– Мне сообщили, что бабушку убил Гавриленко. Где-то шестым чувством я подозревала, что это он…
– Почему сразу не поделились своими подозрениями?!
– Вы представляете, какая это ответственность! Я вам благодарна, что вы сняли с души огромный камень!
“Если она имеет в виду, что Музыченко не убийца, тогда правда, – подумал Михаил, – этот камень он снял, но есть другой, пусть гораздо меньше, но раздавить может с таким же успехом”.
– Спасибо! Есть моменты, которые не позволяют мне быть удовлетворенным до конца.
– Какие? Это, наверное, то, о чем я собиралась с вами поговорить?!
– О чем вы собирались говорить?
– Вы почему-то ударили Эдика! За что? Что он вам плохого сделал или сказал?! Потом, он что-то говорил о какой-то Лидии, об алиби. Я ничего не поняла…
– Если вы настаиваете, я объясню… Но только при личной встрече.
– Настаиваю! Категорически! Я могу приехать к вам в прокуратуру.
– Завтра мне нужно заехать на хутор, чтобы уладить кое-какие формальности со Щурами… Вы знаете, что они видели, как Гавриленко убивал вашу бабушку?
– Да! Не знаю, как смогу забыть, тем более простить… Когда вы будете на хуторе?
– С одиннадцати до часу дня.
– Если вы уделите мне внимание, обязательно приеду!
– Думаю, что смогу, – сказал Михаил и подумал: “Лучше покончить с этим частным определением следствия как можно скорее”.
Вечером у калитки его дома, Михаила ждала группа негодующих односельчан:
– Миша! Ну, ты и удружил нам! Наобещал с три короба, а получили пшик!
– Давайте, по порядку! В понедельник я отдал свой отчет Сафонову и, каюсь, больше вашим делом не занимался…
– Это и есть твой отчет?! – кто-то нервным движением сунул ему листок почти в лицо.
Михаил прочитал: “На вашу жалобу сообщаем, оснований для возбуждения уголовного дела нет. Изложенные вами проблемы должны разрешаться в рамках Устава колхоза”. Ответ был подписан Сафоновым.
– А приложение какое-нибудь к этому письму было?
– Мы тоже тебя хотели спросить, где ответ? Это называется отписка…
– Завтра разберусь, почему вам не прислали копию моих материалов. Хотя догадываюсь! Видите ли, прокурор имеет право их вам не дать и мне не разрешить…
Толпа зашумела недовольно…
– Криком здесь не поможешь! Пишите законы не вы! Наберитесь терпения и выслушайте! На собрании колхозников вы можете выразить недоверие правлению и создать ревизионную комиссию, а я этой комиссии расскажу, как уже на законном основании получить копии нужных документов. И только потом, я помогу подсчитать все цифры, которые дал Сафонову… Понятно?!
– Погнали зайца дальше!
– Быстрее не будет! Мне нечего добавить, даже если вы меня будете вешать вот на этом суку…
– Извини, Миша, что набросились на тебя! Накипело…
– Да я не обижаюсь! Понимаю вас прекрасно…
Утром позвонили из следственного изолятора: от второго инфаркта умер брат Гавриленко. Пускать Гавриленко на похороны или не пускать?
Михаил сказал, что оформит разрешение. В связи с этим он приехал на хутор только в полпервого.
– Вы задержались и не сможете со мной поговорить?
– Нет, почему же?! На это уйдет не много времени. Пока я улажу дело со Щурами, вы все узнаете…
– Хотела еще спросить, сколько могут дать Гавриленко?
– Трудно сказать! Неясны до сих пор мотивы… От семи до двенадцати лет.
– Так мало!
– Он признался сам. Не выдержали нервы… Если бы не это, доказать его вину было бы почти невозможно. Думаю, что молчание Щуров было бы почти гарантировано. После дачи ложных показаний милиции при первом расследовании, они стали заложниками своей трусости… Потом, не хочу ничего сказать обидного о вашей бабушке, но некоторые жители хутора дали показания, что она была зловредной старухой…
– И кто же это способен оболгать мертвого, да еще зверски убитого человека?!
– Узнаете на суде… Соберитесь с духом, возьмите себя в руки – ваши испытания и неприятности еще не кончились…
– Ладно, выкладывайте ваши неприятности! Кажется, я сама на них напросилась…
– Вы крепкий человек, надеюсь в бабушку! Вот диктофон, вот конверт с фотографиями. Когда за мной закроется дверь, нажмите эту кнопку и прослушайте документальную запись, потом посмотрите фотографии… У вас полчаса. Чур, вернуть все в целости и сохранности! Договорились?!
