– Почему?
– Потому. Ершиков не шутит. Он предупреждает: плати денежки или в следующий раз… Понял? И в следующий раз кто-то другой взорвет машину, а отвечать будешь ты. Ершиков денежки получит, а тебя в тюрьму посадят. Там звезды считать не будешь.
Пашка испуганно задумался. Этот малец будто глаза ему, простоватому, открыл. А Лешка добавил:
– И в милицейскую форму тебя специально обрядили.
– Понял! Настоящий «бомбер» тоже в форме засветится. А кто виноват? Кто в таком виде по городу скакал? Пашка! А чего делать-то? И удрать некуда.
– Я тебе скажу, что делать. И если сделаешь, то ничего тебе не будет. Слово даю.
– А ты вообще кто?
– Всадник на коне! - ляпнул Алешка.
– Я так и думал, - почему-то удовлетворился таким нелепым ответом Пашка. Как за соломинку уцепился. - Учи, чего делать?
Алешка ему подробно все объяснил. Пашка кивал головой и запоминал. Иногда у него в глазах мелькали искорки, будто он хотел сказать: «А вот это я знаю! А вот это я найду!»
– И пригляди, Паша, за вашим бывшим десантником.
– Это который Жучила? Я его сторонюсь. Он - темный.
Тут пришел дед-конюх и попросил Пашку вывезти тачку с навозом. Когда дед вышел, Алешка сказал:
– И с дедушкой посоветуйся. Он тоже кое-что знает. Про сено у него поспрашивай.
Пашка закивал и, похоже, немного успокоился.
– Завтра чтоб все было готово.
– Есть, командир! Мы ему покажем!
Следующий визит князь Алексей нанес режиссеру Императорских театров, милейшему Кабакову.
Их беседа состоялась за столом театрального буфета.
– Знаешь, Алексей, - задумчиво высказался режиссер, когда Алешка подробно его проинструктировал, - я был неплохим актером. Играл все время героических персонажей. И мне хочется хоть разок побыть героем в жизни. Можно я возьму на себя командование группой захвата?
– Я на это и рассчитывал, - важно сказал Алешка. И они торжественно, чрезвычайно довольные, пожали друг другу руки через стол. Едва не опрокинув при этом бутылку с водой и вазу с яблоками.
– Ждите сигнала, - сказал Алешка, прощаясь.
– Пароль «Великан и Роза», - сказал режиссер.
Я чувствовал, что назревают интересные события. Вернее, они не сами назревают, а кто-то их организует. И я знаю - кто.
– Дим, - спросил Алешка, усевшись на тахту с ногами, - как ты думаешь, почему хороший человек иногда становится преступником?
– Откуда я знаю? Обратись в Академию МВД. Папа говорил, что там эти вопросы изучают.
– Что-то долго они их изучают.
– А ты уже догадался?
– Конечно. - И он рассказал мне про Пашку. - Вот я и подумал: хорошего человека делают преступником плохие люди. Смотри: фермер выгнал Пашку с работы. Потом какой-то бандит сделал из него рэкетмена. А после уже и Ершиков постарался.
Я разозлился:
– Бедный Павлик! А сам-то он что? Малый ребенок? Знаешь что, Леха? Двойки легче получать, чем пятерки.
Лешка насупился. Он не любил, когда ему возражали. Ничего, обойдется. Шерлок Холмс тоже зазнавался.
– У тебя, Дим, - сказал он надуто, - совесть есть, а сердца нет.
– Это мама вчера про нижнюю соседку говорила, - небрежно бросил я. Мы давно с ней не ссорились. Пора ее на место поставить.
– А я не стесняюсь умные слова повторить.
– Ну, хорошо. Вот тебя бы выгнали из класса, как Пашку твоего с работы. К тебе бы подошел наш дурак Семенов и предложил покурить. А потом подошел еще один гад и предложил вытащить из учительской компьютер…
– Я что - дурак? - заорал Алешка и соскочил с тахты.
– Ты не дурак, - спокойно сказал я. - А твой Пашка - дурак!
Алешка нахмурился, но согласился. Однако, упрямец, продолжал настаивать:
– Дурак. Но не гад. И он исправился.
Я не стал больше с ним спорить. Сказал только:
– Завтра скачки. Ты готов?
Директор нашей школы был когда-то знаменитым военным - командиром мотострелкового полка. И когда при нашей гуманитарной школе возникла вдруг школа конно-спортивная, он не был очень доволен. Потому что все жизненные явления оценивал с точки зрения боевой целесообразности.
– В современном общевойсковом бою, - говорил он иногда на педсовете, - не место, к примеру, кавалерии. Шашки, копыта - это анахронизм. Это, пусть и боевая, но далекая история. Нам конники не нужны, нам нужны стратеги и тактики.
Что он этим хотел сказать, никто не понял. Но на то и директор школы, чтобы высказываться, хоть и непонятно, но по-своему мудро. И решительно.
