— Если бы вы хотя бы объяснили мне, в чем дело. — Джон поднял на меня свои светло-голубые глаза.
— Пока не могу сказать ничего конкретного, ведение дела требует предельной осторожности и сосредоточенности. Поверьте на слово, тот, кто заказал убийство Эрика, не остановится еще перед одним.
Горбински принесли тюрбо в томатном соусе а-л'эспаньоль.
— Скажите, Джон, вы не знали, что Эрик был женат?
Джон поморщился, как от зубной боли, и, прежде чем ответить, выдержал небольшую паузу. Я подумала, что он делает это для того, чтобы не дать сразу выплеснуться эмоциям, которые переполняли его. Но руки Горбински были очень выразительны, жесты отражали и подкрепляли выражение глаз, руки и глаза работали, дополняя друг друга.
— Недавно узнал. Это известие не обрадовало меня. — Он тяжело вздохнул.
Если на террасе кафе во время разговора с Жаклин Фарно Горбински был опечален, но настойчив, то сейчас он был растерян. Весь его деловитый лоск улетучился, как облачко тумана под жаркими полуденными лучами.
— Вы видели ее?
— Приезжала на следующий день после похорон, видимо, хотела показать себя. У нас такие дела, я имею в виду наследственные права, обычно решают на уровне адвокатов.
— Как она себя вела?
— Я лишь удостоверился, что был прав, когда отговаривал Эрика от этого брака. Вы знаете — на похоронах она не была, ей нужны только деньги. К сожалению, она может их получить. Боже мой! Эрик, Эрик… — покачал он головой.
— Она приезжала одна?
— Одна, — коротко ответил Горбински.
— После похорон вы общались с Бронштейном?
— Только по телефону, я вылетел в Европу раньше, чем он появился в Нью-Йорке. Вы с ним так и не встретились?
— К сожалению, нет, а мне хотелось кое о чем его расспросить. Кстати, вы в курсе, что Эрик собирался с ним распрощаться?
— Мы с ним говорили об этом, но как-то вскользь. Если бы вы знали, как я раскаиваюсь в том, что столько вещей пускал на самотек! — с чувством произнес Горбински. — Все хотел, чтобы Эрик научился самостоятельности, поручал ему такие ответственные мероприятия! А надо было кое-что еще делать самому или хотя бы контролировать. Эрик, конечно, был молодцом, очень старался… Здесь моя вина… — Горбински провел ладонью по лицу ото лба до подбородка.
Жест отчаянного сожаления и бессилия.
Я не стала его успокаивать, в таких случаях самые проникновенные слова бесполезны. И, может быть, самое лучшее — посочувствовать молча.
— Вы тоже летите в Нью-Йорк?
— Да, много работы накопилось за это время. А вы где останавливались в Нью-Йорке?
— В «Милфорд плаза».
— Я могу предложить вам свой дом — места хватит, — улыбнулся Горбински.
— Спасибо, с удовольствием. — Я обрадовалась его предложению.
Джон достал чековую книжку, что-то заполнил в ней и вырвав листок, протянул мне.
— Вот, возьмите.
Я посмотрела на цифру, проставленную в чеке, — пять тысяч.
— Что это?
— Это в счет компенсации ваших расходов, вам, наверное, нужны деньги. Если понадобится больше, скажите, я все оплачу. О гонораре поговорим позже.
— Благодарю вас. — Я сложила чек пополам и сунула его в карман пиджака
Джон подозвал официанта, открыл бумажник и, достав деньги, расплатился. Мой взгляд машинально скользнул по внутреннему пластиковому кармашку, куда часто вставляют фотографии близких людей. Не могу припомнить другого такого случая, чтобы обычная фотография на документ так полно могла бы удовлетворить мой эвристический интерес…
— У меня к вам есть одна просьба, Джон.
— Пожалуйста, все, что в моих силах.
— Может быть, она вам покажется несколько неожиданной…
— Ну, говорите же.
— У вас ведь есть адвокат?
— Конечно, но я ничего не понимаю, вам что, нужен адвокат?
— Как вам сказать, он мне может понадобиться.
— Хорошо, как только мы прилетим, я тут же с ним свяжусь и представлю вас ему, его контора находится на пересечении Норфолк и Ривингтон-стрит, это в южном Манхэттене.
— Не знаю, как вас благодарить. — Я тепло посмотрела на Джона.
— Это я вас должен благодарить, — галантно сказал он, — вы доказываете на деле, что Эрик вам был небезразличен. Если вам необходимо будет поехать в Нью-Йорк-Сити или еще куда-нибудь, вы можете пользоваться моими автомобилями.
