огромной кровати смято так, будто по нему ходили ногами, а не спали, укрывшись.
Гертруда тянет носом воздух.
– «Шанель Шанс Тендер», – произносит она. – Их я не спутаю ни с чем…
От удовольствия ноздри Гертруды широко раздуваются, а зрачки практически полностью укатываются под веки, оставляя видной только белизну глазных белков. Если бы в этот момент в номер заглянул посторонний, демонический вид старшей горничной мог бы привести его в смятение.
– Вы имеете в виду этот запах? – интересуется Анна-Мария, которая стоит за спиной Гертруды, а потому не видит ее, с закатившимися глазами, лица.
– Это не просто запах, деточка, – ворчит негритянка, приоткрывая глаза. – Это настоящая божья благодать в стеклянном флаконе, и только богатенькие белые сучки могут себе это позволить.
Тяжелой поступью Гертруда идет вглубь номера и небрежно пихает ногой рассыпанные по полу коробки, чтобы посмотреть, не осталось ли чего-нибудь внутри.
– …богатенькие белые сучки с нежными ножками и ручками, которые никогда не знали настоящей работы, – приговаривает она.
К ее сожалению, коробки оказываются пусты.
Гертруда обходит туалетный столик, останавливается у початой бутылки вина, роется в недрах своего передника и извлекает на свет литровую пластиковую емкость. Открутив у емкости крышку, она начинает неторопливо сливать в нее вино.
– Первое правило, – объявляет она Анне-Марии. – Все, что забыто, намеренно оставлено или недоедено клиентом, принадлежит нам.
– Все-все? – удивляется мулатка.
– Все-все. За исключением крупных, дорогих на вид украшений и колье.
Наполнив свою емкость, Гертруда прячет ее обратно в передник и направляется к мини-холодильнику, которым укомплектован номер. Внутри оказываются две банки «кока-колы». Одну из них негритянка берет себе, другую – бросает молодой напарнице.
– Если тебя вызывают для объяснений по поводу найденных вещей, говоришь, что ничего не находила. А если бы нашла, то уже непременно поставила бы в известность администрацию.
– Но почему тогда нельзя брать колье? – Анна-Мария жадно впитывает подробности новой работы и желает узнать все нюансы.
– Слишком дорого и слишком рискованно, – Гертруда, открывает двери платяного шкафа. – Могут устроить проверку, и тогда эта работа достанется какой-нибудь прошмандовке.
Из шкафа на нее смотрят, покачиваясь, пустые вешалки. Негритянка со вздохом разгибает массивную спину и еще раз со своего места осматривает номер. Не найдя в нем больше ничего интересного, она подвигает к себе стул, стоящий у кровати, и усаживается.
– А теперь девочка, когда все правила ясны, сделай так, чтобы здесь стало чисто, – произносит она.
Анна-Мария торопливо кивает, прячет полученную банку «Колы» в каталке, которую горничные привезли с собой, натягивает резиновые перчатки.
– А кто жил здесь сейчас? – спрашивает она.
Гертруда едва слышно усмехается:
– И не спрашивай. Одна очень облажавшаяся белая сучка из России.
– Из России? – изумляется Анна-Мария. – Где это? И в чем она облажалась?
Мудрая Гертруда принимается за объяснения:
– Из России – это там, где зима, медведи, водка и Ленин. Короче, там же, где Северный полюс. А облажалась эта девочка тем, что возомнила себя самой важной, да только ее сразу щелкнули по носу
– Как это? – не понимает Анна-Мария.
Гетруда качает головой, удивляясь несообразительности своей подопечной:
– Та прошмандовка, которая жила здесь, приехала на модный показ. Это должно было быть дефиле «Ланвин», открытие Большой недели. Прошмандовке сняли этот роскошный номер, потому что у себя в России она заправляет журналом. И это не просто какой-то русский журнал, Анни, который пишет разное дерьмо про Ленина и коммунизм, а настоящий журнал мод, русский выпуск «Актуэль». И вот эта высокомерная белая блядь является на показ «Ланвин» – вся такая нафуфыренная, будто девочка из какого-нибудь сраного розового королевства. И тут выясняется… что бы ты думала? Что она вся одета в одежду с рынка, в подделки, которые стоят дешевле, чем наша с тобой форма… Наша форма, по крайней мере, сшита как надо, а то тряпье, в котором приперлась эта девица, вообще никуда не годилось.
– Да, ну? – изумляется Анна-Мария. Она стоит на коленях и с энтузиазмом оттирает от винных пятен ковер. – И что было дальше?
– Что дальше? Посмотреть на новый «Ланвин» собираются исключительно богатые люди и уж, конечно, они не пустили сучку внутрь. «У вас что, в России, по-прежнему нет магазинов? – спросили они. – Мы думали, что у вас там произошла перестройка! Тебе было бы лучше завернуться в шкуру белого медведя, чем в это».
– Вот же блядь!– восхищается Анна-Мария, которая даже в самых смелых мечтах не может представить себе, как выглядит место, где собираются богатые люди. Все, что приходит ей на ум, это клуб по соседству с ее домом, где по вечерам крутят реггитон и собираются сутенеры.
– …ну, и когда обман вскрылся, сучку заставили отсюда съехать, – завершает рассказ Гертруда. – Ты бы видела, как она бежала отсюда. Вся в слезах – кричала, что заставит Ленина скинуть на Париж ядерную бомбу.
– Не может быть! – Анна-Мария испуганно вскидывает вверх брови.
– Очень даже может. Русские разводят белых медведей и делают ядерные бомбы, потому что собираются напасть на Европу. Но они обещали не трогать черных, вроде нас с тобой, потому что хотят сделать нас здесь королями. Поэтому я считаю, что скорее бы они уже пришли.
Гертруда откидывается в кресле, складывает руки на животе и задумчиво глядит в окно, представляя новую лучшую жизнь с русскими. Анна-Мария представляет то же самое, но поскольку она никогда не видела русских, то ей представляются черные с усами воины с копьями, сидящие на белых лошадях. На некоторое время в номере воцаряется тишина, а потом Анна-Мария произносит:
– Ой!
– Что «ой»? – пробуждается от своих фантазий Гертруда.
– Посмотрите-ка вот на это, – младшая горничная протягивает ей прямоугольный кусок белой бумаги, в котором Гертруда узнает кассовый чек.
– Она на самом деле очень богата, – говорит Анна-Мария, и глаза ее округляются. – На две сумки в своей Москве она потратила три тысячи евро.
– Конечно, – отвечает Гертруда, вглядываясь в чек. – Потому что в Москве она спит с Лениным, и тот расплачивается с ней золотом.
– Покажу это дома, – Анна-Мария убирает чек в вырез передника. – Там никто даже не догадывается, что можно тратить такие деньги всего лишь на сумки.
– Я тебе говорила, она – известная шлюха, – подытоживает Гетруда. – Продала Ленину свою блондинистую пизду…
Москва, Фрунзенская набережная, квартира Полины Родченко
Одну за другой Полина распахивает дверцы платяных шкафов, сгребает их содержимое в охапку и вываливает на пол. Под ее ногами собралась уже солидная куча одежды, где дизайнерские имена смешались с масс-маркетом. Когда-то Полина гордилась своим умением сочетать дорогие вещи с дешевыми, купленными в сетевых магазинах вроде «Зары» и «Эйч-Энд-Эм», но сейчас
