— Кто вы такой?
Он наступал, а она пятилась, пока не уперлась в длинный белый диван с разбросанными по нему черными подушками.
— Меня прислала Тамара…
У Маши подкосились колени, и она рухнула на диван. Рябов навис над ней, словно дамоклов меч.
— К-кто вы?..
— Расплата! — грозно молвил он. — Неотвратимое наказание!
— За… за что…
— Это я хочу спросить, за что ты ее так ненавидела?
Его взгляд упал на железную ножку от штатива, которая стояла в углу за диваном. Этой штуковиной Маша приспособилась двигать прикрепленные к потолку занавеси, служащие фоном для фотографий.
Антон удовлетворенно хмыкнул. Это куда лучше, чем тренога.
— Будешь юлить, убью, — пригрозил он.
Маша прочитала на его лице отчаянную решимость и ужаснулась.
— Я… я… люблю Егора… ее мужа… — залепетала она. — Я ревновала…
— В твоих жилах течет южная кровь?
— Мой дед был тореадором… он всю жизнь сражался на арене с быками…
Она подумала, что если говорить о посторонних вещах, то опасный визитер смягчится.
— Ты убила Тамару?
Вопрос, которого Маша боялась больше всего, отчетливо прозвучал в пустой гулкой студии. А женщина, которая была записана на фотосессию, как назло, опаздывала. Маша мысленно молилась, чтобы та поскорее пришла. При ней этот сумасшедший не посмеет причинить ей вреда.
— Что вы?.. Нет!.. Конечно, нет…
— Я тебе не верю.
— Клянусь вам…
— Ты писала ей, чтобы она готовилась к похоронам! Я читал ее переписку в «Фейсбуке». Ты и есть Маша Веткина!
— Нет!..
Антон метнулся в угол, схватил железяку от штатива, и замахнулся на нее со словами:
— Не лги, дрянь!
Маша взвизгнула, согнулась и закрыла голову руками…
Шестаков два часа отвечал на вопросы следователя. У него разболелась голова, желудок ныл от волнения.
— Где вы провели тот вечер?
— Дома. Я плохо себя чувствовал, прилег и рано уснул. Я врач, веду много больных. Мне необходим отдых.
— Ваша жена часто задерживалась на работе?
— Постоянно! Карьера для нее была важнее семьи.
— Вы этого не одобряли?
— Почему же? Каждый сам определяет приоритеты.
— Тамара изменяла вам?
— Вероятно… Я не допытывался.
— Вы не ревновали ее к другим мужчинам? — удивился следователь.
Он был среднего возраста, полноватый, отекший. Землистый цвет лица и мешки под глазами говорили о болезни почек.
— Я не собственник, знаете ли, — ответил доктор, думая об его диагнозе. — Мы с женой не ущемляли свободу друг друга. Такой у нас был договор, и мы его придерживались.
— Значит, вы тоже ей изменяли?
— Послушайте, какое это имеет отношение… к смерти Тамары?
— Возможно, имеет.
Шестаков постукивал пальцами по столу и смотрел, как следователь пишет. Он жалел, что не позвонил своему адвокату, и старался следить за словами.
— У вашей жены были враги?
— И да, и нет… как у каждого человека.
— В смысле?
— У Тамары не было врагов, способных ее убить. Но недоброжелатели и завистники, разумеется, имелись. Красивая успешная женщина всегда кому-то не нравится.
— Кому не нравилась ваша жена?
— Конкретно не скажу. У нас разные увлечения, разный круг общения. Я полностью посвящаю себя пациентам, а Тамара… рекламному бизнесу. Да! Она генерировала идеи, потом воплощала их. Ее ценили в фирме.
— «Фаворит», кажется? — следователь внимательно посмотрел на вдовца, который не давал себе труда хотя бы изобразить безутешную скорбь. Он был сильно огорчен, не более.
— Да, — кивнул Шестаков. — Фаворит, значит любимец. Знаете, Тамаре всегда везло…
Он осекся и добавил:
— Я ляпнул глупость. Простите.
— Да уж… кончину вашей жены везением не назовешь.
— Полагаю, это трагическая случайность, — криво улыбнулся доктор.
— Значит, вы никого не подозреваете?
— Нет.
— Нельзя исключить попытку ограбления. Воры ничего не взяли, потому что их могли спугнуть. Но удар был нанесен сильный, а грабители обычно не убивают. Им достаточно оглушить жертву. Так что мы отрабатываем несколько версий…
Шестаков молча уставился на следователя, изучая цвет его кожных покровов и характер отеков. Запущенная болезнь почек. Вероятно, у него давление, и он мечтает поскорее выйти на пенсию.
