«Да, видимо, придется повышать, – соглашался Алексей Федорович. – Только чуть попозже, ладно? Не в этом году».
– Присаживайся, Павел Николаевич, – пригласил прокурор Пафнутьева. – Разговор есть. Как жизнь-то протекает?
– Такое ощущение, Алексей Федорович, что она не столько протекает, сколько вытекает.
– Как из дырявого ведра? – с усмешкой полюбопытствовал прокурор.
– Примерно так, да.
– Это хорошо. – Такими словами прокурор обычно заканчивал небольшую разминку перед разговором важным, серьезным, тягостным.
– А что плохо?
– Есть и плохое. Оно всегда найдется. Согласен, Павел Николаевич?
– Мне ли этого не знать, – ответил Пафнутьев, маясь от неопределенности.
Он никак не мог сообразить, зачем его вызвал прокурор, на что намекает, куда клонит.
– Как твои убивцы? Заговорили? Дали признательные показания? Раскаялись, повинились в содеянном?
– А знаете, Алексей Федорович, как ни трудно в это поверить, но ведь действительно заговорили! Дали признательные показания. С оговорочками, с лукавыми оправданиями, объяснениями, но ведь раскололись!
– Значит, дожал ты их?
– Разговорил, Алексей Федорович!
– Так они готовы понести наказание?
– Не то чтобы понести наказание. К этому никогда никто не бывает готов. Но приговор выслушать им самое время.
– Это хорошо, – негромко проговорил прокурор, думая о чем-то своем.
Эту нотку в настроении Простоватого Пафнутьев уловил сразу и забеспокоился. Алексей Федорович слушал его как бы вполуха, не переставая размышлять о чем-то ином, гораздо более важном, нежели то, что говорил ему Пафнутьев.
– А вот скажи мне, Павел Николаевич, не лукавя, не таясь. Не заметил ли в своих подследственных перемен за последние три-четыре дня?
– О каких именно переменах речь, Алексей Федорович?
– Да как тебе сказать. Я имею в виду перемены в их поведении, в отношении к тебе и к твоим вопросам, к своему будущему, к предстоящему наказанию.
– Вы спрашиваете о последних нескольких днях?
– Да. Постарайтесь охватить трое-четверо суток.
– Докладываю. Я не задумывался о возможных переменах в поведении моих подследственных. Но сейчас, после ваших наводящих вопросов, могу сказать, что перемены действительно произошли.
– В чем они заключались?
– Ребята как бы перестали ожидать в моих вопросах подлянку. Появилась этакая нотка. Мол, а так ли уж важно все то, о чем вы нас спрашиваете, уважаемый Павел Николаевич?
– В их настроении появилась снисходительность, да?
– Да, можно сказать и так. Чем это объясняется?
– Их навестил адвокат.
– И что он им сказал? – спросил Пафнутьев почти неслышным голосом.
Он начал понимать суть происходящего.
– Он им сказал именно те слова, о которых вы только что подумали, Павел Николаевич.
– Неужели это возможно? – мертвым голосом спросил Пафнутьев.
– Это не просто возможно, но и уже состоялось. Остался бумажный шелест – что-то подписать, заверить, согласовать.
– После этого они выйдут на свободу?! – вскричал Пафнутьев.
– Истек срок давности, – ответил прокурор. – Можно было бы устроить суд, но я подумал, что незачем лишний раз позориться перед людьми. Проведем все это в закрытом режиме.
– Они выйдут на свободу, – чуть слышно повторил Пафнутьев, уже без вопроса, потрясенно.
– Выйдут, – подтвердил прокурор. – На полных, совершенно законных основаниях. Со всех организаций, где они работали последние десять лет, пришли прекрасные характеристики. Мол, отличные работники, активисты, даже в художественной самодеятельности участвовали, что-то там на сцене изображали, в образ входили, пели, плясали. А то, что с ними случилось десять лет назад, – несчастный случай. Все они искренне, до самой глубины души раскаиваются в содеянном.
– Надо же, – пробормотал Пафнутьев. – А вот интересно, на бис их вызывали благодарные зрители?
– А это имеет значение? – Прокурор нахмурился и заявил: – Какие-то шуточки у тебя, Паша, запредельные.
– Никаких шуточек. Может быть, наша прокуратура выступит с инициативой?
– Какой?
– Присвоить всем троим звание народных артистов! Медальку какую-нибудь выхлопотать.
