Первым взбунтовался Володя. Его такие прогулки быстро стали раздражать. Он познакомился с Борисом и начал пропадать у него. Назло матери… Она злилась, а он радовался. Он полностью принял ее условия, но перевернул их на свой лад. Теперь он сохранял видимые приличия. Им могли быть довольны все окружающие. Лощеный, воспитанный мальчик, не подрывающий моральных устоев общества. И неважно, чем занимается этот мальчик, когда общество отвлекается от него, переключаясь на другие индивидуумы.
Назовите подобное явление как хотите. Можете сморщиться, сказать: «Фу, какое уродство…»
Но мое святое убеждение – все это когда-то четко обозначил Гойя, назвав серию офортов «Сон разума рождает чудовищ». Поэтому не обессудьте – своих чудовищ мы наплодили сами. Этим самым сном разума.
Я вздохнула. Потому что теперь я поняла – Володя вообще жил назло матери. И позволил себя убить тоже – назло. Матери.
* * *
– Я бы ее поколотила, – мрачно сказала я, когда он закончил рассказ.
– Что вы, Таня, – испуганно посмотрел он на меня, – она же больна!
– Послушайте, – возмутилась я, – у меня есть одна знакомая. Она попала в молодости в аварию. У нее травма позвоночника. Я не видела более светлого человечка… И уж поверьте мне, я никогда не слышала от нее жалоб на здоровье. Она вообще воспринимает любой намек на ее болезненное состояние как оскорбление! А ваша жена, простите, просто садистка! К тому же садистка, сходящая с ума от безделья… Ей нужны психиатр и трудотерапия. Но сначала я бы ее поколотила!
Возражать он мне не посмел. Наверное, побоялся, что из-за недосягаемости его супруги я поколочу его самого.
Глупость какая!
Мои размышления прервал телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала омерзительно-скрипучий голос Люсеньки:
– Татьяна?
Тон, конечно, был высокомерен чрезвычайно. Мне захотелось надерзить сразу.
– Я слушаю вас, – сдержалась я.
– Где Александр?
«Спит после отличного секса», – вертелось у меня на языке. Я повернулась к нему. Он замахал руками. Поняв, кто звонит, он испугался. Говорить с супругой ему не хотелось.
– Не знаю, – соврала я.
– Если он появится у вас, скажите…
– Я не секретарь-референт, – оборвала я ее, – и не сижу дома в ожидании вашего мужа. А что касается вас… Я вообще не стану говорить с человеком, оскорбившим меня и не попросившим прощения.
– Вот вы ка-ак? – протянула Люся удивленно. – Ну, изви-ни-те…
Это вышло у нее мерзко! Я вскипела и положила трубку.
– Кто ее воспитывал? – спросила я. – Уж точно она не получила образование в пансионе благородных девиц… Присоветуйте ей на досуге при общении с приличными людьми избавиться от тона гризетки на троне…
Моя тирада привела его в хорошее расположение духа. Он даже зааплодировал.
– Как это у вас получается, Таня?
– Я просто привыкла стоять против ветра, – пожала я плечами, – и уж, можете мне поверить, после бандитов и прочей швали, болтающейся у меня под ногами, ваша жена – не самый страшный монстр на свете…
– Вы с ней долго не общались, – весело махнул он рукой, – после нее вам любая мафия конфетками покажется.
Я прыснула со смеху. Он тоже рассмеялся. Мы оба не могли удержаться. Хохот овладел нами с безжалостностью. Мы просто ржали, как застоявшиеся лошади.
Скакуны… Я вспомнила! Детский вопрос… Все-таки что это за сказка такая? И почему я все время об этом думаю…
* * *
Я достала томик Сэлинджера. Найдя повесть «Выше стропила, плотники», открыла нужную страницу.
Вот оно! Легенда о выборе скакуна. Китайская сказка.
«Князь Му, повелитель Чина, сказал По Ло: „Ты обременен годами. Может ли кто-нибудь из твоей семьи служить мне и выбирать лошадей вместо тебя?“ По Ло отвечал: „Хорошую лошадь можно узнать по ее виду и ходу. Но несравненный скакун тот, что не касается праха и не оставляет следа, – это нечто таинственное и неуловимое, неосязаемое, как туман. Таланты моих сыновей не достигают высшей ступени: они могут отличить хорошую лошадь, посмотрев на нее, но узнать несравненного скакуна они не могут. Однако есть у меня друг по имени Чу Фанкао, торговец хворостом и овощами, – он не хуже меня знает толк в лошадях. Призови его к себе“.
Князь так и сделал. Вскоре он послал Чу Фанкао на поиски коня. Спустя три месяца тот вернулся и доложил, что лошадь найдена. „Она теперь в Шахью“, – добавил он. „А какая это лошадь?“ – спросил князь. „Гнедая кобыла“, – был ответ. Но, когда послали за лошадью, оказалось, что это черный, как ворон, жеребец.