— Кто-нибудь может подтвердить, что в тот вечер вы находились дома?
— Я был один.
— Жаль.
— Вы меня подозреваете? — возмутился доктор. — Абсурд! Зачем мне убивать Тамару? Нам было комфортно друг с другом, я по-своему любил ее, а она — меня. Нас все устраивало.
— Редкий брак обходится без конфликтов.
— Разумеется, порой у нас возникали разногласия. Но мы, как интеллигентные люди, умели находить компромисс. У вас есть жена?
Следователь вспомнил свою расплывшуюся сварливую супругу и невольно поморщился. Они ругались почти ежедневно: из-за нехватки денег или из-за детей, которые росли ленивыми и дерзкими.
— Вот видите! — заметил его гримасу доктор. — Семейная ссора — не повод для убийства.
— После смерти вашей жены осталось какое-то имущество?
— Только личные вещи. Деньги Тамара тратила, а недвижимости у нее не было. Даже квартира, в которой мы живем… жили… принадлежит мне.
— Значит, вы ничего не унаследуете?
— Кроме вороха ее одежды, украшений и косметики — ничего.
Следователь тоскливо взглянул в окно, выходящее на задний двор. Стекла давно пора мыть. Жалюзи не мешало бы поменять на новые.
— Вы так и не ответили… насчет измены, — обронил он. — У вашей жены был любовник?
— Я не лез ей в душу.
— Хм!
— Она, в свою очередь, не устраивала допросов мне.
— Вы изменяли ей с одной и той же женщиной или с разными?
— Это не относится к делу.
— Все же мне придется побеседовать с ними.
— С кем? С моими случайными партнершами? Я не помню их имен.
— Но кого-то вы помните?
— Компрометировать женщину, которая доставила мне удовольствие, — это подлость.
— Вы отказываетесь помогать следствию?
— Я отказываюсь подставлять невиновных. Я был женат, всегда прямо говорил об этом. Я не собирался разводиться с Тамарой, и все это знали.
— Кто — все?
— Пациентки, которые испытывали ко мне симпатию…
— Пациентки! — выразительно повторил следователь. — Врачебный кодекс допускает интимные связи с больными?
— А уголовный?
— Это не преступление. Скорее, аморальный поступок.
— Скажите еще, нарушение библейских заповедей! — фыркнул Шестаков.
Следователь был не в духе. У него болела поясница, а съеденная за обедом пища камнем лежала в желудке. Он мечтал быстрее освободиться, покончить с писаниной и этим бесполезным разговором. Доктор ни в чем не признается, а доказательств его вины нет, как и мотива. Тамару Шестакову, которая решила сократить путь из супермаркета домой по темному безлюдному скверу, мог убить кто угодно — пьяный хулиган, наркоман, обозленный вор. А не ограбили ее, потому что преступнику не пофартило.
— Ваша жена часто покупала продукты в том магазине, возле которого ее убили?
— Довольно часто. Возвращаясь с работы, она заходила туда за фруктами или йогуртом.
— А потом шла по тропинке через сквер?
— Я тоже хожу тем путем, как и многие жители нашего двора. Не понимаю, почему нельзя проложить дорожку и поставить фонари там, где удобно людям? Честно говоря, в последнее время в сквере небезопасно. Шатаются разные типы, курят, устраивают тусовки: панки, рокеры, спортивные молодчики и их развязные подружки. Тамара могла сделать им замечание в резком тоне. Она любила наезжать. Н-да…
— Вы исключаете убийство из ревности?
— Совершенно! Абсолютно исключаю!
— Я бы не был так категоричен…
— Вы правы, — согласился Шестаков. — В жизни чего не бывает! Но маловероятно, что Тамара погибла от руки кого-то из моих пациенток. Это все обеспеченные, приличные дамы…
— Вы думаете, убивают только неимущие?
Доктор думал, что этот следователь, его кабинет, это немытое окно, скользкие вопросы и ответы, равно как и смерть Тамары — составляющие какого-то иного измерения, иного мира, где нет места божественному великолепию Шивы и всех тех чудес, которые сопровождают бытие и промысел Бога. Какая бездна лежит между вселенной людей и Богов!.. И как ему хочется преодолеть эту страшную манящую бездну…
Антон хлопнул дверью студии и стремительно зашагал прочь. Внутри у него бурлило, кипело негодование. Перекошенное от ужаса лицо Маши запечатлелось в его сознании. Он не мог отделаться от ее образа.
— Теперь Эрна… — бормотал он. — Теперь я должен пойти к ней…
