Ознакомительная версия.
Значит, вот почему она терпеть не могла картежников.
– Вы хотите, чтобы я убедила Юриса жениться на девушке, которую он не любит? – спросила я сердито.
Минна всплеснула руками.
– Боже мой, ну конечно нет! Если вы любите его, если вы чувствуете, что он вам нужен, никому его не отдавайте. Но если вы не собираетесь отвечать ему взаимностью, лучше отпустите его со всем тактом, на какой вы способны. Раньше он много пил – после того, как перестал быть дядиным наследником. Убедите его не делать глупостей и по-умному распорядиться собой.
– И все же я не буду советовать ему, на ком жениться, – сухо сказала я. – Иначе, если этот брак окажется несчастливым, я всю жизнь буду себя винить.
Моя собеседница усмехнулась и покачала головой.
– Ах, Настя, вы все-таки слишком хорошая… Запомните: если бы Юрис хотел сказать «нет», он бы сразу же сказал «нет», а не просил время на раздумья. У моего Руди тоже была когда-то богатая невеста, и его мать хотела видеть их вместе, но он сказал «нет», потому что знал, что ему не нужен никто, кроме меня. В любом случае решение остается за вами, и я очень надеюсь на ваше благоразумие.
На следующее утро я вышла на работу, как обычно. Джон Иванович был со мной вежлив и любезен, но меня неприятно задело, когда он дал понять, что собирается вычесть из моего жалованья за день, который я не была на службе.
Не удержавшись, Гофман заметил начальнику:
– Ей-богу, вы несправедливы к Анастасии Михайловне! Вчера почти никого не было, и Нил Федорович один прекрасно справлялся…
В ответ Джон Иванович произнес короткую речь о том, что почта является государственным учреждением, ее служащие обязаны подавать пример и т. д. Он говорил, поглаживая свою золотую цепь от часов, а я слушала его и думала, до чего же он глуп.
Это было некрасиво с моей стороны, тем более что раньше я никогда не считала начальника отделения глупцом. В сущности, он имел полное право наказать меня за отсутствие на рабочем месте, но такая мелочность взбесила меня. Я помогала его жене вытаскивать из огня тарелки и стулья, а он лишал меня денег, хотя прекрасно знал, что я получаю совсем немного. Кусая губы, я уставилась в какие-то новые дополнения к правилам, которые прислали недавно. Ружка, которой передалось мое взвинченное состояние, заерзала под конторкой, и тут начальник решил, что пора сделать мне еще одно внушение.
– Я давно уже хотел поговорить с вами, Анастасия Михайловна, по поводу вашего животного, – сказал он. – Пока ваша рысь была совсем маленькой, она забавляла посетителей, но это все же дикий зверь, и правила не предусматривают его нахождение в почтовом отделении. Будьте любезны, сделайте так, чтобы с завтрашнего дня его здесь не было.
– Да, Джон Иванович, – сдавленно промолвила я. – Разумеется.
Я была готова расплакаться. Две придирки подряд не могли являться случайностью, а в моем возрасте недоброжелательность воспринимается очень остро. Когда рабочий день окончился, Гофман сказал мне:
– Не принимайте близко к сердцу, Анастасия Михайловна. Даже самый лучший человек иногда поступает как начальник…
Но слова Джона Ивановича имели куда более серьезные последствия, чем он предполагал. После вчерашнего разговора с Минной, обдумав все хорошенько, я решила, что нам с отцом надо потихоньку искать жилье в Шёнберге, а на первых порах попроситься жить к Серафимам. Однако теперь они стали мне решительно неприятны, и я не могла представить себе, что по доброй воле соглашусь терпеть общество Джона Ивановича и его семьи чуть ли не круглые сутки. Все это я изложила отцу, когда коляска везла нас обратно в замок.
– Я думал просить перевода на другое место, – сознался отец, – но я не проработал в Шёнберге и года, поэтому мне наверняка откажут. К тому же я теперь помощник начальника отделения, а свободные вакансии такого уровня появляются нечасто.
– Может быть, мне лучше вообще уйти с почты? – предложила я. – Как ты думаешь?
– Нет, не стоит, – ответил отец, поразмыслив. – Джон Иванович столько сделал, чтобы устроить тебя туда. Он может обидеться, и это отразится на моей службе.
Если бы мы были персонажами романа какого-нибудь автора, который ставит принципы превыше здравого смысла, в этом месте мне полагалось бы произнести негодующую речь по поводу того, что моему отцу работа дороже его дочери, и завершить вечер грандиозной ссорой; но, разумеется, я ничего подобного не сказала. Мы были небогаты, мы зависели от других людей и вдобавок жили в замке, напичканном привидениями. Никому из нас не хотелось нагромождать новые проблемы в дополнение к существующим.
В воскресенье выдалась великолепная погода, и днем приехал Юрис со своим громоздким аппаратом и уже привычными спутниками. В замке поднялась суматоха: жена управляющего отнеслась к съемке так серьезно, словно от небольших цветных пластинок зависела по меньшей мере ее жизнь.
