Ознакомительная версия.
Ну вроде как все. Привычно бросив взгляд на висевшие в коридоре часы, Савелий вышел на лестничную площадку, запер дверь и спустился вниз пешком, а не на лифте. Бороться с гиподинамией так бороться, тем более что уговорить себя спуститься с шестого этажа пешком не столь уж и сложно. Решиться на подъем при работающем лифте гораздо труднее. Сразу приходят на ум отговорки, вроде: «Я сегодня так устал» или «Я так тороплюсь». Но ведь всякий раз, чувствуя, что штаны стали узковаты, Савелий торжественно обещал забыть о лифте. Обещать самому себе легко, а нарушать еще легче.
— Разбираетесь, — сказал мастер из металлоремонта, принимая у Савелия нож и решетку.
— Простите, не понял? — Савелий облокотился на прилавок, который скрипнул, после чего Савелий тотчас же убрал руки.
— Как правило, одни ножи приносят, — пояснил мастер, — мало кто знает, что решетку тоже надо затачивать. А ведь она даже важнее…
Обтачивая нож, четырежды пронзительно вскрикнул точильный круг. Решетку мастер точил в два подхода — заточил, провел большим пальцем по одной из сторон, недовольно качнул лысой головой и повторил процедуру.
— Через полгода снова приносите, — сказал он, возвращая нож с решеткой Савелию. — Не запускайте, а то вместо мясорубки будет у вас мясодавка. Пятьдесят рублей.
Кроме Савелия, никаких других клиентов в металлоремонте не было. Очень удобно для общения.
— Да я ее раз в полгода и включаю. — Затягивая время, Савелий начал неторопливо шарить по карманам в поисках бумажника, который лежал там, где ему и положено было, — в правом внутреннем кармане куртки. — Долгое дело — с фаршем возиться, лучше готовый купить.
— Его надо готовить самому, — назидательно сказал мастер. — В покупном может оказаться все что угодно — от крысятины до человечины.
Ого! Другой бы сказал — «от крысятины до собачатины», а этот сразу про человечину вспомнил. И недоверчивость весьма характерна для эпилептоидов и для социопатов. В голове у Савелия прозвенел первый звоночек.
— Я стараюсь покупать фарш в приличных местах, — сказал он, продолжая ревизию карманов, которых на одной только куртке было семь, да еще на джинсах четыре. — Пока доволен.
— Когда-то я работал в сети «Девятое небо», так там… Эх… — Мастер махнул рукой. — Даже вспоминать не хочу.
— Вы там работали? — оживился Савелий, наконец-то «находя» бумажник. — Меня туда когда-то приглашали на работу бухгалтером, да не сложилось. Вот, пожалуйста…
Мастер сунул в карман пятидесятирублевую купюру, а желания выдать кассовый чек или какую-нибудь квитанцию не обнаружил. Не совсем характерно для Душителя, тот, по идее, в подобных мелочах должен быть законопослушен. Правда, есть еще такая штука, как единый налог на вмененный доход, в просторечии именуемая «патентом». Кажется, те, кто работает по нему, не обязаны выдавать чеков. Но какую-нибудь квитульку, подтверждающую получение денег, наверняка должны.
— И хорошо, что не сложилось. Гнилое место — «Девятое небо». Я нисколько не жалею, что свалил оттуда.
— Естественно, — забросил следующий крючок Савелий. — Вы теперь сами себе хозяин, да еще с такой знатной репутацией. Кстати, меня Станиславом зовут, а вас как?
— Юрий, — представился мастер. — Хозяин, это вы правы, только не знаю, что и лучше. С одной стороны — свое дело, — он взмахнул правой рукой, обводя свой павильон, — с другой — вечная головная боль. Расходы растут, доходы падают. Наше дело такое, с ценой зарываться нельзя, конкуренция большая. Люди хотят не только хорошо, но и чтобы дешево…
— Так не бывает, — покачал головой Савелий. — Дешево — всегда сердито.
— Но ведь хочется… — вздохнул мастер Юрий. — Но ничего, прорвемся… Место здесь бойкое…
— Во многом благодаря вам! — убежденно сказал Савелий. — Вас весь район хвалит…
— В первую очередь благодаря супермаркету, — улыбнулся Юрий, — во вторую — благодаря нашей аптеке. А я в лучшем случае на третьем месте.
Тем не менее улыбка его выглядела польщенной.
— Аптеке? — Савелий скептически поморщился. — Да мало ли в Москве аптек!
— Наша — особенная, — со значением сказал Юрий. — Широчайший ассортимент, низкие цены, никаких подделок, и люди там работают понимающие. Хозяйка абы кого не берет, понимает, что не вениками торгует, а медициной!
«Не вениками торгует, а медициной!» — повеселило.
— Татьяна Витальевна начинала в знаменитой аптеке на Калининском проспекте, — продолжал Юрий. — А Виктор — так тот вообще кандидат медицинских наук. Вот какая у нас аптека.