Когда он в первый раз вышел на стадион посмотреть, как ездят на лошадях неудавшиеся стратеги и тактики, он долго хмурился на школьном крыльце и что-то ворчал негромко. Потом вдруг не выдержал, сбежал по ступеням и закричал Андрюшке Никишову:
– Ну как ты сидишь? Собака на заборе и то красившее. Спину держи! Голову вскинь, локти прижми. Ты же на лошади, а не на трамвае! Стратег! Тактик!
Никишов разозлился, упал с коня и сказал в сердцах:
– Знаете что, Семен Михайлович! Критиковать с крыльца может каждый. А вы покажите как надо!
– Ах ты, салага зеленый! А ну, подведи коня! Держи стремя, есаул молоденький.
И на глазах у всей школы Семен Михайлович, довольно толстый, тяжелый и пожилой, как добрый молодец, взлетел в седло, разобрал поводья, а потом по-разбойничьи свистнул (в нашей школе только Алешка и Галина Дмитриевна так свистеть умеют) и дал таких шенкелей коню, что тот с места прыгнул как большой заяц и помчался как бешеная собака. Но не на заборе. Что интересно - лошадь скакала под директором большими прыжками, а Семен Михайлович сидел на ней как влитой. Совершенно неподвижный. Будто он скакал не на лошади. Будто под ним мерно шлепал гусеницами мотострелковый бронетранспортер.
Директор сделал круг, вернулся к школьному крыльцу, браво соскочил с седла и небрежно бросил поводья Никишову:
– Напои коня, есаул молоденький.
Галина Дмитриевна похлопала в ладоши и сказала:
– Семен Михайлович, у вас посадка, как у донского казака.
Семен Михайлович покрутил ус и гордо сказал:
– Галка, а ты заметила, как я кренился на левый бок?
– Еще бы! Вы будто готовились шашку из ножен вырвать.
– А то! - и он ушел в школу писать всякие бумаги, гордо хлопнув дверью.
Поэтому на конно-спортивном празднике нашей школы, посвященном окончанию зимних каникул, Семен Михайлович возглавлял судейскую комиссию. Комиссия была очень большая и представительная, из двух человек. В нее вошли Семен Михайлович и Галина Дмитриевна.
Зато зрителей собралось очень много. В основном это были родители, учителя и ученики.
Тренер Галина выпустила на соревнование только пять человек, наиболее подготовленных, как она сказала. Все волновались - и зрители, и участники скачек. Зрители окружили футбольное поле, а участники толпились на своих лошадях на линии старта. Полковник Сережкин гордо сидел на Алмазе, уверенный в победе. Алешка Оболенский сидел на Карике… уверенный в победе.
И вот настал момент старта. Галина вышла вперед, подняла руку с флажком и резко им взмахнула. Лошади сорвались с места, зрители завопили, засвистели, запрыгали.
Скачки проводились по международным стандартам. Участникам предстояло проскакать три тысячи двести метров - восемь кругов по периметру футбольного поля.
Уже после первого круга было ясно, что шансов на победу ни у кого нет, кроме Полковника Сережкина на Алмазе. Позади них, отстав на целый лошадиный корпус, скакал Алешка на Карике. А остальные претенденты растянулись, безнадежно затерявшись в арьергарде.
Алмаз не скакал. Он, словно большая птица сокол, летел над дорожкой, плавно выбрасывая свои длинные ноги. Карик бежал не хуже, но ему явно не хватало упорства и азарта Алмаза. Карик, как конь, жил сам по себе, а Алмаз жил как борец. Такая у него была натура. Он должен бороться, чтобы побеждать. У Лешки, я думаю, натура была такая же. Но почему он тогда уступил Полковнику Алмаза? Ведь никто из лошадей нашей школьной конюшни не мог сравняться с Алмазом по резвости.
Я волновался. Все волновались. Лошади со своими всадниками неслись по кругу, мы стояли на месте, но казалось, что все мы - учителя, родители, ученики - тоже скачем по кругу и тоже очень хотим прискакать первыми.
Я вспомнил, как Бонифаций говорил, ссылаясь на французов, что во всем мире есть только три самые прекрасные вещи - это танцующая женщина, парусник в океане и скачущая лошадь. Сейчас я понял, что скачущая лошадь похожа в своем беге грацией - на женщину в танце, а силой - на корабль под парусами.
…Пошел последний круг. Ясно, что Алешка придет вторым. А Полковник первым. Карику Алмаза не догнать…
И вот они пролетают мимо меня - Алмаз впереди, Карик уже на два корпуса сзади. Зато Алешка на нем великолепен в своем алом камзоле из летней маминой юбки поверх куртки. Он что-то шепчет. Я слышу какие-то тихие слова:
– Не спеши, Алмаз. Тихонечко, Алмаз. Не спеши.
Алмаз выгибает назад свою лебединую шею и с удивлением смотрит своим большим фиолетовым глазом в пушистых ресницах. Он словно не верит своим острым ушам. И послушно замедляет ход.
