А поедет в прокуратуру Рюрик Елагин — как самый рассудительный и сдержанный. И не подверженный, подобно Саше Курбатову, эмоциональным взрывам и неправомерным действиям. Ну а близких сердцу генералов Грязнова и Турецкого, так уж и быть, можно пока оставить на самый крайний случай.
Денис с таким предложением Рюрика Николаевича согласился. И все немедленно приступили к действиям.
Старики из Хамовников, адреса которых предусмотрительно записал себе Агеев, были найдены каждый у себя дома, и у Филиппа возникло смутное подозрение, что между ними «пробежала кошка». Поэтому с ними пришлось работать отдельно, что оказалось и лучше для дела. Каждый в отдельности вспомнил больше, чем когда они были вместе. Да к тому же и Петр Егорович, и Иван Савельевич прониклись сознанием высокой своей ответственности — ведь теперь их допрашивал в качестве свидетелей не простой сыщик из МУРа, а как- никак старший следователь Генеральной прокуратуры из Управления по расследованию особо важных, а значит, и опасных преступлений. Да и внешность у Курбатова была куда представительней, чем у хилого, по ошибочному представлению некоторых, Филиппа. Сто двадцать килограммов живого веса — это все же действительно весьма солидно для настоящего «важняка».
А закончилось дело тем, что для сверки показаний свидетелей все-таки удалось объединить в квартире одного из них — Егорыча. Филе не терпелось узнать причину ссоры друзей. И по некоторым намекам сыщик сообразил-таки, что поводом, как он и предположил, оказался сам. Точнее, его невольная подсказка в шахматной партии.
Дело в том, что после его ухода в прошлый раз старики завершили шахматную партию по чужой подсказке. Иван посчитал себя, естественно, победителем. А вот Егорыч возражал категорически, ибо случайная подсказка не является личной заслугой игрока, и, если партию доигрывать по его, Егорыча, продуманному варианту, черные терпели неминуемый крах. Иван, естественно, не соглашался и требовал приза. А на кону стояла бутылка пива — на более серьезные награды победителю старики не замахивались. Так вот, Егорыч отказался ставить бутылку, которую все равно и распили бы потом вместе — много ли там на двоих? — по причине нечестного подхода партнера к установленным ими условиям, а Иван всерьез обиделся, будто его уличили в каком-то подлоге. И ведь два дня не встречались, переживая ссору каждый в отдельности. Ну а теперь появилась славная возможность примирения. Чему оба и обрадовались. Тем более что Филя пообещал им как-нибудь, при удобном случае, подбросить интересную книжицу с шахматными решениями и этюдами. Но суть не в том.
Обоим вспомнились некоторые детали, которые при разговоре в прошлый раз они то ли позабыли, то ли не сочли серьезными. Да, собственно, и не официальный допрос проводил с ними сотрудник уголовного розыска, а так, беседу. Но если вопрос ставится в такой серьезной плоскости, то и ответственность официального лица — а свидетель в уголовном процессе иным и быть не может — чрезвычайно велика.
Короче говоря, вспомнились и такие детали.
На темно-синей сумке, которую выносил молодой сутулый мужик, приводивший домой балерину, был изображен большой красный петух. И еще иностранные слова — белыми буквами.
Филя на минутку задумался, прикидывая варианты, и догадался. Совсем недавно видел в одном спортивном магазине нечто подобное, так у него глаза на лоб вылезли — спортивная сумка за триста баксов?! И петух там был — французский. И текст белыми буквами — «Lecoqsportive». Точно — цвета французского флага. Для совсем уже крутых. А Светлана Волкова вполне соответствовала этому уровню. Кстати, могла купить и за границей, в той же Франции, когда была на гастролях с балетом Мариинского театра.
Далее. Старики подтвердили, что эти двое — мужик и девушка — провели в квартире что-нибудь около часа или немного больше. «Волга», которая привезла их, куда-то сразу отъехала. А вскоре туда же подъехала большая черная иномарка и минут десять простояла у подъезда. Потом из нее вышел коротко стриженный парень в спортивной форме и о чем-то довольно долго говорил по телефону, который держал возле уха, а сам в это время смотрел наверх, на окна, будто ждал кого- то. Наконец и эта машина уехала, а вскоре ее место снова заняла «Волга» с синей мигалкой на крыше, которая, однако, не работала. Вот тогда и вышли они из подъезда. Причем мужчина не только нес тяжелую сумку, но и поддерживал женщину под локоть, потому что ее пошатывало, словно от сильной усталости. Либо от боли, так как шея ее была забинтована и голову — наискось, к правому уху — тоже стягивала узкая повязка с тампоном, прижимавшим это ее ухо.
