Старуха не стала дожидаться училки, приподняв подбородок, будто зовя ее за собой, развернулась и зашагала через сквер к третьему выходу, пробитому хулиганьем в ограде. Это ж надо – железные прутья вывернули, еще и камни в фундаменте разбили, чтоб не задирать высоко ноги, переступая! Виновников не нашли, но через лаз ходят школьники и учителя. Наталья прибавила скорости, почти нагнав старуху, решила для начала быть вежливой:
– Послушайте, я вас запомнила еще с кладбища. Вы каждый день встречаетесь мне. У вас какое-то дело? (Старуха молча шагала, не оборачиваясь.) Но вы ведь меня ждете... Значит, вам что-то нужно?.. Слушайте, это становится смешно. Вы кто, как ваша фамилия?.. Ах, так? Не хотите разговаривать со мной? Тогда пеняйте на себя, в следующий раз, если увижу вас, вызову милицию, скажу, что вы преследуете меня...
Узкая намокшая спина замерла. Ага, старуха остановилась, угрозы подействовали на нее. Она медленно повернулась и врезалась в Наталью белесыми глазами с маленькими точками зрачков, выражающими абсолютное бездушие, могильный покой. Вероятно, так смотрит из глаз умершего смерть – в никуда, одновременно в живого человека, видит его насквозь, знает о нем все. Мороз пробежал по коже, но Наталья капитулировать и не подумала, пора покончить с этими действующими на нервы многозначительностью встречами. Пауза была совсем недолгой, Наталья сухо сказала:
– Я слушаю вас.
Тонкие бесцветные губы старухи в мелких вертикальных морщинах, из-за них не видно самих губ, разомкнулись и четко произнесли:
– Ты умрешь.
Наталья опешила. Она ждала жалоб, причитаний, просьб, а то и нападок по известному поводу: внук или внучка страдают от тирании учительницы географии, предмета третьестепенного, чтоб из-за него мучить деток, а услышала...
– Что? – переспросила Наталья.
– Ты умрешь, – безжалостно повторила старуха. – Скоро.
Она очнулась, когда ведьма взялась за прутья ограды, переступая каменный фундамент и чуть приподняв мокрую юбку, притом оглянулась. Кинув взгляд в Наталью, то ли осклабилась, то ли еще что-то прокаркала, шум ливня помешал расслышать, старуха перебралась за ограду.
Некоторое время Наталья смотрела ей вслед, черные одежды постепенно растворялись в завесе дождя, как растворяется капля краски в стакане воды. Все, растаяла. А была ли? Сказала ли страшное пророчество? Была, была... Иначе ком ужаса не сдавил бы горло, не опустился бы в низ живота, выжигая внутренности, не стиснул бы по всей длине позвоночник, обдавая холодом спину.
Внезапный порыв ветра растормошил деревья, с них хлынула потоком вода на зонт, это как-то привело Наташку в чувство. Она поторопилась в школу, где тепло, бубня вслух:
– Она мне угрожала... Что это значит – я умру? Меня хотят убить? За что? Откуда взялась проклятая ведьма? Она сумасшедшая. Ходит и пугает людей. Ну, погоди, в следующий раз я не милицию, а неотложку вызову, тебя надолго законопатят в дурдоме.
В раздевалке пришлось снять колготки, дежурная предложила повесить их на батарею. Пусть еще не топят, все равно успеют высохнуть.
– Вы бы сапожки надели, – посоветовала дежурная. – Погода-то дрянь, заладил дождь на неделю, а то и больше.
– Какие сапожки? – вяло проговорила Наталья. – Впереди октябрь, у нас он теплый.
– Теплый-то он теплый, да не всегда. Видите, как в этом году рано похолодало? Чайку горяченького попейте в столовой, чтоб не простудиться.
– Да-да... Попью...
13
– Не переживай, пока твои рога значительно меньше моих, – добивала ошарашенного мужа Тори. – Но, как говорится, лиха беда – начало.
По ее поведению Роберт не мог определить, назло она это говорит, решив его проучить, или на самом деле изменила ему. Ну, кто из здравомыслящих людей признается в измене? Так не бывает, отрицают все без исключений, даже если застукают в постели, говорят коронную фразу второй половине: «Это не то, что ты думаешь». Когда он уезжал, все было нормально, ну, Тори немножко рассеянная, такое бывает с каждым человеком. Что же случилось? Нет, Тори лжет, придумала любовника из страха, опасаясь, что ее муж бросит. Некоторые излишне смелые женщины таким образом будят ревность, а большинство мужей ведутся на поводу и либо затихают, либо жене и любовнику устраивают мордобой.
