- Это частная, - кивнула на лодку Нюрка и недовольно уставилась на Коваля. Она еще не полностью освободилась от неприязни, которую вызывал у нее этот дачник.
Дмитрий Иванович вздохнул.
- Я бы и с моторкой справился. - В своей игре он зашел так далеко, что того и гляди предложил бы сторожихе деньги, лишь бы разрешила.
- Ха... Ему еще и моторку! Сказано: на лиман посторонним без разрешения выходить нельзя. - И лишь теперь решительно спросила: - А кто вы такой?..
- Да никто, - кротко ответил Коваль. - Отдыхаю, живу в гостинице... с разрешения директора совхоза. А вообще я пенсионер...
Нюрка смерила полковника критическим взглядом, словно зацепила крючком.
- Для пенсионера вы еще молодой...
- Я по военной линии, - нашелся Коваль.
- Может быть, - согласилась Нюрка. - Вам, слышала, пенсию дают не по возрасту, а сколько лет прослужили. - И она уже спокойнее, с любопытством посмотрела на Коваля. - Вы, может, полковник какой-нибудь?
- Вполне возможно, - улыбнулся Коваль.
- К нам и генерал ездит.
- Ну, генералу я неровня.
"Человека, - подумал Дмитрий Иванович, - больше всего настораживает неизвестность или то, что не укладывается в стандартные рамки". Теперь, когда он обрел усвоенный Нюркой стереотип дачника, первый шаг к нужному разговору был сделан.
И вдруг полковник увидел, что к берегу подходит утлая лодчонка деда Махтея. Коваль чем-то понравился этому дедку с широкой, белой, словно бы подпаленной снизу бородой, как у завзятого ресторанного швейцара; в бороде часто застревали рыбья чешуя, крошки самосада, из которого Махтей сворачивал самокрутки.
Дед подозвал Коваля, и тому пришлось подойти к воде.
- Дмитрий Иванович! - крикнул дедок, показывая на ведро в лодке. Бычками хочу вас угостить, полведра надергал.
- Спасибо! - замахал руками Коваль. - Не надо.
- А вы что-то долгонько отсутствуете, - не сдавался дед. - Думал, заболели... Бычки по вас скучают. - Махтей причалил к берегу, явно намереваясь похвалиться уловом.
Впрочем, это было на руку Дмитрию Ивановичу, и он, подтянув лодку, хотел было помочь деду сойти.
Но где там! В подкатанных до колен штанах, оголявших худые синие жилистые ноги, дедок ловко и легко ступил в воду.
- Здравствуйте. И берите себе эти бычки. - Он поставил ведро с рыбой к ногам Коваля.
- Вы лучше Даниловну угостите или вот Нюру, - показал Коваль на сторожиху.
- Фю-ю, - сквозь щербатые зубы присвистнул дедок. - У Нюрки знаете сколько рыбы - во! - Махтей провел ладонью выше своей головы. - Да и ваша Даниловна дорожку к рыбинспекторской кладовой знает. Что ей бычки!
- Разве в кладовой всем рыбу раздают? - улыбнулся Коваль.
- Э-э, не всем, - хитро прищурился Махтей. - По дорученции от начальства.
Формула, высказанная дедом, казалось, удовлетворила Коваля, а может, его внимание привлекла частная лодка с намалеванным на боку номером, мотор с которой был снят.
- Видно, кто-то весло потерял, - сказал Коваль, заметив, что в лодке правилка была не металлическая, как обычно, а старая, деревянная.
- Может, к хахалю ездила, а он ее прогнал, - захихикал дед. - Вот она на нем свое весло и поломала - девка крепкая. А это деревянное у меня стояло, выпросила.
- Кто? - поинтересовался Коваль.
- Да Валька, медсестра наша.
- А, медсестра, - сказал Дмитрий Иванович. - Я видел, такая высокая девушка. Так это ее лодка?
Даниловна как-то рассказывала про Нюркину хату - целый дом на четыре комнаты. Но с тех пор как у нее поселилась медсестра, больше никого к себе не пускает...
"Хорошие деньги эта Валька платит", - сказала тогда Даниловна.
"Откуда у медсестры деньги, - не согласился с ней Коваль. - Ставки у среднего медперсонала невысокие".
"Так она еще и портниха чудесная. Такие лифчики шьет, и в Париже, может, лучших не делают. К ней даже из Херсона приезжают. Вот и не хотят чужих людей у себя селить: у одной - рыба, у другой - лифчики..."
- Какому хахалю! - вспыхнула между тем Нюрка, ее опаленное южным солнцем лицо налилось кровью. - Забирай свое весло и иди отсюда, старый босяк! - озлобилась она на деда. - Уже землей порос, а такое мелешь!
- Ну и щука ты! Я же просто так, - отступился Махтей и, смущенный, побрел к лодке.
Коваль понял: разговора со сторожихой не получится, и направился к парусникам, как раз подходившим к причалу.
