Джо Нантвич с опозданием на десять дней. Но потом я решил, что тревоги Джо никак не связаны со смертью Билла.
И нападение на Билла, и предупреждение, полученное мной, решил я, были выполнены более жестоко, чем задумывалось. Билл погиб в какой-то мере из-за случайности, а со мной обошлись бы мягче, не попытайся я бежать. Я пришел к выводу, что мне надо искать человека с богатой фантазией, человека, который намеревался быть жестоким только до известных пределов и у которого маленькие петарды из-за своей сложности взрывались с большей силой, чем это было задумано.
Меня утешала мысль, что мой противник не обладает сверхчеловеческим умом. Он мог делать ошибки. «И пока самой большой его ошибкой, – подумал я, – было то, что он с таким трудом передал мне предупреждение, единственным результатом которого стало мое решение действовать еще энергичнее».
Два дня я ничего не предпринимал. Полезно было сделать вид, что предупреждение подействовало.
Я играл с детьми в покер и проигрывал Генри, потому что был занят мыслями о делах его отца.
– Ты совсем не думаешь, как ходишь, Алан, – произнес Генри с насмешливым сочувствием, отняв у меня десять фишек, когда у него на руках были только две пары.
– По-моему, он влюбился, – сказала Полли, глядя на меня оценивающим взглядом. – Этого еще не хватало!
– Тьфу! – оценил ее реплику Генри, тасуя карты.
– Что такое «влюбился»? – спросил Уильям, который, к большому неудовольствию Генри, играл своими фишками в «блошки».
– Всякие охи-вздохи, – пояснил ему Генри. – Поцелуи и прочая ерунда.
– Значит, мама в меня влюбилась, – сказал Уильям.
– Не будь дураком, – одернула брата Полли с высоты своих одиннадцати лет. – Любовь – это когда свадьба, невеста, конфетти и все такое.
– Ну, Алан, – заявил Генри оскорбительным тоном, – живо кончай со своей любовью, а то у тебя не останется ни одной фишки.
Уильям взял свои карты. У него широко раскрылись глаза и рот. Это означало, что ему достались по меньшей мере два туза. Тузы были единственными картами, с которыми он начинал торговаться. Я видел, как Генри искоса взглянул на малыша и снова стал смотреть в свои карты. Он сбросил и прикупил три карты и, когда до него дошла очередь, спасовал. Я перевернул его карты лицом – у него были две дамы и две десятки. Генри был реалистом. Он знал, когда надо сдаваться. И Уильям, прыгавший от восторга, выиграл всего четыре фишки, когда на руках у него было три туза и пара пятерок.
Не в первый раз я подумал о причудах наследственности. Билл был дружелюбным человеком, настоящим мужчиной со множеством достоинств. Сцилла очень подходила ему, она была любящей, доброй женщиной. Но никто из них не был одарен чрезмерным интеллектом, и тем не менее они наградили своего старшего сына исключительным, острым умом.
И мог ли я предположить, снимая карты для Полли и выравнивая стопку фишек для Уильяма, что Генри уже хранил в своем проницательном девятилетнем мозгу ключ к разгадке гибели его отца?
Он сам этого не знал.
Челтенхемский национальный фестиваль конного спорта открывался во вторник, второго марта.
Предстояли три дня скачек высшего класса, и в конюшни собрали лучших в мире скаковых лошадей. Их перевозили из Ирландии на пароходах и самолетах; здесь были отливающие золотом гнедые скакуны, получившие уже кучи призов и кубков по ту сторону Ирландского моря. В Глостершире скапливались фургоны, перевозившие лошадей из Шотландии, из Кента, из Девоншира, отовсюду. Они везли победителей Большого национального приза, чемпионов стипль-чеза, мастеров гандикапа, блистательных скакунов – это была элита скаковых лошадей.
Рассчитывая на четыре большие скачки в течение трех отведенных на это дней, сюда устремились все жокеи-любители, которые могли выпросить, одолжить или купить на это время скаковую лошадь. Скакать в Челтенхеме было великой честью, а выиграть – незабываемым событием. Жокеи-любители ждали этого фестиваля со страстным нетерпением.
И только Алан Йорк не испытывал этого страстного нетерпения, когда ставил свой «лотос» на стоянку. Я не мог бы этого объяснить и сам, но почему-то ни шум собирающейся толпы, ни полные ожидания лица, ни бодрящий холодок солнечного мартовского утра, ни перспектива скакать на трех хороших лошадях – абсолютно ничто меня не трогало.
У главных ворот я нашел продавца газет, с которым разговаривал тогда в Пламптоне. Это был коротенький плотный кокни с большими усами и веселым нравом. Он увидел, как я вхожу, и протянул мне газету.
– Привет, мистер Йорк, – сказал он. – Нравится вам ваша сегодняшняя лошадка?
– Можете поставить на нее какую-нибудь мелочь, но не последнюю рубашку. Следует принять в расчет ирландца.
– Ну, вы его сделаете, будьте спокойны!
Я подождал, пока он продаст газету пожилому человеку с огромным полевым биноклем. Потом спросил:
– Вы помните драку таксистов в Пламптоне?
– Разве такое забудешь? – Он просиял.
– Вы мне сказали, что одна группа была из Лондона, а другая – из Брайтона.
– Правильно.
– А какая откуда? – спросил я. Он удивленно посмотрел на меня. Я повторил: – Какая именно группа была из Лондона, а какая из Брайтона?
– А, понимаю! – Он продал газету двум пожилым дамам в плотных твидовых костюмах и гольфах из грубой шерсти и дал им сдачу. Затем повернулся ко мне. – Значит, откуда была какая группа? Гм… Понимаете, я часто вижу этих ребят, но они необщительный народ. Они с нами не разговаривают. Это вам не то что шоферы-частники. Брайтонских я бы сразу узнал по виду, понимаете? – Он прервался, чтобы закричать во всю силу легких: – Экстренный дневной выпуск! – И в результате продал еще три газеты. Я терпеливо ждал.
– Как вы их узнаете? – спросил я.
– По лицам, конечно. – Он явно счел мой вопрос дурацким.
– А какие у кого лица? Вы можете описать?
– Разные лица.
– Можете вы описать хотя бы одного? – спросил я.
Он задумался, щуря глаза и теребя свои усы.
– Хотя бы одного… Да, есть там один заметный парень, такой безобразный, с глазами как щелочки. Я бы не рискнул сесть в его такси. Я думаю, вы его сразу узнаете по волосам. Они у него растут почти до бровей. Чудной парень. А на что он вам сдался?
– Мне он не нужен, – сказал я. – Просто я хочу знать, откуда он.
– Этот из Брайтона. – Продавец радостно улыбнулся мне. – И еще там есть один, я его часто вижу. Молодой парень с бакенбардами. Вечно чистит ногти ножом.
– Большое спасибо, – сказал я и дал ему фунтовую бумажку. Его улыбка стала еще шире, и он засунул деньги во внутренний
