Ознакомительная версия.
– Т-с-с. Тихо, тихо… Не спеши…
Он снимал с нее мокрую футболку (нет, она не облилась минеральной водой, просто от волнения вспотела) так же осторожно, как перед этим гладил ее плечи, и словно не веря в то, что сейчас случится. Что эта женщина, такая уверенная в себе, властная, злая на язык, отдастся ему прямо здесь, на кухне, на столе, отодвинув нетерпеливой рукой поднос, полный ароматных персиков. Она и сама от себя этого не ожидала. Какой-то первобытной ярости, жадности, нетерпения, а главное, спешки. Он все время говорил:
– Тс-с-с… Тихо, тихо…
Он, а не она. Это она его торопила, не дав как следует раздеться. Потом от стыда она ревела в ванной комнате, а он подбирал с пола упавшие персики, мыл их под краном и аккуратно укладывал обратно на поднос. А после тихонько скребся в дверь:
– Мила… Мила, ну прости!
Она открыла дверь и спросила со злостью:
– Кого простить? При чем здесь ты?
– Не надо было на меня набрасываться, – виновато сказал он. – Я растерялся.
– Да ты что? – Она энергично стала вытирать лицо полотенцем. Глаза от слез распухли и покраснели. – Не смотри, – сказала она сердито.
– Мне надо было тебя отталкивать и кричать: «Нет, не надо, ни за что!»? Или соседей позвать? Скажи, как мне следовало поступить, и я это учту.
– Замолчи! Ты что, издеваешься надо мной?! – она замахнулась полотенцем. Он послушно подставил щеку:
– Сюда.
Потом, так и не дождавшись пощечины, развернулся другим боком:
– И сюда. Пожалуйста.
Ее рука бессильно опустилась.
– Сколько ты уже не… ну, того, – он смутился. – На голодном пайке?
– Тебе-то какая разница? – спросила она горько. – Ты свое получил. Как чувствовал, что ли?
– Не надо так, – сказал он тихо.
Она молча прошла на кухню. Ужин они готовили вместе. Глебушка старательно чистил картошку, а она резала овощи в салат, то и дело прикладывая под глаза ломтики огурцов. Чтобы отеки прошли, и кожа снова стала гладкой.
– Ну, хочешь, я на тебе завтра женюсь? – спросил вдруг Глеб, сбрасывая с тарелки в мусорное ведро длинную спираль картофельной кожуры.
– Осчастливил, называется! – Мила швырнула на стол ножик. Тимка-то на колени встал, делая ей предложение. Все было как в романе. А этот… Стоя над мусорным ведром. – Если ты еще раз об этом заговоришь, я тебя застрелю! – предупредила она.
– Что, у нас никогда больше не будет секса?! – Он широко распахнул наивные серые глаза.
И она невольно рассмеялась:
– Чучело ты, чучело! Секс будет, и прямо сейчас. А все остальное… Там посмотрим…
…Ушел он глубокой ночью, вымолив себе окончательное прощение. И разрешение прийти завтра, и послезавтра, и… Дальше Мила просто не разрешила ему строить планы. Потому что нес Глебушка сущую чепуху. О том, что людям надо помогать, что женятся для того, чтобы иметь детей, что не всем обязательно быть богатыми, а добро непременно побеждает зло. Он был неисправимым идеалистом, и Мила с тоской думала о том человеке, который сломает его жизнь. Потому что так жить нельзя. И думать так нельзя. И уж тем более говорить. Жизнь его очень больно накажет. Ведь на свете совсем не осталось необитаемых островов, где можно жить счастливо и спокойно, своим трудом, никогда не выяснять, где проходит граница между владениями, не красть, не лгать и верить в такую чушь, как любовь, только потому, что верить во что-то надо.
Она-то знала: любви нет. И веры нет. Ничего нет. Их встреча случайность, и все это она в любой момент может прекратить. Потому что ее тоже нет.
Меж тем Глебушка прочно вошел в ее жизнь, радуясь, как ребенок, всему, что происходило вечерами в маленькой однушке с убогой мебелью. Тимке Людмила Сальникова подарила когда-то весь мир: жизнь – полную чашу, как это принято говорить, квартиру, деньги, фирму, свою любовь, наконец. И он расплатился сполна: отправил жену на тот свет. А перед этим завел любовницу.
Глебушке же она не могла дать ничего. И он ей был безумно благодарен за ту малость, которую она и за подарок-то не считала. За нее саму. Этот наивный парень, казалось, не осознавал, что квартира, где они встречаются, чужая, зарплата у него смешная, и вообще, они – нищие. Если не считать ворованных вещей, о которых она не могла ему сказать. Потому что он не поймет. А без этого что за жизнь у них будет? Вот в чем и была главная проблема.