— Еще раз спасибо.
В это время объявили наш рейс.
— Ну, нам пора. — Горбински встал и, подойдя ко мне, помог выйти из-за стола.
* * *
Нью-Йорк — Бергефилд
26 мая
20 час 42 мин
От международного аэропорта Кеннеди до Бергефилда около двух часов на такси. Доехав по шестьсот семьдесят восьмой трассе до озер и миновав Медоуз — Корона-парк, мы повернули к Ист-Ривер. Нам еще предстояло пересечь Гудзон по мосту Вашингтона, после чего, двигаясь по Интерстэйт-Парквэй, добраться до Инглвуда, а там до резиденции Горбински — рукой подать.
* * *
Бергефилд
27 мая
9 час 00 мин
Джон Горбински выбрал неплохое место для дома, тихое, уединенное, кругом лес, озера, луга — пейзаж, напоминающий Подмосковье.
Как объяснил мне Горбински, задумывая строительство дома, он хотел потрафить двум своим пристрастиям — жить комфортно и уединенно. Дышалось здесь действительно легко и свободно, природа, что называется, заглядывала в окна, овевая почти молитвенным покоем утомленного и издерганного суетой человека, большую часть дня проводящего в офисах и конторах Нью-Йорка.
Огромные по площади газоны, чья сочная зелень подчеркивала нежную, зелено-голубую окраску стен, окружали дом Джона Горбински, представлявший в плане довольно замысловатую фигуру. Различные по назначению помещения имели к тому же разную высоту, создавая таким образом причудливую архитектурную композицию.
Сплошное натуральное дерево снаружи и внутри — сколько же это может стоить?!
Паркетные полы, дубовые двери, камин, кожаные диваны и кресла, книжные полки, скульптуры и картины, керамика…
Совершив пробежку по лесу, я приняла душ, позавтракала и, устроившись на диване с журналами, стала ждать звонка Джона. Вскоре он позвонил.
— Доброе утро, как спалось? — приветливо спросил Джон.
— Отлично, как у себя дома.
— Я говорил с Патриком Овераллом, он готов принять вас в двенадцать тридцать. На всякий случай запишите его телефон. — Он продиктовал мне номер.
— Благодарю вас, — только и могла ответить я.
— Тогда до вечера, у меня много дел, — уже более сухо произнес Джон.
* * *
Нью-Йорк
27 мая
11 час 47 мин
Белый «Понтиак» внушительных размеров оказался на удивление маневренным, о скорости я и не говорю. Несколько раз я превышала на трассе разрешенный предел в сто десять километров. Казалось, я плыла над поверхностью дороги, не чувствуя никакого дискомфорта из-за огромной скорости, которую позволяла развивать Хенри-Хадсон-Парквэй. До самой Спринг-стрит я вдохновлялась меняющейся от пирса к пирсу панорамой Гудзона.
Контора Патрика Овералла находилась на шестнадцатом этаже одного из небоскребов на Норфолк-стрит. Мне пришлось проехать на пару кварталов дальше, чтобы найти паркинг. Ровно в двенадцать тридцать я ступила на синтетический ворс ковра в приемной кабинета Патрика Овералла.
— У меня назначена встреча с мистером Овераллом. Моя фамилия Иванова.
— Проходите, мистер Овералл ждет вас.
* * *
В небольшой закусочной возле Линкольн-сквер стоял обычный для подобных заведений гвалт. Необычным было, пожалуй, только то, что время ленча давно миновало, и я затруднялась объяснить, чем было вызвано подобное оживление в столь неурочный час.
Проглотив нехитрый обед, набрала номер Бронштейна, надеясь, что изолированное пространство телефонной кабинки обеспечит приемлемую слышимость.
— Бронштейн у телефона, — услышала я в трубке голос неуловимого Авраама.
— Добрый день, — я с удовольствием заговорила на «великом и могучем», — меня зовут Татьяна Иванова, я частный детектив. Джон Горбински поручил мне расследование гибели своего сына, мне необходимо встретиться с вами, это срочно.
— Но я занят. И потом, не представляю, чем могу вам помочь?
«Что это? — подумала я с негодованием. — Тупость, бессердечие, малодушие или криводушие?»
— Я к вам подъеду через полчаса, — не обращая внимания на его отнекивание, сказала я.
— Я сейчас уезжаю на встречу с клиентом, освобожусь поздно.
— Мы могли бы встретиться у вас дома, — настаивала я.
— Боюсь, что это невозможно, — продолжал уклоняться Бронштейн.
— Почему?! — с нескрываемым раздражением спросила я.
— Я сегодня не буду дома, — устало выдохнул Бронштейн.