– Договорились! Только мне уже страшно, прямо ноги не держат…
– Сядьте на мягкое, – неудачно пошутил Михаил.
Щуры дрожащими руками подписали все бумаги, правда, после того как читали долго и внимательно. Прасковья Прохоровна держалась лучше, а Николай Федорович совсем раскис. В конце он заплакал и стал оправдываться:
– Не знаю, бес попутал. Смерти не боялся, покойников столько видел, что пересчитать невозможно. Было тринадцать лет, а я в голодном тридцать третьем похоронной команде не боялся помогать. Нас так мало в селе осталось, что хоронить солдат присылали. Они боялись, а я нет… А в войну санитаром полевого госпиталя служил. Такого насмотрелся… И бомбежка и артобстрел, а ты ножовкой ногу пилишь, врачи не успевали… А тут на глазах в мирное время человека убивают палкой, не поверите, ноги от страха отнялись…
Михаил поторопился уйти, догадываясь, что его ждут новые слезы…
Мария сидела за столом, положив голову на руки. Она подняла заплаканное лицо, только когда за Михаилом сквозняком громко захлопнулась дверь в комнату.
Он подошел, чтобы забрать со стола конверт и диктофон. Она зарыдала вновь и в отчаянии упала ему на грудь. Михаил ее не отстранил, нежно погладил по голове и попытался успокоить:
– Все будет хорошо! Мы еще так молоды, у нас еще будет много неприятностей в жизни… И радостей тоже…
Она обнимала его за шею, он чувствовал ее прелестный запах: чуть-чуть духов, чуть-чуть здорового теплого женского тела… Его руки помимо воли заскользили по ее спине… Еще немного, и они бы действительно оказались на ее крепких ягодицах…
“Тьфу! Вот наваждение! – выругался мысленно Михаил. – Этот тип меня просто закодировал. Что бы она обо мне подумала?!”
Она тоже почувствовала двусмысленность ситуации и отпустила шею.
– Как вы были правы! Сколько грязи! Сколько неприятностей! И-и-и… – она тоненько зарыдала вновь, но быстро успокоилась.
– Мы можем вас подвести до развилки, – предложил Михаил.
– Нет, я останусь!
– Только без глупостей!
– Он этого не стоит! Вы не представляете, как он лгал! Наверное, не знал о пленке и фотографиях…
– Вот это ответ женщины, которая вчера была только красивая, а сегодня еще и поумнела…
– Да я вся зареванная, помада даже на лбу…, – Мария невольно поискала глазами зеркало.
– У вас действительно все в порядке! Если женщина ищет зеркало, то о ней можно больше не беспокоиться…
– О женщине нужно беспокоиться всегда!
В четверг Михаилу сообщили адрес бывшей жены Гавриленко. Он в тот же день разыскал ее буквально через дорогу. Она работала в районной библиотеке и жила здесь же в райцентре в нескольких кварталах от прокуратуры.
Он увидел сорокалетнюю женщину крепкого сложения с увядшим привлекательным лицом. Что-то в этом лице напоминало лицо Гавриленко. Это что-то можно было бы назвать тип: такое же широкое большелобое лицо, прямой нос и крупный рот с четким рисунком губ. Только глаза были не серые, а карие и волосы темнее, но уже с заметной сединой.
Они разместились на стульях по обе стороны письменного стола в углу книгохранилища.
Михаил не успел объяснить причину своего прихода, как она его упредила:
– Я знаю, что произошло с Виктором. Вы по этому поводу?
– Да. Разве вы поддерживали связь?
– Нет, но часто кто-то из хутора или Рябошапок встречается мне или моим знакомым на рынке, в магазине… Мир тесен!
– Мы до сих пор не представляем мотивов его поступка. Не могли бы вы рассказать о нем, о причинах развода… Как вы познакомились?
– Если вам это поможет, я расскажу все… Он несчастный человек. Сначала исковеркал мою жизнь, а теперь и сам сядет на большой срок, если не расстреляют.
– Не расстреляют, есть несколько смягчающих вину обстоятельств… Часть из них он, вероятно, скрывает.
– Догадываюсь! Он угрожал и меня убить, если кому-либо скажу…
– Обещаю, что наш разговор останется между нами… Так как вы все-таки познакомились?
– После первого курса института я ехала на каникулы к родителям сюда, в райцентр. А он только демобилизовался и тоже ехал домой, на хутор. Мы оказались рядом в автобусе. Он в форме моряка, большой, загорелый, красивый… Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Он попросил адрес, и через неделю приехал свататься… Это были самые счастливые месяцы в моей жизни, а потом как обухом по голове… Об этом даже говорить неудобно…
