История нашего знакомства уходит корнями в песочницу. А дело было так: дядя купил мне новую лопатку - совершенно чудесную, красную, блестящую, с удобной ручкой. Довольная и гордая я выкатилась на улицу и направилась в общественную песочницу, чтобы, естественно, похвастаться. И вот подошла ко мне серьезная девочка с глазами-оливинами и попросила:
- Дай поиграть.
Насчет "попросила" - ее вариант, я убеждена, что приказала.
И я, будучи безотказной дурехой, подчинилась.
- Подари.
Я опять подчинилась. А потом несколько часов подряд заливалась горючими слезами и никто не мог меня успокоить. Но Натка оказалась нежадной - иногда она давала мне поиграть моей же собственной лопаткой. Так нас прибило друг к другу.
Натка считает, что до сих пор отрабатывает лопатку. Я считаю, что правильно делает: лопатка-то была и правда шикарной.
Странно, я так ясно вижу ту самую злополучную лопатку, ту песочницу, теплый мелкий песочек, утекающий сквозь пухлые пальчики с коротко остриженными, грязными ноготками и оставляющий на ладошке сюрприз - то обгоревшую спичку, то камешек, то скрюченный окурок, то зеленое стеклышко, вижу серьезную девочку с глазами чуть навыкате, себя саму - толстую, краснощекую (и куда, спрашивается, все делось?), в желтых штанишках, безутешно рыдающую, еще не знающую, что придет день, когда захочу поплакать и не смогу - слезы-то, ек, кончились, слишком много потратила тогда на лопатку. Я так ясно вижу, как ветер лениво перекатывает песчинки и раздувает наши куличи, и слышу звонкие голоса, что этого не может не быть.
Оно не ушло, не пропало. Оно и сейчас существует - может, в параллельном мире, может, в перпендикулярном, - и будет существовать вечно. Или немного дольше.
- А-а-а! Ника-а-а!
- Солнце мое горластое, - не выдержала я, - Не могла бы ты отключить звук, иначе я оглохну прежде, чем состарюсь.
Натка послушно закрыла рот, клацнув красивыми крупными зубами. Если бы женщин выбирали как лошадей, ей не было бы равных.
- Я так и знала, - успокоившись, произнесла она, - Что ты придешь.
Вчера три раза выпадала дама червей, а это верный признак приближающегося катаклизма. Читала книжку "Циклон "Блондинка" ? Это о тебе, милочка,
прочитай обязательно. К сожалению, автор, плененный твоими голубыми глазами, преуменьшил последствия, но в остальном...
- Я тоже рада видеть тебя, - ответила я, прошмыгнув мимо нее на кухню.
- Ты невнимательна, - сообщила я, стащив со стола одиноко лежащий толстый кусок вареной колбасы и прикидывая, чем бы еще поживиться, - У меня глаза банально серые, а не голубые. Слушай, кушать хочу - умира-аю. Где у вас хлеб?
- А что это было? - озабоченно поинтересовалась подруга, - Неужели
Николашин бутерброд?
- Не знаю чей. А они у вас что, именные? Пардон, Николаша, не знала, каюсь. В принципе я цивилизованный человек и не стану посягать на чужую собственность, но только в том случае, если мне тоже выдадут большой именной бутерброд. Э, в чем дело? - спросила я, заметив, что хозяева не торопятся залезть в холодильник.
- Мы поспорили на бутылку виски, кто из нас ленивее. И, кажется,
Николаша проиграл, - подруга многозначительно посмотрела на любовника и потребовала, - Гони бутылку!
- А при чем колбаса?
- При том, что по условиям пари можно лежать, читать, смотреть телевизор и навещать санудобства. И никаких вылазок на кухню!
- Ой, да ленитесь вы на здоровье! - разрешила я, - Я не гордая, когда голодная, обойдусь и без вас, - я открыла холодильник и быстро выгребла содержимое - молочную колбасу, кусок отварного мяса, маринованные рыжики и аджику, - Прошу, хозяева дорогие, не стесняйтесь. Или по условиям вашего пари жевать тоже возбраняется?
- Раз Николаша проиграл, то можно все. Гуляем! - радовалась Натка, проворно набивая рот снедью и судорожно проглатывая ее, - А ты заблуждаешься насчет своих глаз. Когда ты смотришься в зеркало и видишь в нем себя, они действительно серые. Но стоит тебе увидеть красивую цацку, а тем паче мужчину, - она презрительно скривила губки, - Твои глаза превращаются в два лазоревых блюда с запретными плодами. А поскольку мужчины не упускают возможности покрутиться вокруг тебя... Заметь, милочка, я их не осуждаю, я их жалею...