19
- У нас на всю область одна оперативная группа, - рассказывал Андрей Комышан, сидя перед Ковалем в гостиничном номере и теребя мягкую медную проволочку, которая кто знает откуда оказалась на столе.
Пришел Комышан с гостинцами - несколькими свеженькими, чуть привяленными тараньками и пивом. Стаканы были наполнены янтарным напитком, и собеседники неторопливо, глоток за глотком, казалось, запивали разговор. Велся он и впрямь не очень живо. Хотя после того ночного дежурства, когда они с Дмитрием Ивановичем задержали браконьеров на катере, Андрей и проникся к полковнику дружеским расположением и всячески это подчеркивал, однако чувствовал себя немного неловко с ним, словно от того исходила какая-то сковывавшая сила. Бутылка-другая пива, конечно, не могла его расшевелить. Поэтому он сидел за столом прямо, строго и крутил грубыми, со следами порезов и ранок пальцами злополучную проволочку.
- В оперативной группе людей немного, - объяснял он. - Всего четыре человека: районный инспектор и трое рядовых... - Комышан рассказывал почти машинально, думая при этом о всякой всячине, которая лезла в голову, о том, почему его так тянет к этому немолодому человеку, словно приворожил его чем, хотя с виду обыкновенный дачник, каких здесь каждое лето навалом - не сеют, не поливают, сами вырастают. Спросить бы, где работал до пенсии, да неудобно. - Остальные инспектора обслуживают участки. У нас четыре поста. Вот эти участковые инспектора и ловят браконьеров. Оперативная группа действует в исключительных случаях. Там, где начинают учащаться нарушения, возникают особые обстоятельства, появляются крайне нахальные вооруженные браконьеры, с которыми участковый не в силах справиться, туда и выезжает оперативная группа. Рассматривает заявления местных жителей, сигналы о нарушителях, жалобы на инспекторов. Работы у нас хватает, сами видели. Помогает общественность, дружинники. Сами не управились бы...
Комышан рассказывал и удивлялся, почему Дмитрия Ивановича так интересуют подробности их работы. Уж не собирается ли он пойти в рыбохрану? Поседевшая голова Коваля не позволяла делать такие предположения. Комышан, правда, уже убедился, что его новый знакомый человек крепкий, но он понимал, что возраст, который щедро посеребрил волосы, не разрешит Дмитрию Ивановичу проситься на их и для молодого нелегкую и опасную работу.
Смакуя пиво и свежую тарань, Коваль понемногу перевел разговор на последние события, на пересуды об убийстве, которые все еще не улеглись. Окружающая тишина, спокойный лиман, который в последние дни синим ковром смиренно разлегся под высокими кручами, словно бы отодвинули в прошлое недавнее трагическое происшествие. Но по селу ходила в черном платке желтая как воск Ирка Чайкун, кричала про несправедливость судьбы и требовала кары неведомому убийце. И даже этот приход Андрея Комышана был связан с тем, что Келеберда взял у него, а также у Юрася и Козака-Сирого подписку о невыезде и отобрал пистолеты, без которых инспектора не рисковали идти на дежурство. Поэтому у Комышана и появилось свободное время.
- Леня как-то сказал, что у вас с покойным был конфликт? - прямо спросил Коваль.
- Конфликт? - вскинул бровь Комышан. - А как же, бывало, - произнес он с нескрываемой грустью в голосе. - И не раз. С браконьерами каждую весну, как только нерест, начинаются конфликты, и еще зимой, когда рыба собирается в зимовальных ямах, а они драчами калечат ее.
- Да, да, - соглашаясь, кивнул Коваль. - Я о том случае, когда он вас избил.
- А-а, раки... - вспомнил Комышан. - Было дело... - Он замолчал, задумался, будто спрашивал себя, стоит ли вспоминать и рассказывать это чужому человеку. Но выражение лица Дмитрия Ивановича успокоило, и Комышан, преодолевая внутреннее сопротивление, глухо произнес: - Да-а, в прошлом году... Уже и забылось... Как-то в мае у меня выпало два дня отгулов. Отправился с друзьями на дачу. Там встретил еще одного знакомого, механика из управления милиции, который приехал отдохнуть с семьей. Пока женщины готовили еду, мы решили выехать на лиман. Взяли в лодку и в катер обрадованных ребятишек и подались мимо Красной хаты. Вскоре налетел сильный ветер, солнце закрыли высокие тучи. Мы пристали к берегу, помню, поиграли в волейбол, дети нарвали цветов, в мае их много на островках. Время было возвращаться обедать. Трое моих товарищей столкнули "южанку" в воду, сели и рванули себе. А мы вчетвером, не считая ребятишек, - я, значит, механик из милиции и хозяин катера, мой друг Сашко с женой, - еще долго возились с тяжелой посудиной, пока стащили ее на воду. Наконец, завели и стали медленно отводить катер от берега, где было много водорослей, ряски.