– Кто же он? – задал вопрос Роберт, полагая, что она не назовет имя, которого нет и не может быть.
– Брасов. Юра Брасов.
– Ха-ха-ха... – ядовито рассмеялся Роберт. – Не могла получше найти? С этим бегемотом?
– Что значит в твоем понимании – получше? Оценка всегда относительна, лично мне Юра нравится. Бегемот, говоришь? Несправедливо. Комплекция не мешает ему быть нежным, ласковым, любящим, он углубляется в процесс. А ты наскочишь, быстренько сделаешь свое дело и – спать. Если все бегемоты подобны Брасову, то я, пожалуй, пересплю с целым стадом.
– Замолчи! – процедил Роберт, стиснув зубы.
– Кстати, чтоб ты окончательно убедился в правдивости моих слов, а то ведь, вижу, не веришь, я скажу, где мы были. В двухкомнатном номере под громким названием «апартаменты» в гостинице «Орхидея». В этом номере оттягиваются наши большие люди от чиновников до бизнесменов. Хотя кому я говорю? Тебе-то «Орхидея» хорошо знакома, как и номер, ты не раз бывал там со своими бабами. Или тебе описать, что и где там находится? С чего начать? С самовара? С ковра на полу в первой комнате? Лучше с одалисок на картине, да?
У, проклятые слова... Они имеют сокрушительную силу, лишают контроля и требуют немедленной сатисфакции. Что может быть доказательнее одалисок и самовара – деталей, на которые не всякий обращает внимания? Стоило Роберту услышать подлые слова, как его теория о несуществующем любовнике рухнула. Будучи не в состоянии сдержаться, он схватил сковороду, замахнулся...
– Стой! – тихо, но весьма внушительно сказала Тори. – Попробуй только ударь, пожалеешь. Очень пожалеешь.
Но замах сделан. Роберт от души бахнул сковородкой о стол. Ручка согнулась. Но этого же мало, душа просила разрушений! Он запустил сковородку в стену, а стены завешаны кухонной утварью, посыпались шумовки, половники, разбились декоративные тарелки.
– Силен, силен, – подытожила Тори бесцветной интонацией.
Впрочем, за все время изнурительного, болезненного для Роберта диалога она ни разу не перешла на язвительный, обвинительный или обиженный тон. Как будто ее все это не касалось! Обессиленный Роберт плюхнулся на стул, взялся за голову:
– Это конец. Ты понимаешь, что натворила?
– То же, что ты творишь регулярно на протяжении многих лет.
– А ты видела? – вскинулся Роберт. – Застукала меня?
Лучше б он промолчал. Для Тори настал долгожданный миг. Она взяла сумочку, на секунду замешкалась, что-то там выбирая, затем протянула мужу фотографии. Роберт недоуменно снял скрепку и перебирал... Нелли и он выходят из подъезда – общий план и крупный план. Он держится за дверцу, Нелли садится в такси, он садится...
– Это что, компромат? – ухмыльнулся Роберт. – Слабовато.
Тори молча протянула ему следующий набор из нескольких снимков – Нелли и он садятся в поезд, проводница проверяет билеты.
– И что в этом преступного? – кинул он снимки на стол. – Да, это моя сотрудница, однажды мы ездили в командировку...
– В спальном вагоне, где в купе всего два места.
Но убойную пульку Тори припасла напоследок, с ласковой улыбкой она отдала ему еще три снимка, неважных по качеству, но вполне смотрибельных – он и Нелли целуются на заднем сиденье такси.
– Это монтаж, – фыркнул Роберт. – Грубый монтаж.
– И это? – Она протянула последнюю имеющуюся стопку, более толстую, чем три предыдущие.
А на это Роберту нечего было сказать. Он поджал губы, придумывая объяснения. Но что подложить под объятия на перроне и поцелуйчики?
– На число посмотри, – комментировала Тори. – Субботнее, а не «однажды». И про монтаж не заливай больше, эти снимки сделала я своими руками и нашим фотоаппаратом.
