— Что ты так смотришь, па? — усмехнулась Даша. — И не скрипи зубами, а то мне страшно…
— Где ты была всю неделю, чертовка? — Гончаров потянулся за халатом. — Ты ей сломала нос, а если бы она подала на тебя в суд, а?..
— Не подала и уже не подаст, а почему? Потому что боится, сучка драная, — заразительно рассмеялась Дашка.
— Даш, ты же седьмая вода на киселе самой Наталье Гончаровой! Ну, на кого ты похожа, Дашка? — Михаил Васильевич, запахнув халат, сел. — На обезьяну?
— А что, Гончарова та ещё была стерва, разве нет? — нараспев ответила Даша.
— Я хочу, чтоб ты сию же секунду убралась из моего дома, — Гончаров показал на дверь. — И если ты ещё хоть раз, не дай бог, прикоснёшься к кому-нибудь…
— Ладно, пап, обещаю, что многодетную телеведущую я пальцем не трону! — отмахнулась Дашка. — Ну, если только пальцем ноги…
— Вон!.. — вскочил Гончаров.
Дверь хлопнула, Гончаров поморщился, услышав удаляющийся смех дочери.
«В работе наступило небольшое затишье, значит, можно попытаться обстряпать личное счастье? — подумал он, доставая из-под кровати гантели. — Впрочем, если я не смогу нейтрализовать скандалистку-дочь, все мои попытки, как и предыдущие, окончатся полным провалом».
Попытка № …
«Манеж». Именно там он столкнулся со своей бывшей женой Инной пару дней назад. Она плыла по залу с молодым спутником. Увидев Гончарова, помахала ему крокодиловой сумочкой «Биркин» — под цвет ультрамариновых линз.
«Идеальная бесстрастная кукла — великолепная спутница для бизнесмена. При этом Инка всегда умудрялась смотреть в одну сторону со мной, так почему же, о, Боги, мы расстались?.. Неужели, мы надоели друг другу, как когда-то так любимые нами лангустины?»
— Здравствуй! — Инна подставила щёку для поцелуя.
— Даша, — начал Гончаров, покосившись на юного спутника жены, — понимаешь, она…
— Живёт с тобой, между прочим, и похожа на тебя, разве не так, Миша? — с улыбкой перебила его Инна.
— Повлияй на неё, — попросил он.
— Ты был так рад, что она осталась с тобой, помнишь? Горд и убежден в своей правоте, — улыбнулась бывшая жена. — Признаюсь, мне ещё тогда было смешно, Миша.
— Ты давно её видела? Она ведёт себя неправильно, Инна, пойми…
— Я видела её неделю назад, она похожа на оторву — язвительная, злая! — Инна поискала глазами своего спутника.
— Значит, не поможешь? — буркнул Гончаров.
— С удовольствием бы, но как, скажи?.. Она меня не слушает! — Инна поправила выбившуюся из причёски прядь.
— Пообедаем как-нибудь? — спросил Гончаров.
— Конечно, звони, но Дашку я больше к себе не возьму! Она будет спать с моим теперешним мужем, как пить дать! Исключительно из вредности, — с улыбкой Будды покачала головой бывшая жена. — Ты купил ей квартиру, какую она хотела?..
Гончаров кивнул.
— Выдай её замуж!.. Или пошли учиться в Кембридж. Не хочет? — Инна хихикнула. — Значит, любит своего папу Мишу! Умная девочка, умная… Поезд ушёл, Миша. Я очень хотела, чтобы она осталась со мной, но она выбрала своего героя — тебя. Пока, Миша, бай-бай!
Глядя вслед бывшей жене, Гончаров увидел себя в одном из зеркал и удивился выражению своего лица.
Границы дозволенного
На краю стола криво лежала папка с компроматом.
Гончаров за четверть часа раз сто посмотрел на неё, не решаясь раскрыть. Ему до тошноты не хотелось переходить границы дозволенного, ведь душевный покой нельзя купить ни за какие деньги.
— Она совершила что-нибудь такое? — сквозь зубы спросил он у начальника службы безопасности.
— Читайте сами! — закурив, умело ушёл от ответа Пикорин.
— А Лера как сейчас себя чувствует?
— Всё заживёт, как на дворняжке!.. — закашлялся от смеха Пикорин.
— А её нос?!
— На месте, — поводил своим носом-картошкой руководитель службы безопасности.
Михаил Васильевич Гончаров быстро открыл папку с компроматом на собственную дочь, но читать так и не решился.
— Она ворует? — тихо спросил он, закрывая папку, и уже твёрже повторил: — Дашка ворует?..
— В основном, по мелочи, — кивнул Пикорин.
— Зачем? — возмутился Гончаров. — У нее же две платиновые карты…
— Адреналин.
— Давно?
— Лет с одиннадцати, — Пикорин посчитал в уме: — Уже больше шести лет!
— А что еще? — выдохнул Гончаров.
