потащил – да-да, именно в тот самый коттедж.
«Ну, привет тебе, приют священный».
Со времен моего посещения тут все осталось, как и было, вроде бы ничего не поменялось.
Роман быстро растопил камин.
– Так, тут должно быть тепло, – приговаривал он, заворачивая меня в плед и усаживая в кресло у огня, – кофе у меня есть, сейчас заварю.
Он зевнул.
– Прости. Двадцать часов за рулем, уже глаза в кучу. Приезжаю – а скотина голодная, по уши в дерьме.
Я заметила:
– Жестковато ты с ними. Честно говоря, они тут не особо виноваты. ФМС с проверкой нагрянула…
– Да они тебе навешают, верь больше, – прервал он, – патенты сам делал, все гладко.
– Да, но…
– Да ну и фиг с ними, Танечка! Рассказывай, как дела, как да что, я пока кофе сварю. Говори, я все услышу, – и ушел на кухню.
– А ты откуда двадцать часов за рулем?
– Видишь ли, папа в Латвии умер.
– Соболезную.
– Спасибо. В общем, я там застрял надолго, принимал наследство, переоформлял-продавал дом, нотариусы эти, русофобы несчастные. Там-то меня помнят – когда в сборной был, на меня молились, когда после скандала вылетел – возненавидели. Плюс на границе непонятки и предъявы. Ты-то как сюда попала?
Я наплела историю про старое знакомство и «почему бы не сделать доброе дело, особенно если платить не надо», потом, поддерживая дружелюбный щебечущий фон:
– Нет уж, таинственный Шеф, лучше ты расскажи. Почему ты – Шеф? Ты тут управляющим?
– Нечто вроде. Председатель колхоза.
– А, понимаю, это твой поселок…
– Ну, в целом да, идея моя. Была у меня такая задумка…
Он излагал свой бизнес-замысел с экофермой и прочими вещами, о которых я уже слышала, и поэтому я получила возможность просто поддакивать, проводя негласный осмотр помещения. Разумеется, я его уже видела, но теперь предстояло оценить все под новым углом. Уже с учетом того, что, по моей версии, тут могло произойти, в том числе и в этой каминной, такой уютной и замечательной.
Огромный диван без покрывала – чисто, под диваном – вроде бы тоже все чисто, трудно поверить, но даже пыли не видно. Ковровое покрытие прикреплено к полу, но ни пятен, ни иных следов не видно также… очень странно.
Так, пора вставить реплику:
– Так эти голубые коровки с твоей малой родины?
– Да, курземские, из-под самого Вентспилса. Знаешь, где это?
– Нет.
– Момент, расскажу.
Пока он что-то там излагал, я вдруг поймала себя на мысли о том, что, несмотря на логические выкладки Гарика, кортик, тот самый, как бы эсэсовский, выглядит уж очень натурально.
Обернув рукоятку куском пледа, я подергала, пытаясь извлечь полотно из ножен, но ничего не получилось. Может, в самом деле макет? Хотя, если судить по весу, ножны далеко не пустые.
А вот это еще один номер. Как же я раньше-то не обратила внимания?
Ткань ковра – как раз по бордовому полю, – явно была повреждена, и снова, как на фото с корпусом Ольги, нити не раздвинуты, но разрезаны, причем очень острым лезвием.
Быстро и бесшумно отогнув ковер, я увидела, что в бревне зияет достаточно глубокое отверстие.
И еле успела отдернуть руку, поскольку вошел Роман с подносом, на котором дымился божественный напиток:
– Садись, будем кофейничать.
Он усадил меня обратно в кресло, подал чашечку, а сам пристроился на коврике у моих ног. И снова зевнул во всю пасть, как пес.
– Глаза слипаются, – извиняясь, пояснил Роман, – я не собирался вообще так быстро возвращаться, но позвонила жена, в истерике, потребовала вернуться. Я сюда и заехал-то просто по дороге.
– Так ты женат? Поздравляю, – порадовалась я за друга детства, пусть и не совсем искренне.
– Спасибо. Да, женат. Классная баба и умна, как сто чертей. Ну, по большей части. Я и помчался обратно: если Римка говорит, что что-то случилось, значит – что-то случилось, серьезное и весьма.
– Римка? – переспросила я. В памяти всплыли обрывки Ленкиных сводок: – «Лет-то ей предостаточно»… «хороша неземно»… «муж молодой». – Постой-постой. Так это ты женат на Еккельн?
Роман вздернул брови:
– Скажешь тоже. Это она замужем за мной. И она не Еккельн, а Озолиня.
– А. Странно, а вроде бы везде она как Еккельн проходит.
– Проходит, говоришь? – прищурился он. – Ну устрою я ей.
– Эва как.
– Шучу-шучу. Это она, чтобы долго не объяснять, и для рекламы. В городе Еккельн знают, а меня никто и не помнит. Вот она и оперирует под своей прошлой фамилией. Чтобы замужем за мной – и как бы без меня – со мной такой номер не пройдет. Или моя фамилия, или никак иначе.
– Да ты, оказывается, деспот и тиран.
Роман нежно сказал:
– Злюка, как всегда, – взял мою ладонь и прижал сначала к своей щеке, потом к губам. По спине пробежал холодок, по нервам – ток.
– Конечно, шучу я. Я ее очень уважаю. Честно сказать, у меня такого товарища никогда не было, из нас неплохая упряжка вышла, хотя она иной раз и тянет на себя. Все-таки столько лет руководства. Ничего, это все лечится. А уж ты – и это не обсуждается, – с тобой никто никогда не сравнится.
– Ну сравнилась же, – кажется, это прозвучало резковато.
– Ты – это мечта, идеал, леденящая душу ностальгия, – твердо заявил он, – а Римка – это жена регулярная.
– Да уже и с таким приданым, и с уже готовым дитем, – пошутила я.
– Ну, насчет приданого – у меня не меньше, – парировал он, – у меня одна олимпийская пенсия в два раза больше, чем вся ее официальная зарплата. Да и бизнес у нас на равных… так, погоди, с каким дитем?
Я подивилась такому блаженному неведению:
– У нее же дочь вроде бы.
– А-а-а-а! – после паузы протянул Роман. – Это ты Ольгу-Хельгу имеешь в виду? Какое же она дите? Здоровая кобыла, себе на уме. Она сама там где-то шебаршится.
– Так
