Снова заскрипели ворота — теперь их закрыли.
Я сидела, прислонившись к сосне, бок о бок с Громом и думала. Если бы меня спросили сегодня: «Юлька, чего ты хочешь больше всего на свете? Как ты мечтаешь прожить эту жизнь?» — я бы знала, что ответить: чтобы все задания — выполненные и невыполненные — остались позади, и только было бы вечернее летнее солнце, запах прелой хвои и цветущего на полянах вереска. И чтобы рядом, бок о бок, сидел друг, такой, как Суров, — умный, спокойный и надежный, без всяких комплексов и понтов. Не знаю, как-то так получилось, что последняя моя любовь осталась далеко в прошлом, и с тех пор я так и не встретила человека, от которого могла бы потерять голову. То ли сказывается профессия, то ли еще что… но голова упорно не желает «теряться» и хладнокровно подвергает беспощадному анализу всех претендентов. И это всегда кончается одинаково.
Иногда я начинаю думать, что не виновата в этом: что их просто нет, этих настоящих мужиков, но тогда я вспоминаю отца, натыкаюсь взглядом на Грома, да хоть и Сом — интеллектом не блещет, но добрый и сильный…
Я засмеялась…
— Ты чего? — спросил Гром.
— Да теть Шуру вспомнила, ты не знаешь, из офицерской общаги…
— И что теть Шура такого смешного сделала?
— Она сказала: «Чтобы я под мужика легла, я его хотя бы уважать должна», — я снова тихо рассмеялась.
— Старая закваска, — печально отозвался Гром. — Сейчас таких не делают.
— Скажешь тоже… — возмутилась я. — Как это — не делают? А я?
— Ты — печальное сексопатологическое исключение, — поставил свой диагноз Гром.
— Выйдем из леса — убью, — серьезно пообещала я.
— Вот-вот, я как раз об этом! — громким шепотом откликнулся Гром. — Мужик, согласный на вторые роли, тебе не нужен, а сама уйти на второй план ты не согласишься. В результате вечная борьба за лидерство…
— Может быть, — пожала я плечами. — Холодно что-то… А ты-то сам, Андрей Леонидович, почему не женат?
— Если повстречаешь женщину, готовую терпеть мои вечные командировки, видеть меня тридцать-сорок дней в году и при этом не гулять на сторону и не абсолютно фригидную — скажи… Хорошо?
— Ладно, — засмеялась я. — Встречу — скажу.
— А вообще-то институт брака доживает последние десятилетия… — покачал он головой. — Не хочется в это верить, но все эти брачные контракты, сорок процентов разводов… знаешь, боюсь, что и ты, и я, и тем более твоя тетя Шура из офицерской общаги безнадежно устарели.
— Ты что, «Спид-Инфо» начитался? — тихо засмеялась я.
— Энгельса… и ты почитай, советую. Брак, как и все прочее, держится исключительно материальным интересом: исчезает интерес, теряет смысл и объект интереса.
— Не уверена. Я здесь, под сосной, не за деньги сижу.
— Ну-ка, подожди. — Гром настороженно вгляделся вперед. — Посмотри-ка, мне кажется или действительно вытяжка работает?
Я всмотрелась. На таком расстоянии труба дома едва угадывалась, но, похоже, Гром был прав — прямо над ней мягко растекалось чуть заметное марево — воздух определенно «плыл», как над нагретым солнцем шоссе.
— Точно, — подтвердила я.
— Значит, на кухне готовят. Странно…
— Что тут странного?
— Вряд ли персонал сейчас на даче, кроме охраны, разумеется, а от кофеварки такого марева не будет — минимум жаркое готовят.
Это было очень плохо и означало скорее всего, что встреча просто не состоялась.
— Смотри-смотри!
Я присмотрелась: над трубой вились едва заметные маленькие черные пятнышки — скорее всего кусочки сгоревшей бумаги.
— Документы жгут, — озабоченно констатировал Гром. — Ой, не нравится мне это — не опоздать бы…
Мы просидели под сосной еще около часа, когда ворота снова завизжали.
— Пора! — стремительно поднялся Гром. — Снимаем!
Я схватила было «когти», но он решительно отстранил меня и принялся за демонтаж сам, так что мне оставалось только ловить внизу скидываемую аппаратуру.
Через сорок минут мы собрали все и почти бегом кинулись через лес в городок — Грому предстояло в срочном порядке расшифровывать записи.
— Слышь, Юль, — на ходу кинул он мне ключи. — Поесть чего-нибудь приготовь! А я через пару часов подойду…
Я сосредоточилась, но на ум ничего не приходило: ассортимент ночных магазинов мне известен, и из того, что в них есть, ничего приличного приготовить было невозможно.