— Запои, наркотики, мелкое хулиганство…
— Наркотики, хотя бы легкие?.. — застонал Гончаров.
— Кокаин, — бесстрастно произнёс Пикорин.
— Что же делать? — Гончаров сжал голову руками.
— Ничего. Она успокоилась, — негромко сказал Пикорин. — Особенно последние полгода.
— Но она активно учит меня жить, — Михаил Васильевич вскочил, словно стул на котором он сидел, дал ему пинка. — Я нахожусь под колпаком у собственной дочки!
— Видимо, вы забыли внушить ей систему ценностей, — буркнул Пикорин, внимательно разглядывая паркет.
— Что ты имеешь в виду? — устало спросил Гончаров. — Она вся обвешана этими ценностями!
— У Дарьи — ваш ум и хватка, при этом полное отсутствие такого естественного чувства к людям, как доброта, — проворчал Пикорин.
— По-твоему, я тоже злой человек? — быстро спросил Гончаров.
Пикорин усмехнулся и промолчал.
— Вообще-то, я предполагал, что уеду из клуба вместе с Ириной, — пробормотал Гончаров.
— К счастью, вы были с другой барышней! Вам не жаль Леру, а, Михаил Васильевич? — хмыкнул Пикорин.
— Жаль, жаль, — отмахнулся Гончаров. — Мне всех жаль…
— А вели себя, как завзятый ловелас! Три девушки за вечер, не слишком ли много? — шутливо пожурил босса Пикорин. — Вика Четвергова потом плакала у меня на плече.
— Надеюсь, ты её утешил?.. Не мог же я идти без сопровождения в клуб! — хмуро протянул Гончаров. — И потом, я не знал, что Лера проявит ко мне такой живейший интерес. Было бы нетактично не подыграть ей! Кстати, я весьма рассчитывал на небольшую ревность со стороны Ирины, ведь у женщин чувство соперничества превосходит даже чувство самосохранения.
— Ну, и подыграли? — хмыкнул Пикорин.
— А почему ты не предпринял ничего, когда Дашка пошла за ней в туалет? — перебил Гончаров.
— Я думал, что ваша дочь пошла в туалет, вот и всё, а вот почему вы не задержали её?.. Но с другой стороны, может быть, и к лучшему, что всё случилось так, как случилось, ведь если бы ваша Даша подставила ножку известной телеведущей, то…
— Не напоминай мне про телеведущую, — хмуро буркнул Гончаров. — Нейтрализацию Дашки начинаем с понедельника, договорились?..
Пикорин встал и направился к двери.
— До понедельника я свободен? — оглянулся он.
Когда начальник службы безопасности вышел, Гончаров сунул папку с компроматом в стол и запер его на ключ. Сегодняшнее решение далось ему нелегко, но другого выхода он просто не видел. Поэтому все последующие закрутившиеся события вполне можно будет объяснить Законом Последней Капли.
Московский воздух
Было ещё не поздно, всего десять часов вечера.
Морозный ветер подхватил Льва Тимофеевича и понёс, словно ручей щепку, когда старший следователь вышел из поезда на платформу Ярославского вокзала. Шуршащий долларами столичный воздух заполнил лёгкие Льва Тимофеевича за какую-то пару секунд и напрочь вытеснил все провинциальные запахи, нечаянно привезённые Рогаткиным из Тихорецка.
Печально покосившись на открытую дверь известной кофейни, Лев Тимофеевич юркнул в душную пасть метро, хотя ему очень хотелось пить.
Через полчаса, уже у дома, он забежал в универсам и купил бисквитную мышь из печени для Белоснежки и хлеб с молоком для себя. Подойдя к дому, в котором жил, Рогаткин нашёл глазами три своих тёмных окна, но белого силуэта с хвостом за двойной рамой так и не обнаружил, как не всматривался. Ему внезапно показалось, что где-то тревожно мяукает кошка…
— Здравствуйте, Лев Тимофеевич! — консьержка оторвалась от вязания пухового носка. — Приехали, значит?.. А у вас из почтового ящика письмо торчит, имейте в виду.
— Чтобы я без вас делал, Констанция Филаретовна? — расшаркался Рогаткин и, открыв почтовый ящик, достал пухлый конверт из налоговой инспекции.
К кухне, когда он вошёл в квартиру, было темно и пусто. В углу на потолке сидел паук Джонатан и равнодушно смотрел на проявившуюся голографию Льва Тимофеевича. Более никаких живых существ старший следователь в собственной квартире не обнаружил, как не искал под всеми кроватями.
— Дружище, — приветствовал паука Рогаткин, ставя чайник на газ. — Что тут случилось в мое отсутствие, а?..
Паук шевельнул лапками, дав знак, что слышит вопрос, но почему-то в диалог вступать не спешил.
«Белоснежка сбежала от меня!» — догадался Лев Тимофеевич и, подойдя к окну, очертил взглядом траекторию «открытая форточка — дерево — земля».