— И как же вы все это разглядели? — удивился Филя. — Это ж довольно далеко от вашего столика?
— Мы в другом месте сидели, в тенечке, за акацией, — объяснил Егорыч. — Там скамейка стоит. Метров десять всего до ихнего подъезда.
— И вас так никто из них и не увидел? — усомнился Филя.
— Нет, кусты же. А там же, кстати, и тот мотоциклист таился. Он все видит, а его — нет. Ветки раздвинь и наблюдай себе.
— Ясно, отцы. А еще чего наблюдали? Может, незначительные какие детали еще вспомните? Например, служебные «Волги», которые за ними приезжали, были разные? Или одна и та же? Как была одета балерина, когда вышла из дома? Вот Иван Савельевич говорит, что она была в светлом брючном костюме, а вы, Петр Егорович, утверждаете, что в длинном платье.
Егорыч засмеялся:
— Так это ж я всегда в суть вопроса смотрю, а Ванька, он больше на интимное внимание обращает. Я на голову ее с повязками смотрел, а он, стало быть, на ноги. Пусть по его будет, в брюках так в брюках. Длинное такое, ага, до пяток... А касаемо машин, тут у меня сомнение появилось. А ведь и в самом деле, шофер-то вроде другой был, не тот, что привез. Тот-то был рыжим таким и высоким, а увозил черный и толстенький. Он еще из машины вышел и багажник открыл, чтоб сумку поставили. Это вы верно подметили, Филипп Кузьмич.
И второй старик подтвердил слова приятеля.
А потом они подробно рассказали, кто и на чем приезжал делать обыск в квартире балерины. Об этом, оказывается, уже весь двор знал в подробностях. Понятыми же своих, соседей по подъезду, пригласили, ну а те... известное дело, всем же вокруг интересно, мало ли что предупреждали о неразглашении, а среди кого разглашать, когда кругом одни знакомые, сто лет рядом живут...
И, наконец, всплыло то, о чем в прошлый раз старики даже и не обмолвились. Оказывается, командовал милиционерами, которые производили обыск, тот самый сутулый мужик, который привозил — увозил балерину. И суетился он больше других. А может, и не суетился, а демонстрировал свое беспокойство из-за отсутствия хозяйки квартиры. Все опрашивал, не появлялась ли, а может, просто не заметили, когда приезжала, и не вывозила ли какие вещи, ну и прочее. Но никто ничего, стало быть, положительного ему не сказал, что его озаботило и будто даже огорчило. Такое вот наблюдение — для дальнейшей оперативной проверки.
Филя позже высказал Саше Курбатову свое предположение, что Нехорошев вполне мог спрятать где – нибудь Светлану Волкову, подозревая, и не без оснований, что ей может грозить смертельная опасность — бандиты живыми свидетелей не оставляют, — а она, Обладая своенравным характером, что подтверждала и ее тетушка, убежала от него. Так сказать, без спроса. Вот он и крутится теперь как уж на сковороде — и признаться боится, и, возможно, в самом деле волнуется за ее судьбу. Так что в принципе не лучше ли, прежде чем тащить его к прокурору на ковер, взять его самого за грудки и поговорить по-мужски, ну а не поймет, тогда уже...
— Надо подумать, — ответил Курбатов. — И Рюрика озадачить.
Он достал мобильник, нажал вызов Елагина и, когда тот отозвался, сказал:
— Рюрик, не торопи события, а то у нас тут с Филиппом появились некоторые новые соображения...
Через полчаса они встретились в скверике, напротив Киевского вокзала. Курбатов доложил обстановку и их с Филиппом общие мысли по поводу Нехорошева. Выслушав, Рюрик с непонятной им ухмылкой сокрушенно покачал головой и наконец прояснил свою реакцию:
— Чуть не испортил нам всю обедню... Прокурор куда-то отъехал и вернется только к концу дня. Но Нехорошее, я узнал, на месте, вот и решил самостоятельно взять его за жабры. А тут вы со своим звонком. Тютелька в тютельку. Ну я и переиграл, сказал ему, что срочно вызывает Генеральный прокурор— у этого Нехорошева даже глаза округлились! — и пообещал скоро вернуться. Если и он теперь не сбежит от нас, будет просто удача. Поехали обратно и разыграем классный спектакль. А первое слово предлагаю предоставить Филиппу, как обиженному лично им. Пусть изложит только одно — суть свидетельских показаний: приехали — уехали. А потом мы навалимся.
