и каждый знал его; в Вошеле в буквальном смысле не было преступности, и вовсе не из-за самого места, а оттого что он замечал первые признаки и давил их в зародыше.
Ну и что, что судья Граншо потерял брата? Тот был нужен ему лишь потому, что старику стало немного скучно без него, своего вечного противника. Какие же странные отношения у них были. Боннивал искренне скучал по своему брату. Тот был старше на десять лет и умер при исполнении долга, когда пуля попала ему в голову в одном из самых опасных районов печально известного banlieue [49] Парижа. «Смерть по неосторожности» — вынес вердикт судья, добавив, что ему не стоило устраивать демонстрации с нечищеным оружием. «Пусть это будет уроком всем новобранцам, — озвучил министр на последовавшей вслед за этим пресс-конференции. — Содержите свое оружие в порядке и никогда, во имя Господа, не суйте его в рот в качестве демонстрации».
Брат Филиппа Боннивала, неузнаваемый, если бы не маленький шрам на плече, мог быть первостатейным идиотом, но Филипп все равно по нему скучал. На стене висела его фотография в рамке, где он стоял в идеально чистом мундире, со своей обычной лукавой усмешкой, из-за которой казалось, будто мундир этот он просто стянул и нацепил ради шутки. Мысли о брате вдруг напомнили, что он пообещал мадам д’Орсе фото мсье Граншо. «Отправьте по электронке, — сказала она. — Я открою письмо на своем телефоне». Боннивал уставился на офисный сканер, позабытый-позаброшенный под стопкой охотничьих журналов. Это может занять некоторое время, подумал он, а мадам д’Орсе не производила впечатления терпеливой особы.
Конечно, в любом полицейском участке с достойным финансированием были все нужные файлы в записи или по крайней мере секретарь, способный взять на себя бумажную работу, чтобы стражи порядка занимались тем, чем им полагается. Где-то же должно быть фото старого Граншо, гадал он, пробираясь к шкафу с документами; хотя что она надеялась узнать, получив его, так и не смог понять. Еще она запросила список всех гостиниц, где старик останавливался в последнее время, и это как раз было намного проще, потому что судья всегда звонил, когда поступали жалобы на то, что брат опять не заплатил по счету, а Боннивал все это записывал по просьбе судьи.
— В Вошеле в последние месяцы появлялся кто-нибудь подозрительный? — также поинтересовалась она.
На что он уверенно ответил:
— Нет, мадам, я бы знал.
Он мог бы указать на то, что она вполне подходит под это определение.
— Да, думаю, знали бы, — последовал ее уверенный ответ.
Дело в том, что Боннивал охотно поддерживал общественную инициативу, особенно если она помогала бороться с преступностью, но считал это своего рода игрой. Честно говоря, когда эти два старика не жили друг напротив друга, жизнь была в разы легче. Как-то раз судья в буквальном смысле снял со стены старое ружье и выстрелил из окна в брата. Если бы один из них исчез, всем стало бы намного спокойнее. Даже Мари не осталась внакладе, раз уж он уговорил судью взять ее к себе.
— Я уверен, что он вернется, мадам, и вам нет никакой необходимости портить свой отдых в нашей прекрасной долине. — Он хотел, чтобы это прозвучало как скрытое предупреждение, облеченное в другую форму, но она этого либо не поняла, либо просто проигнорировала.
— Полагаю, вы были в курсе его криминальной карьеры?
— Да, мадам, но прошлой криминальной карьеры. К тому же там больше разговоров; я вовсе не уверен, что он был таким плохим, каким хотел казаться людям.
— Его карьера, может быть, и осталась в прошлом, капрал, но цена за его голову назначена вполне себе в настоящем.
Это для него оказалось новостью. Он-то полагал, что и старик Граншо, и судья сильно приукрасили его историю. Говорить о мафии в долине Фолле было все равно что рассуждать о «ФейсТайме» [50] и искусственном интеллекте на фермерском рынке: эти два понятия совершенно не сочетались.
— Откуда вам это известно, мадам? — спросил он, пытаясь сделать вид, что это закрытая информация, доступная лишь ему, а не гром среди ясного неба и удар по его самолюбию.
— У меня друзья в министерстве внутренних дел. Послушайте, пять сотен тысяч евро — это огромная сумма, способная привлечь многих мерзких людишек.
— Пять сотен тысяч евро? — повторил он.
— За живого или мертвого.
Боннивал чуть не выронил телефон. Пять сотен тысяч евро! На пятьсот тысяч евро можно купить кучу беспроводных телефонов, сканеров и даже секретарей. Он вспомнил собственную жалкую зарплату и пенсию — к счастью, работал он не ради денег, однако казалось весьма несправедливым то, что обратная закону сторона располагает намного большими ресурсами, чем он.
Затем начал составлять список мест, где видели Граншо, и откопал фото старика. Пятьсот тысяч евро. Он никак не мог выкинуть эту сумму из головы. Да чем же старикан занимался? Он убрал журналы со сканера и положил фото на стекло. На экране древнего компьютера появилось изображение.
— Чем же ты промышлял, — спросил он у себя вслух, — что кто-то готов заплатить полмиллиона евро за твою смерть?
Фото отправилось к Валери вместе с коротким напоминанием о том, что гражданская ответственность — это хорошо, но безопасность, как собственная, так и окружающих, превыше всего, и так далее. Затем он надел фуражку, оправил рубашку и направился туда, где в последний раз видел стоящего полмиллиона евро старика Граншо. В одном сомневаться не приходилось: полмиллиона евро привлекут множество мерзких и жадных людей в Вошель, отщепенцев и негодяев, горящих желанием сорвать большой куш. Что ж, Филипп Боннивал не собирался позволить этому произойти, пока он на посту.
Писк телефона Валери вырвал Ричарда из плена размышлений. На самом деле это вряд ли можно было назвать размышлениями — так, переливание из пустого в порожнее. Лицо его сейчас напоминало деловой квартал ночью: огни горят, но жизни никакой не заметно. Он старался изо всех сил, по сути, старался как никогда в жизни, но просто не мог понять, как ему меньше чем за сорок восемь часов удалось превратиться из умеренно привлекательного (собственное описание), слегка выпивающего любителя кино в охотника на мафию и телохранителя. Было ощущение, что пора обзавестись плащом или чем-то вроде того. Вместо этого он надел поношенную клетчатую рубашку, которую Клер, его жена, купила несколько лет назад и которая, по утверждению Валери, «совершенно ему не шла», очередной раз переступив черту, и без того сдвигавшуюся каждый день.
Как до этого дошло? Ричард Эйнсворт — гроза международной организованной