– Шлейф не испачкался? – с тревогой спрашивала окружающих Минна, оглядывая свое платье. – Может быть, мне взять какой-нибудь яркий зонтик? Ах! – Она всплеснула руками. – Шляпка! Я забыла шляпку!
Она сорвалась с места и побежала за шляпкой, потом вернулась, затем стала сомневаться в платье, сетовать, что будет выглядеть плохо, что пояс-бант выйдет недостаточно эффектно и что, наверное, шляпку тоже стоит заменить. Юрис не без труда успокоил капризную модель и снял ее в сидячей позе на террасе, а затем – в полный рост в саду. Настала моя очередь, но праздничный вариант моего гардероба – белая блузка и темно-синяя юбка – фотографу не понравился. Юрис потребовал больше цвета. Минна оживилась и притащила отрез шелка пурпурного оттенка, которому она до сих пор не нашла применения из-за его непростой расцветки. Несмотря на мои протесты, она намотала на меня шелк поверх одежды и заколола булавками так, что он стал похож на вечернее платье. После этого начались бесконечные мучения. Гофман сел в лодку на весла, Юрис погрузил аппарат, и они отплыли от берега пруда, чтобы сфотографировать меня на фоне Фирвиндена и вдобавок с кувшинками в кадре. Когда снимали Минну, я держала Ружку возле себя, но сейчас она стала бродить вокруг и волноваться, потому что не понимала, отчего все так суетятся. Так как она могла испортить кадр, пришлось Минне заманить ее в замок и запереть там. Едва я присела на пень, солнце решило, что пора передохнуть, и скрылось за облаком.
– Левее! Правее! Ближе! Дальше! Не сюда! Стоп! Стоп, я сказал!
Повинуясь командам Юриса, Гофман пытался направить лодку в нужную точку, чтобы на фотографии хватило места и кувшинкам, и мне, и замку. Юрис смотрел, примерялся, качал головой и наконец крикнул, что снимать не имеет смысла.
– Мало света? – крикнула Минна. Она вместе с ксендзом отошла за кусты, чтобы не попасть в кадр. Управляющий и мой отец предпочли, как они выразились, не мешать съемке маэстро и благоразумно остались в замке пить лимонад.
– Не в свете дело, – ответил Юрис с досадой. – Масштаб! Получится очень маленькая фигурка на фоне замка. И кувшинки на фото будут не видны.
– Так что, на сегодня все? – спросила я.
– Нет, что вы! Я сделаю несколько кадров. Вы на берегу пруда, вы на фоне замка. Обещаю, вам понравится!
Лодка причалила к берегу, Юрис выгрузил аппарат, а тем временем вернулось солнце. Фотограф велел убрать лодку с глаз долой, а сам принялся высматривать ракурс для съемки. Наконец он поставил меня на берегу, велел повернуться спиной к пруду, а лицом к камере и замереть.
– Внимание! Не моргать! Снимаю! Снимаю! Снимаю! Не двигайтесь, Анастасия Михайловна… Все! Можете отдохнуть… Будет прекрасный кадр на фоне кувшинок!
Я расслабилась и тут увидела, как к нам подбегает негодующая Ружка. Судя по всему, она выскочила в открытое окно.
– Давайте я сяду на пень, – предложила я, – возьму ее на колени, и вы попробуете нас снять на фоне замка.
Юрис заворчал, что Ружка будет вертеться, но я не желала слушать возражений. Я села и пристроила рысь у себя на коленях. Она вопросительно глядела то на меня, то на объектив аппарата, который, судя по всему, не внушал ей никакого доверия.
– Тихо сидим, не ерзаем, – шептала я, гладя Ружку, – сидим смирно, смирно… Нет, не зеваем! И ушами не шевелим! Не вертимся, тихо сидим…
Так я говорила несколько минут, пока рысь полностью не успокоилась и не расслабилась. Юрис поглядел на солнце, на Ружку, которая застыла у меня на коленях, и решился.
– Снимаю! – преувеличенным шепотом объявил он. – Осторожно… вот так… не моргать… Снимаю, снимаю! Все!
Я отпустила Ружку и поднялась на ноги.
– Кадр будет – просто загляденье, – посулил Юрис. – У меня осталась еще одна цветная пластинка. Сейчас я поищу хороший ракурс…
Минна ободряюще улыбнулась, а я внезапно поняла, что устала, и это было странно, потому что я всего лишь позировала фотографу. Мы обошли сад, Гофман, ксендз и Минна по очереди предлагали разные живописные уголки, но Юрису ничего не нравилось. В конце концов он выбрал место со стороны фасада, где обвивающий стену плющ уже начал алеть и лиловеть. Минна вызвала Теодора и велела ему принести для меня похожий на трон стул, на котором она сама недавно позировала. Стул был принесен и водружен возле стены, и я устроилась на нем. Тут Юрис объявил, что мне чего-то не хватает.
Ознакомительная версия.
