошла авария. Он ничего не помнит о речи в парламенте, и доктора не разрешают говорить с ним об этом, пока он не окрепнет. Я сильно сомневаюсь в одном пункте, сэр, и хочу его разъяснить. Для этого я, может быть, буду вынужден выйти за пределы закона.
— Мне все равно, куда вы выйдете, — сказал премьер-министр, — но мы должны добиться правды. Я прикажу дать вам карт-бланш и поддержу вас во всех ваших начинаниях.
Джим отправился в Скотленд-Ярд, чтобы доказать правильность версии, которая создавалась в его мозгу в ночные часы; версии настолько фантастичной, что он не мог заставить даже самого себя серьезно относиться к ней.
Однажды утром были отправлены четыреста каблограмм и все в одинаковых выражениях:
«Перевести по кабелю через отделение банка на Ломбард-стрит прибыль Рата-синдиката 17, расписаться в получении инструкции. Скреплено. Рата».
Эта депеша была отправлена в три часа утра.
Начальником иностранного отдела этого банка был старый друг, мистера Элленбери. Элленбери отправился к нему на другой день.
— Я ожидаю очень крупных переводов через ваш банк, — сказал он, — и мне понадобятся наличные деньги.
Кисло глядевший на него начальник стал еще кислее.
— От Рата, вероятно? Удивляюсь, зачем вы путаетесь с такими людьми, Элленбери? Вы, вероятно, не знаете, как о них говорят в Сити…
Он был друг и прямой человек. Элленбери кротко слушал его.
— Не всегда можно выбирать, — сказал он, — война не лучшим образом отразилась на мне: я должен на что-то жить.
На войну часто ссылаются в сомнительных вопросах морали. Начальник отнесся к этому заявлению не вполне доверчиво.
— Сколько же заработал Гарло на этом мошенничестве? — спросил он, опять пользуясь привилегиями дружбы.
— Когда-нибудь скажу вам, — ответил уклончиво Элленбери, — теперь я ожидаю очень крупных сумм.
В этот день вечером пришел первый перевод — из Иоганнесбурга; сумма не была колоссальна, но очень велика. Ночью пришли переводы из Нью-Орлеана, Чикаго, Нью-Йорка, Торонто и Сиднея. Мистер Элленбери не торопился получать деньги, скапливавшиеся в Ломбард-банке.
Утром в этот день, перед тем как отправиться в Сити, он гулял по своему владению, к которому был очень привязан, несмотря на то, что оно было запущено и неухожено, даже в огороде не было порядка: вместо капусты стояли какие-то призраки кочнов.
Подошел садовник, прикрытый от дождя мешком.
— Я достал кучу мусора, чтобы засыпать яму, — сказал он, — вчера привезли.
Тридцать лет эта яма с жидкой грязью на дне мозолила глаза. Элленбери мечтал то обратить ее в пруд, окруженный рододендронами, то в купальню с белыми кафельными берегами. Теперь настал конец мечтам — яму надо было засыпать; рядом с ямой лежала куча всевозможного мусора.
— Я сам ее зарою, мне нужен физический труд, — сказал Элленбери.
Грязная дыра привлекала его внимание. Если бы он мог запихнуть туда Гарло и увидеть его белое лицо, выглядывающее из грязи, — вот это было бы славно. Наконец он оторвался от этого зрелища и пошел в дом.
Элленбери быстро позавтракал, его ожидала наемная машина, оплачиваемая Рата-синдиктом. Элленбери знал такой гараж, где можно было нанять автомобиль, не подвергаясь лишним расспросам. В этом гараже тариф был значительно выше, чем в других, но эти издержки оплачивались синдикатом. Автомобиль приехал после полудня; шофер, дюжий человек с черными усами, жевал резинку и ничем, кроме своего дела, не интересовался.
Элленбери поехал в банк, захватив с собой два плоских чемодана; он вошел в кабинет начальника и представил переводы.
— Чудовищно! — сказал управляющий, намекая на общую сумму. — И будут, вероятно, еще? Уже и это выходит за всякие пределы.
— Пределы? — Элленбери не понимал, о чем он говорит.
— Правильно и неправильно… все равно, что пытаться измерить высоту Святого Павла футовой линейкой.
Элленбери, любитель диалектики, не мог устоять и вступил в беседу.
— Моральность поведения не поддается арифметическому учету. Вы должны измерять ее не аршинами, а углом. Десятиградусное уклонение от перпендикуляра грубая ошибка, будь то столб для ворот или Пизанская башня… Я подсчитал, американский итог сто двенадцать тысяч.
Элленбери сделал пять пакетов и запихнул их в чемодан.
— Теперь приступим к южноамериканским переводам, — сказал управляющий отделом. — Может быть, вы и правы, но я заметил, что общественное возмущение обратно пропорционально количеству прикарманенных денег. Когда вы наживаете миллион, вы становитесь выше понимания присяжных заседателей. Они смотрят на человека, на деньги и автоматически произносят: «Не виноват». Надо было бы изменить закон и присяжными выбирать только бухгалтеров и романистов, которые сами никогда не видят настоящих денег, но думают о миллионах… Еще восемьдесят семь тысяч девятьсот…
— У вас превратные идеи, мой друг. Если человек ворует, то десять ли центов, или пять миллионов долларов… — заметил Элленбери, укладывая новые пачки в чемоданы.
Уже темнело, когда он вынес деньги, положил в автомобиль и отправился в свою собственную контору.
Элленбери рано отпустил клерка домой: была пятница, он дал ему двухнедельный отпуск и заплатил жалованье вперед. Отперев дверь своим ключом, он втащил чемоданы в кабинет. Там стоял совершенно новый дорожный сундук и лежал паспорт. Несколько недель тому назад Гарло приказал ему выхлопотать паспорт на имя Джексона, который иначе назывался Инглом. Элленбери терпеть не мог мелких мошенничеств, но, конечно, повиновался и увеличил еще свой проступок тем, что выхлопотал второй паспорт для себя, представив фотографию, снятую с него двадцать лет тому назад, и подписав прошение именем, не имеющим никакого сходства с его собственным.
Элленбери сел перед своими набитыми чемоданами и задумался.
Таможенный контроль будет в Кале или в Гавре, и деньги обратят на себя внимание. Ему надо сесть в Симплонский экспресс, багаж там досматривается поверхностно, а если он возьмет билет до Монте-Карло, то его с его богатством примут просто за сумасшедшего.
Но в Симплонских экспрессах и в поездах, идущих на Ривьеру, в это время года все места расписаны заранее, и никакими способами нельзя достать отдельное купе.