— Назваться можно хоть профессором. — Савелий продолжил разыгрывать роль недоверчивого скептика. — Я довольно близок к медицине, у меня брат — врач, но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кандидаты наук в аптеках торговали. Не иначе как заливает ваш Виктор.
— Не знаю, документов я у него не смотрел, — Савелию показалось, что Юрия слегка обидело недоверие — переиграл, — но то, что он в своем деле соображает как профессор, это точно! Он не так давно работает, полгода не прошло, а уже зарекомендовал себя. Другие аптекари как советуют? Достанут из коробочки инструкцию и зачитают ее. Так я и сам могу, какие проблемы? А Виктор непременно спросит, что человек еще принимает, какими болезнями болеет, и посоветует именно так, как надо, лучше этих коновалов из поликлиники!
Не так давно работает, полгода не прошло…
Зарекомендовал себя…
Посоветует именно так, как надо, лучше этих коновалов из поликлиники…
Савелий напрягся, что называется, сделал стойку. Ой, как славно начал складываться пазл! Тьфу-тьфу, не сглазить бы. Неужели он нащупал хвост черной кошки в темной комнате? Торжественно-тревожно зазвучали где-то внутри неведомые струны.
— Надо бы посмотреть, что это за Виктор такой, — вслух подумал Савелий, глядя в сторону, — проконсультироваться…
И, переведя взгляд на собеседника, пояснил:
— Аллергия у меня, ничего толком не помогает.
— Так у вас вроде брат врач… — ответил памятливый Юрий.
«Кретин!» — мысленно сделал себе комплимент Савелий.
— Он у меня патологоанатом, — логичный ответ нашелся мгновенно. — В аллергии не рубит… Пей, говорит, супрастин, а я от него сплю на ходу.
— Тогда непременно сходите, — поддержал Юрий. — Виктор как раз сегодня работает. И завтра тоже, у них с Татьяной график два через два… Заодно спросите, может, он вам кандидатский документ и покажет.
Глаза Юрия сверкнули ехидцей, впрочем, доброй.
— Да ладно, — виновато улыбнулся Савелий. — Это я так, удивился…
— Я, между прочим, Бауманку закончил, — похвастал Юрий. — Факультет машиностроительных технологий. Меня сам Баландин на кафедру к себе звал, а я ключи делаю да ножи точу. Эх…
— Еще неизвестно, как бы у вас там сложилось, — сказал Савелий, не желая заканчивать разговор на минорной ноте. — А здесь вам явно нравится…
— Это почему же? — поинтересовался Юрий.
— Потому что давно бы все бросили, если бы не нравилось, и устроились куда-нибудь на работу, — убежденно ответил Савелий. — Люди, которые умеют что-то делать руками, в наше время нарасхват.
Главный врач Анатолий Михайлович все мечтал найти где-нибудь рукастого мужика, который избавил бы его от перманентной головной боли по поводу различных мелких поломок. Готов был принять его на должность дворника, компенсировать скудость дворницкого оклада премиями, но так до сих пор никого и не нашел. Кандидаты приходили постоянно, некоторые даже приступали к работе, но все они оказывались умельцами другого рода — языком работали отменно, а руками не очень.
Пообещав Юрию заходить еще, Савелий ушел, но направился не в аптеку, а в супермаркет. К разговору со столь перспективным кадром надо было серьезно подготовиться: продумать анамнез своей мнимой аллергии, продумать биографию, то есть легенду. Псевдоним он уже озвучил в металлоремонте, назвавшись отцовским именем. Савелий — редкое имя, штучное, запоминающееся, для тайнооперативных дел непригодное. А Станислав — то что надо.
Отец погиб за три с половиной месяца до того, как Савелий появился на свет — 17 февраля 1982 года. Он работал плановиком на заводе «Энергоремонт», ездил на работу и возвращался домой на метро. Вот и в тот день отец прошел через турникет на «Авиамоторной», привычно ступил на эскалатор, который понесся вниз, набирая скорость. Что-то сломалось, отключился электродвигатель, а тормоза, в том числе и аварийный, не сработали. Пассажиры (это был час пик!) не смогли устоять на ногах и попадали вниз. Задние сваливались на передних и давили их своей массой. Итог был печальным — тридцать раненых и восемь погибших.
От отца осталось несколько фотографий, разбитые при падении часы, которые мать хранила как реликвию и увезла с собой в Германию, и скудные сведения, известные из рассказов матери. Мать редко вспоминала про отца, явно не хотела омрачать жизнь сыну. Сам Савелий не испытывал к отцу никаких чувств (да и какие чувства можно испытывать к тому, кого ты никогда не видел). Была только горечь, обида на провидение, отнявшее отца. В детстве эта обида была острой, порой (чаще всего при виде пап своих друзей) — пронзительной, а по мере взросления притихла. Перегорела, наверное, перебродила, а может, просто Савелий вырос и уже не так нуждался в отце, как в детстве.
Ознакомительная версия.
