Здесь, в темноте - Алексис Солоски

питаться, – говорю я. – Может, не три раза в день. Не каждый день. Но я не работаю во время ланча, как мы договаривались. Сократила потребление кофе. – Я делаю паузу, ожидая, заглотит ли она наживку.

– Правда? – спрашивает она. – И почему же?

– Я плохо сплю, – говорю я. Что неправда. Таблетки, которые дала мне Жюстин, заставляют мир отступить за считаные минуты. Забвение по требованию. Но в том-то и дело, что это привилегия. Человек так быстро к ним привыкает. Поэтому я хочу большего. В пузырьке с моим именем и минимум три повторения.

– Ты не можешь заснуть или постоянно просыпаешься?

– И то и другое. Наверное? – Я поднимаю на нее глаза, всего на мгновение, затем они снова опускаются к моим коленям, хореографическая последовательность настроена на внутренний счет восемь.

– И мне снятся кошмары. – Это, по крайней мере, правда.

Хотя таблетки обеспечивают мне такой крепкий сон, что я обычно не помню детали.

– Какой-нибудь конкретный кошмар? – Она подается вперед, теперь в ее голосе слышится мурлыканье, как у кошки перед прыжком.

– Это больше похоже на фотографию. Лицо. – Вранье.

– Ты знаешь, чье это лицо?

– Вроде того? Я имею в виду, я его не знаю, но… – Я замолкаю и даю ей увидеть, как мой взгляд устремляется к коробке с салфетками на подставке возле дивана, хотя я не тянусь к ней. Пока нет. Следующие слова я преподношу как милость, подарок, украшенный оборками из лент: – Я нашла тело.

– Тело? – спрашивает она, наклоняя ко мне голову и туловище. – Ты имеешь в виду мертвое тело, Вивиан?

– Да, – говорю я. Она наслаждается процессом, и я тоже наслаждаюсь, купаясь в полноте ее внимания. – Это случилось неделю назад или около того. Я собиралась на ланч и срезала путь через парк возле своего дома, а он был под деревом. – Я прерывисто вдыхаю, поднося руки к лицу. У меня дрожат губы. Не слишком ли сильно?

Доктор Барлоу, похоже, так не думает.

– Не торопись, – говорит она. Ее голос спокоен, как горное озеро без ряби, но она подалась на краешек стула. – Вероятно, об этом больно вспоминать.

– А должно? – спрашиваю я. Я держу паузу столько, сколько осмеливаюсь, затем даю ей увидеть, что успокаиваюсь. – У него была передозировка. Так сказали в полиции. Мне пришлось пойти в участок. У меня сняли отпечатки пальцев. Я не знала этого человека, я просто нашла его. Но я чувствую…

– Да? – говорит доктор Барлоу.

– Я чувствую себя… не знаю… каким-то образом виноватой? Как будто я должна была что-то сделать. Несмотря на то, что он был мертв за несколько часов до того, как я там оказалась. Как будто я могла спасти ее. – Я не знала, что скажу «ее» до того, как произнесла это. И это заставляет меня на мгновение выйти из роли, потому что я не уверена, был ли этот слог подлинной оплошностью или блестящей импровизацией. В любом случае я знаю, что доктор Барлоу не оставит ошибку без внимания.

– Ее? – спрашивает она, и… О, по этому озеру теперь идет рябь. – Ты же вроде нашла мужчину?

– Да, – киваю я. – Извините. Его. Я имела в виду «его». – И теперь я тянусь за салфеткой, удерживаю ее перед лицом, словно вуаль.

– Но ты сказала «ее», – настаивает она. – Интересная подмена, ты так не думаешь?

– Разве? – картинно удивляюсь я. – Не уверена. – Но я уверена. И следующей части не избежать. Так что я позволила персонажу, этой грустной и пресмыкающейся версии себя, какой я была раньше, говорить дальше. – Может быть, я думала о своей матери? Мне всегда казалось, что если бы я была там…

– Посмотри на меня, Вивиан, – говорит доктор Барлоу. Я качаю головой. – Пожалуйста, – просит она.

Я поднимаю на нее свои влажные глаза. И вот наступает момент, на который я надеюсь, когда я настолько вжилась в роль, что могу доверять словам и вихрю их действия. Я внутри и снаружи одновременно. Наблюдаю за собой с высоты, когда наворачиваются слезы. Удовольствие на грани эротики, почти невыносимое.

– Из того, что ты рассказывала о своей матери и об этом человеке в парке, ты ничего не могла сделать ни в том, ни в другом случае. Лопнувший аппендикс, передозировка – ты не можешь нести за это ответственность. Ты можешь скорбеть об этих потерях, но ты не можешь брать на себя ответственность за них, ясно?

– Это просто… – И слезы льются быстрее, стекая по обеим щекам, а предложение не закончено. Я прерывисто вдыхаю. – Ладно, – говорю я, и это слово звучит как причитание. – Вы правы.

– Ты сердишься на меня, Вивиан?

– Нет-нет, – говорю я с искренним удивлением. – Конечно нет. С чего бы мне злиться?

– Потому что я попросила тебя лучше заботиться о себе, обедать даже в те дни, когда ты пишешь. Если бы ты не согласилась попробовать, ты бы не оказалась в парке.

Даже так глубоко войдя в роль, я вынуждена подавить улыбку. Психиатры, всегда переключают внимание на себя.

– Нет, – говорю я. – Я не сержусь.

– Ну, я бы поняла, если бы…

– Нет, – перебиваю я, вытирая слезы. – Вовсе нет. Я думаю, вы действительно помогаете мне. Я стала лучше есть и теперь хочу лучше спать. Но с этими снами… Я не могу… Я не… – Тут я замолкаю, но ее сжатые губы дают понять, что я должна продолжить. – Разве вы не можете выписать мне что-нибудь? Чтобы я спала крепче? Не навсегда. Просто до тех пор, пока шок от обнаружения тела не пройдет и я не перестану бояться.

– Ты имеешь в виду снотворное?

– Наверное? – Я позволяю своему голосу дрожать, пока он практически не становится вибрато.

Доктор Барлоу берет папку с бокового столика, в которой хранится моя карта. Она переворачивает страницы и хмурится. Плохой знак.

– Мне жаль, Вивиан, – говорит она. – Но я не думаю, что смогу. Снотворное противопоказано всем, кто перенес серьезный депрессивный эпизод.

– Но я была в порядке десять лет, – умоляю я, широко раскрыв глаза. – Даже больше.

– Правда? – спрашивает она. – Да, ты выживаешь, но, судя по тому, что ты мне рассказываешь, и по тому, что я считаю периодическим отсутствием аффектации, я бы сказала, что депрессия остается, как бы хорошо ты ее ни маскировала. Прямо сейчас таблетки, представленные на рынке, имеют слишком много побочных эффектов. Ты же не хочешь снова оказаться в лечебнице, не так ли?

Не хочу. Уже не в первый раз задаюсь вопросом, почему я не выбрала врача, который легче выписывал бы рецепты. Но я знаю ответ. Не каждый врач разрешает мне