О родовой предрасположенности мужчин (за вычетом Николаши) к глупости
Натка готова самозабвенно рассуждать часами напролет. После разговора со следователем я склонна согласиться с ней и в этом вопросе. Однако я не за тем пришла, поэтому деликатно увела разговор в сторону:
- Рассказывай, как живешь, как бизнес.
- Какой к дьяволу бизнес... Одни убытки, блин.
Натка, конечно, прибедняется. У нее клиентура - закачаешься. Брюлики, норковые манто и "мерсы" со столичными номерами атакуют подругу со страшной силой. Особенно в марте. Им, как ни странно, тоже хочется красивых иллюзий. Но Натка редко берет деньги. Она говорит, не в них счастье.
А "плохие" деньги не берет никогда. Говорит, чтобы не засорять карму.
- Слушай, я ведь по делу пришла.
- Догадываюсь, подружка. Выкладывай. А ты, Николаша, быстро гони виски, - распорядилась подруга.
Огромный детина с бычьей шеей и оттопыренными ушами послушно вышел.
В который раз я отметила, что, несмотря на внушительные габариты, передвигается он абсолютно бесшумно. Удивляться решительно нечему, если иметь в виду Николашину биографию: сначала призвали парня в армию, попал в десантные войска, потом, отслужив, оказался в спецподразделении активных операций при ФСБ, о чем сам Николаша вспоминал неохотно, говорил туманно, все больше намеками и только по глубокой пьянке. Боец, одним словом. Когда он распрощался с органами (звучит зловеще, но обошлось без крови), чему немало способствовала мутная волна расформирований, передислокаций, отставок, утрусок, назначений и прочих внутренних разборок, Николаша сумел затеряться на бескрайних просторах родины, где и встретил Натку. В результате он умел делать все, но особенно хорошо у него получались три вещи - молчать, скользить тенью и прикидываться ветошью.
До сих пор он не произнес ни единого слова, хотя сидел вместе с нами, на кухне. Знаю случаи, когда с непривычки некоторые люди принимали его за глухонемого. Но это не так, уверяю. Николаша способен услышать, как в соседском подвале плодятся мыши. И говорить он умеет, только редко хочет.
Обычно он молчит. Когда человек сидит рядом, невозможно не почувствовать, одобрительно он молчит или не очень, насмехается или сочувствует. Наши флюиды говорят за нас лучше нас. И слушают лучше.
Но Николаша умеет затаиться и не посылать вообще никаких сигналов, так что через пять минут забываешь о его присутствии. Он рядом, ты вроде бы видишь его, но не чувствуешь реакции, поэтому для тебя его как бы не существует. Всегда удивлялась, как это у него получается, и восхищалась.
Мне бы так научиться.
Первое время я забывалась и в Николашином присутствии рассказывала вещи, не предназначенные для мужских ушей. Молола языком все подряд.
Известное дело, что могут намолоть друг другу женщины.
Чтобы не попадать впросак постоянно, я научилась контролировать себя и отсекать на выходе все лишнее.
Или почти все.
Николаша принес три рюмки. Я понюхала - и правда виски. Напиток скорее всего неразбавленный. В этом доме натуральные продукты не портят. Я отхлебнула - гадость, но отказываться не принято.
- Вы, наверное, знаете, что умер дядя Генрих... - начала я издалека, с трудом подбирая слова.
- Обижаешь, подруга, мы были на похоронах. Не знаю, утешит ли тебя это, но похороны были грандиозные - море белых цветов, оркестр из областной филармонии, прощание с телом в мэрии. Еще бы!
Местная достопримечательность. Не у каждого города есть свой дядюшка
Генрих и своя Мэй Валлоу. Хорошие были похороны. Торжественные, но душевные, без чванства.
- Да-да. Конечно.
- Но ты не подумай, мы бы и так пошли, - спохватилась подруга, увидев, что я пригорюнилась.
- Не сомневаюсь, солнце мое мистическое. Я не о том... Тут такое дело... - я растерялась, не зная, как сказать.
- Да не жмись ты, говори прямо, - рубанула Натка.
- Хорошо, - решилась я, - Знаешь ли ты, что дядя умер внезапно? Только что бегал, суетился, изводил домочадцев - и привет.
- Да, слышала. Но случаются и более странные вещи, - она поставила пустую рюмку на стол.
- Разумеется, - поддержала я, - Например, то, что потом отравили
Павлика.
- Что? - растерянно переспросила Натка.
- Ты не ослышалась - отравили.
- Кого?
- Ой да Павлика же! Читай по губам: нашего Павлика отравили. Дали ему яду. Хотели убить совсем, но просчитались с дозой. Что тут непонятного?
Две пары глаз посмотрели на меня в упор, одна с нарастающим интересом, другая с ужасом.
- Николаша, нам необходимо выпить, - решила Натка, - Тащи всю бутылку и убери, ради бога, эти наперстки. Мы собираемся пить, а не нюхать.
