Я чувствовал себя, как муха, приклеившаяся к клейкой ленте.
Я сидел и смотрел на телефон, и тут вдруг мне в голову пришла одна сумасшедшая мысль. Нетти действительно ушла, но она оставила кое-что после себя. Другими словами, она сказала мне, что Эмма, прежняя кухарка, служит сейчас у какого-то семейства Кэртисов на Темпл-Драйв.
Я снял трубку и сказал телефонистке:
— Я бы хотел соединиться с семейством Кэртис на Темпл-Драйв. Но я не знаю номера их телефона.
Ожидание показалось мне вечностью. Наконец телефонистка сообщила мне номер. Георгис Кэртис, 1177, Темпл-Драйв?
— Да.
— Номер телефона: Лона 3–1410. Хотите, чтобы я вас сейчас соединила?
— Да, пожалуйста!
Я услышал на противоположном конце линии тихий зуммер. Я не имел понятия, как мне удастся уговорить Эмму прийти в дом Френдов. Я также не знал, каким образом, даже если она и придет, мне удастся незаметно провести её ко мне в комнату и использовать её информацию для разоблачения заговора. Ведь Эмма утверждала, что мистера Френда убили. Я должен каким-то образом вытянуть из неё, что навело её на эту мысль.
Когда я ждал соединения, мне казалось, что вся комната у меня за спиной кишит моими невидимыми врагами. Наконец зуммер прекратился, и в трубке раздался чей-то голос:
— Алло?
— Это квартира Кэртисов?
— Да.
— Попросите, пожалуйста, к телефону кухарку.
— Кухарку? Ну… конечно, пожалуйста! Подождите минутку.
Наступила новая, полная напряжения пауза. Потом я услышал другой женский голос, хрипловатый и как будто несмелый.
— Алло? Кто это говорит?
— Это Эмма?
— Кто? Кто вам нужен?
— Это Эмма, та, которая работала раньше у семейства Френдов?
— Эмма?
— Да…
— А-а-а! Вы, наверное, говорите о кухарке! Такой пожилой, седой?
— Да, да! — торопливо повторил я.
Снова пауза, потом тот же голос:
— Эммы здесь нет. Она уволилась пару недель назад. Сейчас здесь работаю я.
Я почувствовал, как у меня внезапно сжалось сердце.
— А вы, случайно, не знаете, каким образом я мог бы связаться с ней?
— С Эммой? Эмма заболела. Вы ведь знаете, что Эмма очень стара. Она уже вообще не работает.
— Но, может быть, вы знаете, где её можно найти?
— Я знаю только, что она поехала к дочери. Погодите, погодите… куда же она поехала? Вайоминг? Висконсин… В один из этих штатов.
— И все-таки?
На противоположном конце прервали разговор. Я медленно опустил трубку на вилки.
— Ты звонил кому-то, Горди?
Я оглянулся. На пороге стояла Марни. Она прислонилась к дверному косяку, в её красных губах торчала сигарета. Её молодые любопытные глаза не отрываясь смотрели на меня.
Меня захлестнула волна сомнения — даже на один-единственный краткий миг я не в состоянии уйти от бдительности Френдов. Однако я попытался улыбнуться Марни.
— Кто-то звонил матери, и я взял трубку, только и всего, — сказал я. — Какой-то мистер Петербридж.
Я не имел понятия, много ли она подслушала из моего безнадежного разговора с преемницей Эммы. В любом случае, по ней это не было видно. Она подошла ко мне и положила руки мне на плечи. Обычное выражение цинизма и иронии внезапно исчезло с её лица, она стала просто молоденькой испуганной девушкой. Странным ломающимся голосом она выдавила из себя:
— Разве это не страшно…
— Что страшно?
Её губы дрожали.
— Ты такой милый, хороший человек. Я уже больше не могу на это смотреть!
— На что, Марни?
— На то, что они с тобой вытворяют… Селена…
Мать… Нэйт… Все вместе! Это дьяволы во плоти, это воплощение сатаны!
Она опустилась на поручень кресла. Обвила руками мою шею и прижалась лицом к моей щеке. Начала говорить прерывающимся голосом.
— Я не выношу их! Я всегда их не выносила. Они такие же подлые, как отец, а может, даже еще хуже! — Она целовала меня в щеки, в веки, в губы с какой-то дикой страстью. — Они способны на все! На все! И они никого не пощадят!
Я был застигнут врасплох. Неужели это какой-то новый дьявольский коварный ход этой семейки? А может быть, я каким-то невероятным образом заполучил союзника в ту минуту, когда уже потерял всякую надежду? Я обнял ее и прижал к себе так, что почувствовал её юную грудь. Она всхлипывала все сильнее и сильнее. Я поцеловал её волосы. Она вздрогнула и крепче прижалась ко мне.
