опят заварку спрятала?
Наконец заварили чифирю. Налили его в алюминиевую кружку. Сели вокруг стола и закурили. Фила сделала свои два глотка и передала кружку Маме:
– Мелкая-то поясок на халатике распустила и сидит нога на ногу. Ляжками и лифчиком светит. Так легавые, похоже, только в той комнате и топтались.
– Э, суки, шакалы! – Бзик ударил кулаком по стене. – Мая эта маруха!
– О, – протянул Мама, – вот такие горячие джигиты в БУРе кровью сцут, – он два раза отхлебнул из кружки, отдал её Бзику и затянулся. – Валить надо, Бзик! Делай, как я тебе говорю! Утром уйдём или ночью лучше.
Он не знал значения слов «Хоня» и «Денис», но постепенно привык на них откликаться. Как услышал одно из них, посмотри на того, кто его произносит. Слов звучало вокруг очень много. Люди постоянно говорили и говорили разные слова. Но Дениса большинство слов не касалось и он пропускал их мимо ушей, просто как ничего не значащий шум, только мешающий смотреть сны. А снов Денис видел и помнил очень много. Про дом, где собиралось много детей, про большую белую машину, про ночную дорогу и фонари вдоль неё, про то, как сильный улыбающийся мужчина, подбрасывает Дениса над головой. Впрочем, последний обесцветился от времени и покрылся чёрными кляксами. Сны приходили, даже когда он не спал. Они возникали неожиданно. Иногда смешивались с явью и спутывались между собой. Денису нравилось снова и снова смотреть одни и те же сны. И он улыбался. Бывало, смеялся, но редко. Умей он говорить, как окружающие, обязательно рассказал бы им как он ликует, когда некоторые сны частями или целиком повторяются в жизни, виденное во сне происходит по-настоящему. Но все, конечно же, знали об этом и без объяснений.
Стоя в дневном полусвете чужой прихожей и бесцельно осматриваясь, он вдруг увидел клетку. Она примостилась в углу между дверями в комнаты. Одна из них, кажется, называлась кухней. Там ещё давали поесть и обычно хорошо пахло. В клетке встревоженно суетилась птица, которую он видел в далёком-далёком сне. Как связанные платки из кармана фокусника, вслед за птицей возникли в памяти две женщины из того же сна. Одна – строгая, похожая на грушу; она разрешала кормить эту птицу. Но о том, как женщина-груша её называла, во сне он не разобрал. У другой женщины на голове был шар и рядом с ней Денис чувствовал спокойствие и тепло. Названия во снах или замазывались пёстрыми брызгами, или прыгали и разбегались по сторонам, не давая себя запомнить. Эта женщина встречалась во многих снах, и сны с нею нравились ему больше остальных, но кто она такая он не знал. Денис посмотрел на мягкую скамейку, где сидела женщина с шаром на голове во сне про птицу, и улыбнулся, чувствуя, как к щекам приливает тепло. Птица в клетке напомнила о себе, перепрыгнув с жёрдочки на жёрдочку. Денис повернулся и ни о чём, кроме птицы, больше не думал. Его не отвлекали ни голоса из соседних комнат, ни странный деревянный скрип, ни хлопанье дверец шкафов. Наконец Денис подошел, решительно открыл дверку клетки и ловко поймал птицу, просунув руку внутрь. На мгновение он замер, заворожённо ощущая, как бьется крохотное сердце о его пальцы и, так же решительно, спрятал трепещущее тельце за пазухой своего потёртого пальтеца.
Женщину, которой он подарил птицу, Денис тоже видел в разных снах. Там её окружало множество дочерей. И они все назвали её «мамой». Денис не мог вспомнить, что значит это слово, но от него становилось тепло, как около женщины с шаром на голове. Женщина-мама не любила клетки и считала, что птицы должны жить на воле. Поэтому она странно улыбнулась и ударила Дениса по рукам, как только он протянул ей птицу. Та вспорхнула и стала летать по дому, радуясь свободе. «Мамой» звали и одного из мужчин, которые отвели Дениса к птице. Денис ощущал такую уверенность и спокойствие, держа мужчину-маму за руку, что по дороге даже подумал, уж не тот ли это человек, что подбрасывает его над головой в бесцветном испятнанном сне?
…
Денис ещё несколько секунд вслушивался в послезвучие звонка. Кто-то пришёл. Денис знал по снам, что люди приходят и уходят. Во всех домах. А перед тем, как кто-то приходит, звенит звонок. Денис очень интересовался приходящими, потому что это мог быть человек из какого-нибудь сна. Вот недавно приходили совсем незнакомые мужчины. Ходили из комнаты в комнату и смеялись с дочкой женщины-мамы.
Денис хотел посмотреть на пришедших в этот раз. Он взял большую мягкую игрушку, на которой болталась блестящая верёвка, а цвет её самой резал глаза. Игрушка пришла сразу из нескольких снов, поэтому Денис ею особенно дорожил. С ней были связаны и женщина с шаром на голове, и женщина-груша, и большая белая машина. А участие игрушки во сне про птицу делало её бесценной. Держа игрушку перед собой, Денис шагнул в коридор. В этот момент раздался громкий хлопок, и игрушка сама собой вырвалась из рук и полетела по коридору. Тут же кто-то втолкнул Дениса назад в комнату и раздался ещё один такой же хлопок. Денис упал навзничь и сквозь звон в ушах услышал крики из соседней комнаты, где жил друг мужчины-мамы и одна из дочерей женщины-мамы.
Потом пришли ещё люди. Некоторые из них носили такую же одежду, как те, которые делали Денису больно: крутили ему голову в разные стороны, обжигали зелёной водой и кололи крючками. Поэтому Денис не хотел больше выходить в коридор, пока там не станет тише. Только очень волновался за игрушку, лежащую за стеной на холодном полу коридора.
Вениамин Марков, а по простому Веник, окончил юридический факультет университета с красным дипломом, но, не имея никаких «лап» и протекций, отправился на стажировку в рядовое РОВД. Поначалу Веник приглянулся начальнику, и тот взял его помощником, но через некоторое время осерчал на вчерашнего студента – слишком долго приходилось объяснять, кого в районе можно трогать, а кого не нужно. Так и перевели Маркова в помощники к следователю, бывшему уже почти обеими ногами на пенсии. Веник расстроился, предвкушая беспросветную бумажную рутину – без неё, впрочем, тоже не обошлось, – но, вопреки пессимистическим ожиданиям, он вдруг попал в стремительный поток следственной и оперативной работы, бурлящий интеллектуальными этюдами, мозговыми штурмами и даже какими-никакими погонями.
– Я думал, Заречный просто пенсионер. Досиживает своё и только. А это американские