Ему Мила представилась сотрудницей туристического агентства, благо что эта работа была ей знакома до малейших нюансов. Глебушка по-прежнему жил с мамой и с сестрой, но все выходные проводил у нее. Да и в будни то и дело забегал, и теперь уже она его останавливала:
– Т-с-с… Тихо, тихо… Не спеши…
Они ходили на пляж, в кино, ужинали в дешевых кафешках, а ночью любили друг друга, никуда не торопясь. Ей было хорошо, почти так же хорошо, как с Тимкой. Теперь она начала понимать, почему влюбилась и почему это чувство все никак не проходит. Тимур был непревзойденным любовником, ее первым мужчиной, с ним она чувствовала себя добычей, он хотел ее покорить, сделать послушной, и это были совсем другие ночи. Не то что с Глебушкой, который на все спрашивал разрешения. Похоже, он ее побаивался, а мужчина не должен бояться женщины, с которой занимается любовью.
– Глебушка? – спрашивала Мила, положив голову на его огненное плечо. Кондиционера в этой убогой квартире, разумеется, не было, и они лежали голые, отбросив в сторону все, даже простыню, которой укрывались по ночам.
– Да, милая?
– Почему ты не женился до сих пор?
– Потому что до сих пор никто не хотел за меня замуж.
– Как же так? Ты же симпатичный. Добрый. Неглупый. И вообще… Ми-и-илый, – тянула она. Было лениво и жарко. Охота выяснять отношения пропала. Да и что выяснять? Он такой, какой есть.
– Женщины таких, как я, не любят. Они любят сильных и злых. И богатых. А я никогда не буду богатым. Ни бизнесменом, ни просто начальником хоть чего-нибудь или кого-нибудь. Потому что я добрый, неглупый и… ми-и-илый.
– Перестань меня передразнивать!
– А почему ты все спрашиваешь, но про себя никогда не рассказываешь?
– Потому.
– Почему?
– Потому. Т-с-с! Погода… Завтра будет гроза. Дышать нечем!
– Да хоть снегопад! Милка!
– Что?
– А почему у нас такие маленькие розовые ушки?
– Кыш!
– А почему у нас такой сладкий маленький ротик?
– Он кусается.
– Пусть. А почему у нас такие маленькие…
– Эй!
– Розовенькие…
– Ну, это уж слишком! Ты от жары очумел!
Но он ее не слушал: теребил языком сосок и явно хотел заняться сексом. Это в который уже раз за сегодня! Кажется, начинает входить во вкус. Добром это не кончится.
Ее Глебушка был слишком хорошим. И она невольно начала меняться.
В ней вдруг проснулась совсем несвойственная ей сентиментальность. В голову стали приходить глупые мысли о том, что хорошо было бы вместе с Глебушкой уехать далеко-далеко, жить в маленьком городе, в скромном домике самой обычной жизнью, бедненько, чистенько, с кучей детишек и рыбалкой по выходным. Он на речку с удочкой – она за стирку. Что за чушь!
«Нет, не чушь… – шептал внутренний голос. – Счастье…»
Она почти не прикасалась к ворованному, боялась, что Глебушка что-то заподозрит. Хотя он никогда не будет рыться в ее вещах. Он такой… положительный.
Дошло до того, что она поехала на кладбище на могилу матери, да и свою собственную. Просто взглянуть. Поплакать. Помечтать.
И тут с ней случилась эта нелепость. Пока она бродила среди могил, предаваясь воспоминаниям и мечтая о счастье с Глебушкой, наступил вечер. Народ разошелся, а она совсем забыла о времени и обо всем остальном. Глебушка сегодня работал допоздна и к ней заезжать не собирался.
«Ах, какие миленькие цветочки! – думала она, стоя возле памятника совершенно незнакомому ей человеку. – И тишина такая славная. И грустно, и отчего-то хорошо…»
Здоровенный мужик возник как из-под земли. Она машинально подумала, что глаза у него пустые, а выражение лица странное, и испугалась. Мужик внимательно ее разглядывал какое-то время, будто оценивал, и вдруг двинулся к ней, держа руку в правом кармане. Ее же словно парализовало.
– Эй! Ты чего? Эй! – попыталась крикнуть Мила, но из ее горла вырвался только мышиный писк.
А мужик схватил Милу за плечо, резко рванул на себя и зажал левой рукой ее шею. Потом вынул из кармана другую руку. В ней был нож.
– Мамочки! – ахнула она. – По…
Она инстинктивно почувствовала, что сразу ее не зарежут. У мужика был взгляд маньяка, не грабителя. Это будет позорная, мучительная смерть. Она забилась в его руках, забарахталась, словно рыба, пытающаяся сорваться с крючка, чувствуя, что слабеет. Каким-то чудом ей удалось вырваться, и она попыталась убежать, изо всей силы лягнув его ногой в пах.
Конечно, он бы ее быстро догнал. И лежать бы ей в могиле по-настоящему, если бы вдалеке не появились люди. Запоздалые посетители кладбища, переговариваясь, шли к воротам.
Ознакомительная версия.