– Так!.. Я чувствую, Паша, что у тебя есть мысль. Поделись с руководством.
– Трупы будут.
– Еще?
– Вот только сейчас и пойдут.
– Кто пойдет?! – уже не сдерживаясь, прокричал Алексей Федорович.
– Трупы пойдут.
– Косяком? – спросил прокурор и недобро усмехнулся.
Пафнутьев повертел ладонью в воздухе и ответил раздумчиво:
– Сдается мне, что небольшой такой косячок все-таки будет.
– Хотелось бы знать, трупы сами пойдут? – проговорил прокурор, уже явно куражась. – Или добрые люди поведут их под руки?
– Как получится, Алексей Федорович. – Пафнутьев встал и придвинул свой стул к столу. – По-разному может обернуться.
– Ладно, Паша. Поговорили мы с тобой. Иди-ка ты отдыхать. А то что-то заговариваться начал. В свое оправдание могу сказать, что не я принимал это решение. Так сказал закон.
– Привет закону! – заявил Пафнутьев и прощально махнул рукой уже из коридора.
На скамейке, напротив своего кабинета, Павел увидел привычную уже, чуть сутуловатую фигуру Евдокии Ивановны. Увидев его, женщина поднялась, сделала шаг навстречу и остановилась как раз перед дверью.
– Здравствуйте, Евдокия Ивановна! – радостно приветствовал ее Пафнутьев. – Рад видеть вас в добром здравии! Что случилось хорошего в вашей жизни?
– Ладно, Павел Николаевич. Узнали, вот и слава богу. Впускайте меня в свой кабинет, усаживайте поближе к столу и задавайте ваши вопросы. Что? Где? Почем?
– Что новенького?
– По вашему лицу я вижу, что вы уже все знаете. Да, выпускают насильников и убийц на волю вольную. Дескать, намаялись бедолаги за десять лет, заслужили.
– Что делать! – горестно проговорил Пафнутьев и закрыл лицо руками.
– Как это что делать! – весело воскликнула Евдокия Ивановна. – Исполнять задуманное! Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи, как сказал один не очень умный человек. Но не злобный он был, нет, терпеть его можно было. Мы терпели. Ближайшие соратники его не вынесли, но это уже их проблемы. Нам бы со своими разобраться.
– И желание такое есть?
– Что значит есть, уважаемый Павел Николаевич? Оно всегда было, а сейчас только окрепло. Вы свое дело сделали, назвали преступников по именам, выяснили, кто какую девочку убивал, измывался над ней, жизни лишал. Моя Света тоже свою работу выполнила – оборвала пуговицу на курточке у злодея, десять лет ее в кулачке держала. Как возможность представилась, она тут же вам ее на стол и положила. Видела дочку недавно во сне. Радостная, веселая. Все, дескать, у нас получилось, состоялось, пора за дело приниматься.
– Так и сказала?
– Так и сказала. И привет вам передала.
– Привет с того света? Звучит как-то жутковато, но поскольку я услышал его из ваших уст, то можно допустить, что ничего зловещего меня не ожидает.
– Все у вас, Павел Николаевич, будет хорошо. Из всей этой свистопляски вы выйдете победителем.
– А вы, Евдокия Ивановна?
– Я сделаю все, что положено. Но я не уверена, Павел Николаевич, в том, что выживу. Хотя к этому и не стремлюсь. Моя задача куда скромнее.
– Если я вас правильно понял, все, о чем мы с вами говорили в вашем домике, остается в силе?
– И даже более того. Но случилось и досадное недоразумение. Помните тот молоток, который вам так понравился?
– Как не помнить! – воскликнул Пафнутьев. – Он до сих пор у меня перед глазами.
– С тех пор как в городе стали известны имена убийц, в моем доме побывало великое множество людей. Приходили целые делегации от школ и рабочих коллективов. Деньги несли, вещи, коробки с конфетами. Но молоток исчез.
– Вы найдете ему замену?
– Уже. Он чуть другой, но тоже в рабочем состоянии. А помните, Павел Николаевич, в самом начале нашего знакомства я сразу сказала вам, чем все это закончится? Не забыли? Я заявила вам, что жены у этих подонков окажутся в больницах, у детей обнаружатся опасные заболевания, а рабочие коллективы, где трудились эти сволочи, завалят слезливыми письмами прокуратуры, редакции газет и журналов.
