Лене стало не по себе. У нее все это время не выходил из головы Митя Синицын, который тоже ни с того ни с сего взял и повесился…
– Да, в жизни всякое бывает, – быстро произнесла она. – Еще кофе?
На кухню с плачем прибежала Лиза.
– Мамочка, у куклы голова сломалась, а синий мячик спрятался, – трагически сообщила она. Лена отправилась в детскую.
Она ожидала, что докторша откажется от новой порции кофе и скажет: «Нет, спасибо, мне пора», но вместо этого она пошла вслед за Леной, поучаствовала в починке обезглавленного резинового пупса и в поисках мячика, закатившегося глубоко под диван. Потом вернулась на кухню, от кофе отказываться не собиралась, выпила еще две чашки и никак не хотела менять тему разговора, все время возвращалась к психологии самоубийц.
Лена давно была не рада своему гостеприимству, но ведь не выставишь теперь человека за дверь. В итоге докторша провела часа полтора, наконец сама как бы спохватилась:
– Ох, простите, я вас заболтала, но с вами так интересно разговаривать…
После ее ухода у Лены остался странный, неприятный осадок. Она не могла понять, в чем дело, просто на душе стало как-то тоскливо и муторно, все валилось из рук, даже голова разболелась.
Лиза спокойно играла, что-то рассказывала самой себе и своим игрушкам. Вполне можно было вернуться к переводу и поработать еще минут сорок. Но, усевшись за компьютер, Лена обнаружила, что мысли путаются и расползаются в разные стороны, самые простые слова вылетают из головы, от мелких букв на экране рябит в глазах и работать нет сил. Она выключила компьютер, вымыла посуду, умудрившись разбить свою любимую кофейную чашку.
«Да что со мной? – подумала она раздраженно. – Может, надо просто выспаться? Наверное, я переоцениваю свои возможности. Нельзя так мало спать. Это сказывается рано или поздно – голова болит, чашки бьются, милые докторши вызывают незаслуженное отвращение… Так нельзя. Надо сейчас погулять с Лизонькой и лечь сегодня пораньше, плюнуть на работу и выспаться наконец».
Она одела Лизу и решила дойти до Патриарших, там хоть какая-то иллюзия свежего воздуха и дорожки более или менее чистые. Идти было недалеко, правда, придется тащить коляску вниз и вверх по ступенькам подземного перехода через Садовое кольцо. Но Лена привыкла, иногда кто-нибудь помогал.
– Это была злая тетя, – неожиданно сообщила Лиза, когда Лена мужественно приподняла и понесла вниз по ступенькам прогулочную коляску.
К вечеру подморозило, и ступеньки стали скользкими. Но Лена имела солидный опыт в перетаскивании коляски. Она ступала медленно и осторожно.
– Почему злая, Лизонька? – поинтересовалась она, благополучно пройдя скользкую лестницу и с облегчением ставя колеса коляски на гладкий пол подземного перехода.
– Плохая, – мрачно сказала Лиза, – злая тетя. Навстречу шел мальчик лет двенадцати и вел на поводке огромного черного дога в наморднике. Лиза тотчас вскочила в коляске и радостно закричала:
– Какая собака! Ой, какая большая собака! Зачем у нее ботинок на лице?
– Это намордник, – стала объяснять Лена, – надевают большим собакам на всякий случай. Вдруг собаке что-то не понравится, она захочет укусить…
– А ей не больно? – озабоченно поинтересовалась Лиза.
Она очень любила собак. Старенькая такса Пиня умерла всего два месяца назад, Лиза помнила старика до сих пор, хотя у таких маленьких детей короткая память. Она, конечно, не понимала, что такое «умер», ей сказали, будто Пиня уехал в сказочную собачью страну, в общем, наплели что-то…
Теперь все шоколадные таксы, встречавшиеся на улице, были для нее Пинями, но и на больших собак она реагировала очень бурно. Дог в наморднике оказался, разумеется, интересней «злой тети». Он был здесь и сейчас, а тетя ушла, исчезла, и Лиза быстро забыла о ней. А Лена была рада не возвращаться больше к этой теме.
Подниматься вверх с коляской было не так опасно, как спускаться, меньше шансов поскользнуться на замерзших ступенях, зато значительно тяжелей. Но Лене повезло, ей помог какой-то пожилой мужчина. Он держал коляску с одной стороны, Лена с другой.
– Ой, да ведь это Лизонька Кротова! – услышала Лена голос за спиной.
Коляска была уже наверху, а рядом с мужчиной возникла пожилая женщина. Лена узнала участкового врача Светлану Игоревну. Мужчина, который помог нести коляску, был ее мужем.
Они жили неподалеку от Патриарших, и Лена проводила их до дома.
– К нам сегодня приходили из поликлиники, у вас сейчас какой-то профилактический осмотр, – сообщила Лена.
