а значит, и шпионом мирового класса ему никогда не стать. Но стоило Мари предположить, что ему угрожает опасность, как Мелвил немедленно вжился в роль. Преследователей ему удалось стряхнуть с хвоста довольно дерзким способом.
Но те не сдадутся — это она знала точно. Они следили за ней и Мелвилом. Возможно, они представляли собой нешуточную опасность, и она понимала, что виновата в этом сама. В конце концов, это была ее идея: продолжить регулярную отправку писем старого мсье Граншо. Каждую среду, в четыре сорок пополудни, отдавать конверт почтальону. Сам почтальон наверняка был вне подозрений. Молодой, долговязый субъект, от наушников которого шел такой гул, словно он обзавелся осиным гнездом на голове. Он даже не обратил внимания на Мари, когда та передавала ему конверт, а может, и обратил, просто приветственный кивок затерялся среди тех, что шли в такт летящей из наушников какофонии. Прямо как у мадам Таблье, которая атаковала пылинки, качая головой в такт какому-то неслышному ритму: ее наушники лучше справлялись с тем, чтобы удерживать музыку внутри.
Мелвил и Мари снова устроились рядом, на краешке кровати. Здесь она чувствовала себя в безопасности, но понимала, что позже придется вернуться на работу. А еще понимала, что нет никакой необходимости возвращаться на работу. За последний месяц ей удалось отложить больше денег, чем за предыдущие годы, но трогать их было страшно. Они могли бы просто взять эти деньги и уехать отсюда подальше, но что-то ее останавливало. Может быть, то, что деньги ей не принадлежали? На самом деле — нет. Если мсье Граншо умер, то ему они теперь были без надобности. Если не умер и собирается вернуться, у нее все на месте: потрепанные банкноты по пятьдесят евро, всего тысяча штук, как их доставили, — и ждет его.
Если он вернется. У нее складывалось ощущение, что это большой вопрос.
Недавно ей удалось подслушать разговор Боннивала и судьи, и судья был убежден, что его мерзкий братец, как он выразился, все еще жив.
— По-прежнему где-то бродит, — сказал он тогда, — и что-то замышляет.
А вот она не была в этом так уверена. Он оставил конверты, которые нужно было отправлять, на комоде, датированные, похожие как две капли воды, с одним и тем же адресом: Трапани, Сицилия. Обычные белые конверты, разложенные по датам, отчего она решила, что он исчезать не планировал — кто-то запланировал это за него.
С тяжелым вздохом она обняла Мелвила одной рукой. Раз уж она их во все это втянула, то сама их из этого и вытащит, но используя тех, других, мсье и мадам снизу, в качестве прикрытия. Можно было дать знак людям, которые их преследовали. Мсье и мадам при этом тоже могли оказаться в опасности, но она быстро отбросила эту мысль. Они оба ей нравились. Валери была из тех стойких женщин, которых Франция производит конвейерным способом: не испытывающих ни малейшей тени сомнений в чем-либо и решительно настроенных держать под контролем весь мир. Ричард казался слегка потерянным, отчасти даже подавленным, как водитель, который свернул не на ту улицу, с односторонним движением, и теперь не может развернуться. Что ж, вместе они, наверное, представляли собой далеко не лучшую защиту в мире, но других вариантов не было.
— Как умно ты придумал со счетом за электричество, любимый. — Теперь она обняла Мелвила обеими руками, следя за тем, чтобы мадам Таблье стояла к ним спиной и продолжала покачивать головой в такт неслышному ритму.
— Да, пожалуй. — Он выпятил грудь. — Ну не мог же я взять и сказать, что в конверте лежали лишь виноградные косточки, правда? — Мари быстро поднесла палец к губам и кивнула на мадам Таблье. — О, да она же ничего не слышит!
Мадам Таблье все это время продолжала качать головой, и Мари с Мелвилом беззвучно поцеловались, прикрыв глаза от облегчения и страсти. Мадам Таблье, даже не оборачиваясь, прекрасно знала, что происходит за ее спиной, и воспользовалась возможностью незаметно сунуть руку в карман, чтобы нажать кнопку ПУСК на плеере.
Старший капрал-шеф Филипп Боннивал аккуратно положил трубку стационарного телефона на рычаг, в процессе распутав старый перекрученный провод. Постоянным источником раздражения для него служило пренебрежение начальства, считавшего его участок захолустьем и настолько им пренебрегавшего, что здесь до сих пор не было беспроводного телефона.
На лице его застыло довольное, хоть и несколько озадаченное выражение, поскольку он только что вступил в клуб, который можно было бы назвать «Эта Валери д’Орсе — решительная женщина, не правда ли?». Она хотела разузнать, как продвигается его расследование, на что первой его мыслью, которую он, к счастью, не озвучил, было: «Какое именно расследование?».
Филиппу Боннивалу и без того хватало дел, чтобы ввязываться еще и в игры вредных старикашек. Он бывал на полицейских конференциях, где его коллеги из крупных городов с насмешкой предполагали, что его работа — это розыск пропавших кошек, борьба с поваленными деревьями и патрулирование овечьих пастбищ, но он-то знал правду. К примеру, на днях пришлось работать до поздней ночи, когда несколько парней из лагеря переселенцев — как их теперь следовало называть — напились горючего для тракторов и отправились опрокидывать коров. Клемент Роджер, владелец большой фермы неподалеку от Сен-Сюльпис, позвонил ему и сначала нажаловался, что уронили двух его призовых коров, а затем, не сумев подавить смех, рассказал, что «эти придурки» попытались опрокинуть быка.
— Он ранен? — спросил Филипп, опасаясь мятежа в лагере в случае, если Роджер успел расчехлить свое ружье.
— Бык? Нет, он в порядке.
— Парень-переселенец, он не ранен?
— Трудно сказать, Боннивал, его еще не отцепили от бычьей головы. Хотя наверняка чертовски неприятно, когда в твой зад впивается громадный бычий рог.
Сам парень не особо сильно пострадал, больше опозорился, но отношения с переселенцами у Боннивала сложились неплохие, так что ему удалось все уладить. Два переселенца из тех, что постарше, собирались сегодня заглянуть к Роджеру, чтобы в качестве компенсации починить старый пресс-подборщик [48]. Конечно, это нельзя было сравнить с разгулом насилия или организованной преступностью в больших городах, но благодаря его профессионализму и дипломатичности такие истории не заходили дальше мелкого хулиганства. Филипп Боннивал стоял у руля весьма проблемного корабля. Небольшой городок и коммуна Вошель теперь считались безупречно гостеприимными и процветающими, разительно отличаясь от того места, куда он приехал более двадцати лет назад в поисках своего места. Для него не имело значения, что все заслуги приписывались мэру; ему самому да и всем окружающим было прекрасно известно, как в действительности обстоят дела. Боннивал знал каждого,