Гром отправился на «рабочую» квартиру, а я, проплутав по вечернему Рублево около часа, разыскала курицу-гриль, купила пачку чая, сахара и на этом решила остановиться.
Он не пришел ни через час, ни через два, ни через три. Я не знала, где находится его «рабочая» квартира, а потому, прождав до часу ночи и съев положенную мне половину курицы, завалилась спать: это было самое полезное, что я могла сегодня сделать.
Проснулась я от звона ключей: кто-то пытался попасть в замочную скважину, но у него ничего не получалось. Я поднялась и подошла к двери.
— Кто там?
— Это я, Юленька, открой…
Я включила в коридоре свет и повернула ключ. Гром стоял за дверью возбужденный, как жених на пороге супружеской спальни.
— Что у нас поесть?
— Еще бы провозился часика два, ничего бы не было, — подначила его я. — Я пошутила. Курицу будешь?
Он закивал головой, стащил туфли и кинулся в кухню.
— Эй-эй, а кто руки мыть будет?!
— Потом. Чай есть? — сказал мне уже из кухни майор Суров.
— Сейчас поставлю.
То, что мне вкратце рассказал Гром, интриговало. Как раз сейчас шел очередной передел оружейного рынка, и генерал Сечкин играл в этом переделе ведущую роль. Андрей Леонидович должен был срочно убыть «для консультаций», а мне поручалось неотлучно «пасти» дачу до его возвращения.
— Если заметишь отчетливое «увеличение активности», позвони в Москву вот по этому номеру, — Гром сунул мне бумажку и сотовый телефон. — Представишься, скажешь: суд завтра. Мне передадут.
— Когда начинать? — поинтересовалась я.
— Прямо сейчас.
Я глянула на часы: 4.30 утра. За окнами даже еще не светало. Я покачала головой и начала собираться.
— Будь осторожна, Юленька, — неожиданно взял меня за руку Гром. — Там могут случиться разборки, так что, если начнется пальба, бросай все к чертовой матери и — домой!
Я кивнула.
— Ни пуха ни пера! — с чувством пожелал Гром. — Я тоже ухожу, но ты иди вперед — времени не теряй.
Я спустилась по темной лестнице на первый этаж, вышла во двор и направилась к шоссе. Ночной город еще спал. Через двадцать минут я уже вошла в темный лес и, мягко ступая кроссовками по сосновым иглам, направилась к даче.
А вот в этом доме не спали: в предутренней тишине отчетливо было слышно, как визжат открывающиеся и закрывающиеся ворота, хлопают двери, а иногда — и как разговаривают люди. Слов я распознать на таком расстоянии не могла, но интонации различала хорошо: голоса были возбужденные и злые…
То, что происходило сейчас, уже можно было считать «повышенной активностью». Но уходить я не спешила.
Когда солнце поднялось, звуки в доме затихли, а я вдруг поняла, что страшно замерзла. «Надо хоть грибочков пособирать, — решила я. — А то стою как дура — тоже мне, в лес пришла…»
Я наклонилась и пошарила глазами по хвойному настилу, и в этот момент раздался выстрел. Я выпрямилась. Второй! Третий!! Короткая автоматная очередь… «Активней» было уже некуда! Дача проявляла очень высокую активность.
Я в последний раз оглядела забор, видимую отсюда часть крыши… повернулась и пошла, а потом и побежала к трассе, на ходу набирая показанный Громом номер.
— Алле? — почти сразу ответили мне.
— Максимова звонит, — выпалила я. — Завтра суд! — И нажала сброс. Дело было сделано.
Я чуть не попала под «Москвич», когда перебегала трассу, подвернула ногу у самого подъезда и только захлопнула за собой дверь — сотовый зазвонил сам.
— Юля, — услышала я встревоженный голос Грома. — Уходи из квартиры. Быстро. С собой ничего не бери.
У меня все внутри похолодело. В чем-то был допущен просчет: или мной, или Громом.
Я стремительно переоделась, сунула сотовый и свой «макаров» в унитазный бачок, выскочила на улицу и, обогнув квартал с тыла, вышла на остановку.
Автобус подошел сразу, и я, засмеявшись от удовольствия, запрыгнула на подножку и через пятнадцать секунд уже направлялась в многомиллионную Москву.
Я вдруг вспомнила, что так и не купила себе ничего на зиму, и пощупала мини-кармашек под лацканом пиджака: заначенные в Тарасове двести баксов приятно хрустнули в ответ.
Автобус катил по асфальту. Мужики мирно дремали на сиденьях, кисло воняя пивом. Старушки с драными самодельными сумками старательно держались за поручни, чтобы не свалиться на повороте, наглые пацаны лениво переругивались с контролером — вокруг царила прекрасная, штатская, цивильная жизнь…