— Скажи мне, — прошептал я, — скажи мне, Марни, деточка, любимая… Что они со мной делают?..
— Я не могу… не могу… нет…
Она вырвалась из моих объятий. Посмотрела на меня с залитым слезами лицом.
— Я не могу… не могу…
Она прижала ладонь к губам, заглушая громкое рыдание, и выбежала из комнаты.
Я выкатил свое инвалидное кресло на террасу.
— Марни! — позвал я. — Марни! Вернись!
Однако Марни словно не слышала моего крика. Она быстро бежала по заросшей травой дорожке, ведущей к бассейну. Через несколько секунд она вообще скрылась из глаз. Дьяволы! Это слово непрерывно звучало у меня в ушах. Мать, Селена, Нэйт — все они дьяволы во плоти, сказала Марни. Марни, которая тоже участвует в заговоре и знает, какие намерения у них по отношению ко мне.
— Привет, любимый! Ты совсем один?
Я оглянулся. Миссис Френд вышла из библиотеки и приближалась ко мне. Её дородная красота расцвела, как сад в разгаре лета. В одной руке она держала небольшую корзинку, в другой — большие садовые ножницы. Кого она напоминает мне в эту минуту?
Одну из Парок? Может ту, которая перерезает нить жизни?
— Я так рада, что вижу тебя, любимый. Я была уверена, что ты вместе со всеми возле бассейна. Давай пойдем в патио. Там значительно прохладнее, больше тени.
Толкая мое кресло по террасе, она не умолкала ни на секунду. Мои нервы были напряжены до предела. Для меня была невыносимой мысль, что эта женщина сзади, которую я не вижу, может в любую минуту воткнуть ножницы мне в спину.
— Мы на месте, любимый! Согласись, что здесь чудесно, правда?
Мы находились в небольшом патио. Вдоль стен стояли горшочки с красными розами. В тени нависающих ветвей перечного дерева была расставлена белая и зеленая садовая мебель.
Миссис Френд направила мое кресло к одному из стульев, на который села. Из корзиночки она достала пряжу и спицы: её белые руки начали двигаться с быстротой молнии. Самым поразительным для меня было то, что все, что делала миссис Френд, было пронизано каким-то покоем и материнской лаской.
— Ну, любимый! — сказала она, поднимая улыбающееся лицо над вязанием. — Как мы себя чувствуем в кресле? Ты не слишком устал?
События, происшедшие в течение последнего получаса, совершенно изнурили меня. Я был убежден, что самый опасный участник заговора — это миссис Френд. Если бы мне только удалось её сломать, весь заговор рухнул бы. Но как? Они была так прекрасно уверена в себе, а я не располагал ничем… кроме мистера Петербриджа.
Я сказал как можно спокойнее:
— Звонил мистер Петербридж.
— О! В самом деле, любимый?
— Да. Адвокат отца.
— Да, Горди, я ведь знаю. И чего же желал уважаемый мистер Петербридж?
— Он просил передать тебе, что приедет завтра после обеда вместе с мистером Моффетом, как и договаривались, если, конечно, у тебя не изменились планы.
— Это замечательно, — улыбнулась она. — Мне не понадобится ему звонить.
Её невозмутимое и полное добродушия спокойствие совершенно вывело меня из равновесия.
— А зачем, собственно, придет сюда завтра мистер Петербридж? — спросил я.
— На собрание, Горди, — ласково ответила она. — У нас ведь завтра собрание Лиги Чистоты «Аврора», а тебе известно, что мистер Петербридж тоже её член. Отец очень настаивал на этом, а ведь отец был весьма выгодным клиентом.
— Значит, завтра здесь должно состояться пленарное заседание Лиги? — спросил я. — Поначалу я понял, что должен явиться только мистер Моффет.
— О нет, любимый! Конечно, вся Лига. — Миссис Френд закончила один моток шерсти и принялась искать в корзинке другой. — Очевидно, я не сказала тебе этого достаточно ясно. Должно состояться торжественное богослужение в честь памяти отца, на котором, естественно председательствовать будет мистер Моффет. Возможно, я не совсем верно назвала это богослужением, так как Лига не является религиозной организацией. Это будет просто что-то вроде торжественного события. Да, именно так я бы это назвала.
— Мистер Петербридж назвал это «испытанием», — сказал я.
— Так оно и есть, любимый. Потерпи, и сам убедишься. Мы все должны стараться быть ужасно, ужасно хорошими. Никакого алкоголя, никаких сигарет. Нельзя оставить на виду даже ни одной пепельницы. Все одеты в черное. Никакого грима… И как можно более набожное, святое выражение лица. Вот, посмотри, любимый, что-то в этом роде!