– У нас? Осмотр? – удивилась Светлана Игоревна. – Да что вы! Сейчас ничего такого нет… А кто именно к вам приходил? Вы фамилию спросили?
Лена почувствовала неприятный холод в животе. Она вкратце рассказала о сегодняшнем визите, надеясь, что он все-таки мог иметь отношение к поликлинике.
– Как, вы сказали, зовут эту женщину? Валентина Юрьевна? – тревожно спросила Светлана Игоревна. Лена кивнула.
– И она просидела у вас почти два часа? А вы проверили в доме ничего не пропало?
– Честно говоря, мне это в голову не пришло… – растерянно призналась Лена. – Она была в белом халате, с фонендоскопом, ребенка осматривала вполне профессионально…
– Нельзя быть такой доверчивой в наше время, – покачал головой муж Светланы Игоревны, – сейчас столько квартирных краж, это могла быть наводчица, да мало ли? Ведь вы не вызывали врача и пустили в дом постороннего человека!
Холод в животе не проходил, к нему прибавилась отвратительная слабость – до дрожи в коленках. Возвращаясь домой, Лена вспоминала все подробности разговора со «злой тетей», и в голове быстро выстроилась странная цепочка, которая шла от неизвестной женщины, выдававшей себя зачем-то за детского врача, к суициду, а от суицида – к Мите Синицыну.
Если бы Сережа был дома, было бы не так страшно, но он вернется не скоро. Лена пыталась уговорить себя, что никакой связи между фальшивой докторшей и самоубийством Мити нет и быть не может. Все это – чистая фантазия, и докторша действительно наводчица. Надо обязательно проверить, не пропало ли что-нибудь в доме, и позвонить Мишане Сичкину, посоветоваться, как обезопасить себя в такой ситуации…
Но странные, однако, пошли наводчики – не жалеют времени, профессионально осматривают ребенка, дают разумные и дельные советы, а потом рассуждают о психологии суицидентов. «Впрочем, откуда мне знать, как ведут себя наводчики? К счастью, у меня пока что не было опыта общения с ними», – усмехнулась про себя Лена.
Оттого, что она позволила неизвестно кому не только войти в дом, но и прикоснуться к ребенку, было особенно противно.
– Надо уметь радоваться жизни, солнышку, первому снегу, весенней травке, – говорила Регине мама.
Мама была тихой, интеллигентной, некрасивой. Одинокая библиотекарша, старая дева, на сорок первом году жизни отдалась подвыпившему электрику Кирилке, разбитному тридцатилетнему мужичонке, который только что вернулся с фронта.
Он пришел в библиотеку морозным январским вечером чинить проводку. На улице было минус сорок. Известно, какие лютые зимы бывают в Сибири… От жарко натопленной русской печки по читальному залу разливалось сонное, томное тепло. Все ушли домой, к своим семьям. А Вале Градской спешить было некуда. Ее попросили дождаться припозднившегося электрика.
Этот жалкий демобилизованный солдатик с картофельно-толстым носом, скошенным подбородком, пошлой ухмылочкой на губах стал случайным отцом Регины Валентиновны Градской.
Все случилось быстро и грубо, на истертом дореволюционном диване, в читальном зале, под большими портретами классиков русской литературы.
– Зачем ты мне это рассказала? – спрашивала маму Регина в свои восемнадцать лет. – Неужели ты не могла придумать какую-нибудь красивую романтическую историю про погибшего во льдах героя-полярника, про широкоплечего фронтовика с орденами на груди? Зачем мне знать, что мой отец – спившийся ублюдок Кирилка.
– Он воевал… – отвечала мама с виноватой улыбкой.
– Он жалкий ублюдок! – кричала Регина. – Он урод! От таких нельзя рожать!
– Шел январь сорок шестого, Регишенька. Какие уж там герои-полярники? На десять женщин – один мужчина. Мне было сорок. Я была одна на свете, очень хотелось ребенка. Это был мой последний шанс.
– Лучше бы ты мне соврала. – Я не могу обманывать, ты же знаешь… – Регина знала. И тихо ненавидела эту беспомощную, виноватую улыбку и патологическую честность.
Мама никогда не врала другим. Только себе. Она постоянно тешила себя приторно-сладкими иллюзиями, существовала каком-то идеальном, выдуманном мире.
– Наташа Ростова вовсе не была красавицей, – умильно говорила она дочери, – вот смотри, как описывает свою любимую героиню Лев Николаевич. – И она, прикрыв глаза, за читывала наизусть большие куски из «Войны и мира». – А княжна Марья? Этот образ – настоящий гимн духовной красоте. Вот послушай! – Опять следовал кусок из классического романа. – И пушкинская Татьяна не блистала красотой. – Длинные цитаты из «Евгения Онегина», тоже наизусть, с прикрытыми глазами. – Пойми, Регишенька, переживать из-за того, что у тебя не совсем правильные черты лица, – глупо и скучно. От внешности ничего не зависит в жизни. Главное – духовная красота, доброта, ум…