Князь в неудовольствии вызвал к себе По Ло:
– Друг твой, которому я поручил найти коня, совсем осрамился. Он не в силах отличить жеребца от кобылы! Что он понимает в лошадях, если даже масть назвать не сумел?
По Ло вздохнул с глубоким облегчением.
– Неужели он и вправду достиг этого? – воскликнул он. – Тогда он стоит десяти тысяч таких, как я. Я не осмелюсь сравнить себя с ним. Ибо Као проникает в строение духа. Постигая сущность, он забывает несущественные черты; прозревая внутренние достоинства, он теряет представления о внешнем. Он умеет видеть то, что нужно видеть, и не замечать ненужного. Он смотрит туда, куда следует смотреть, и пренебрегает тем, на что смотреть не стоит. Мудрость Као столь велика, что он мог бы судить и о более важных вещах, чем достоинства лошадей.
И когда привели коня, оказалось, что он поистине не имеет себе равных».
Я закрыла книгу. Простота и гениальность легенды очаровали меня.
Господи, отчего же я сразу не открыла эту книгу? В тот момент, когда Марья задала мне свой вопрос? В тот момент, когда мы с Иркой заговорили о Сэлинджере?
Ведь это все было обо мне, о Володе, о Саше… О Люсеньке и об Александре Борисовиче…
Впрочем, видимо, такова была воля всевышнего. Он подсовывает тебе нужную вещь именно в нужное время.
Я сидела, задумчиво прижимая к себе томик Сэлинджера. Простая доброта мудрой разгадки пришла ко мне благодаря этой легенде.
Для создания полной картины не хватало одной маленькой черточки. Черточки, которая полностью доказала бы вину человека, убившего Володю.
Черточки, которой не хватало для того, чтобы освободить человека, умеющего выбирать скакуна. Человека, называющего девушек барышнями…
* * *
Я набрала номер Андрея.
– Следователь Мельников, – услышала я знакомый бас.
– Привет, – легкомысленно отвергла я предложенную мне серьезность тона.
– А, Танюшка… Я вчера ждал твоего звонка.
– Понимаю, милый. Но ночью звонить не захотела. Вернулась поздно.
– В общем, слушай, – сказал Мельников. – Дела вот какие…
Он задумался. Думал он довольно долго, явно пытаясь найти подходящие слова для описания «вот таких дел», наконец эти слова нашлись, и он продолжил:
– Нашли убитого Рыбкина. Бориса. А там, Танюша, такая порнуха…
Про «порнуху» я знала.
– Ну?
– И на некоторых фотографиях – одноклассники нашего Володи. Эксперт все проверил – Таня, ты держишься?
– Вообще сижу, – мрачно сообщила я.
– Это хорошо, – облегченно вздохнул Андрей, – ты слышала когда-нибудь про фотомонтаж?
– Слышала.
– Представь, эти гады делали именно фотомонтаж. Использовали школьные снимки и… Мерзости всякие монтировали. Гении…
– А Володя при чем?
– Он как раз и поставлял снимки. А потом… Потом сей отрок развлекался шантажом.
Это я предполагала и без него. Правда, фотомонтаж был для меня откровением. Ну, надо ж было с чего-то начинать собственный бизнес…
– А как был убит Рыбкин?
– По голове тяжелым предметом, – вздохнул Мельников, – по показаниям соседей, он перед этим с кем-то громко ругался. Матом. Но они к этому привыкли. Как и к его бывшей супруге. Собственно, мы сейчас эту самую супругу и ищем.
Супруга меня пока не интересовала. Поскольку я связывала оба убийства в одну связку. А жена вряд ли могла иметь отношение к Пономареву.
Впрочем…
– А как ее зовут?
– Валентина, – сообщил Мельников, – опять же по показаниям соседей, она сейчас совсем спилась. Когда-то была красоткой. А сейчас стала ужасной… Ходит в мужских ботинках, страшная… Пробуем ее найти. Но она как в воду канула.
А жаль. Мы договорились, что Андрей позвонит мне, как только моя странная знакомая, которую я встретила в подъезде, проявится. Я повесила трубку.
Да уж… Не хватало мне только Валентины Рыбкиной.
* * *
Магазин работал. Я обратила внимание на то, что мой «друг сердешный» отсутствует. Вместо него ювелирный отдел охранял юноша более внушительный. Из тех, про которых нельзя сказать: «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал».
Возле прилавка с косметическими изысками толпились несколько девушек. Обслуживала их, на счастье, моя Леночка. Я подошла к ней. Но на этот раз в ее взгляде не было и тени былого дружелюбия.
– Привет, – подошла я к ней с радостной улыбкой.
Она молча окинула меня взглядом, исполненным пренебрежения, и процедила:
