убил. Эта мысль выжигала ему мозг. Он опустошенно опустился на табуретку.
– Пяпя, пяпя, – дочка дернула его за рукав. – Тебе плохо?
Андрей посмотрел на дочку. Детдомовская безотцовщина порождает детдомовскую безотцовщину. Круг замкнулся.
– Нет, доченька, все хорошо. Просто папа сильно устал, – Андрей проводил и уложил дочку рядом с другой. Больше их он никогда не увидит.
Андрей вернулся в комнату, где его поджидал Буга с ножом в руке. Вид у него был страшный, перекошенное лицо в крови, губы беззвучно дергались. Увидев Андрея, он скакнул к нему и всадил нож в живот с проворотом.
Андрей охнул и без чувств свалился на пол, и из-под щелястых половиц выступила вода, которая стала быстро наполнять комнату.
Буга, выронив нож, стал пятиться в другую комнату и испуганно повторять:
– Н-не я, н-не я, я н-не х-хотел, я н-не хотел.
Он юркнул в другую комнату. Там с разбегу бросился в воду и обратился в сома. Надька-пьянь вместе Иркой ни во что не обратились, их тела бултыхались в воде, вокруг головы Ирки медленно расплывалось, все увеличиваясь, красное пятно, а Надька–пьянь захлебнулась рвотными массами.
В зал, срывая двери в петель, втиснулась инвалидная коляска. Бомж попытался достать из воды тяжелое тело Андрея, но он, мокрый и тяжелый, выскальзывал из рук. Бомж крикнул:
– Мальцы, подмогните!
Мальцы, словно ждали его команды, выскочили из спаленки и, сипя от натуги, кое-как смогли затащить на колени инвалида тело Андрея, а потом, развернув коляску, вытолкнули её из дома. Потом закрыли дверь и прошли в спаленку. Вода была уже по колено. Они разбудили сестренок, которые захныкали спросонья и стали звать «пяпю». Мальцы переглянулись и самый смелый буркнул:
– Нет больше пяпи. Он просил передать, что если хотим спастись, делайте как мы.
Мальцы дружно нырнули в воду и превратились в бойких окуньков.
Старшая сестричка ухватила младшую за руку и стала тянуть в воду. Младшая брыкалась и не хотела слазить с постели. Старшая осерчала и сбросила младшую в воду, и следом нырнула за ней. Они превратились в двух бойких красноперок.
Скрипели колеса инвалидной коляски. За коляской тянулась дорожка кровавых капель.
– Ох, и тяжел, ты, бродяга-масквач! Ишь удумал, второй раз на мне ехать, нет бы своими ножками топать. Еще одну такую ночь не переживу, пупок развяжется. Так и знай, если в очередной раз ткнут ножом, спасать ну буду.
Инвалид, разговаривая сам с собой, добрался до гостиницы, постучал, и ему открыла администраторша – отчаянно молодящаяся дама лет пятидесяти. Увидев его, она уперла руки в боки и недружелюбно спросила:
– Опять своего дружка бухого в дубель и в кровищщи привез? Опять стриптиз будете устраивать? Как вы надоели! Так и знай, больше дверь не открою, стучи – не стучи.
Инвалид покаянно развел руками:
– Клянусь, это в последний раз, больше не буду.
Администраторша скептически поджала губы:
– Обещала свинья в грязи не валяться.
Инвалид с трудом переместил тело на на землю:
– Так браток, давай полечимся, – и стал водить ладонями над животом. Рана на животе затянулась. – Запомни, ничего не было. Плохой сон. Теперь раздевайся и иди в свой номер.
Тело послушно кивнуло, сбросило с себя окровавленную одежду и голым прошествовало в гостиницу. На этот раз администраторша промолчала.
6. ТРЕТИЙ ДЕНЬ
Третий день оказался таким же бездельным. Срочная почта не доставила ему пресловутый пакет с документами. Оператор долго щелкал клавишами компьютера, выясняя нахождение пакета, а потом, пожав плечами, сообщила, что не может сообщить причину недоставки пакета. По данным пакет на месте, но в наличии его не находилось. «Можете подавать жалобу, чтобы провели проверку». На вопрос: «часто пропадает почта?» последовал не очень-то обрадовавший ответ: «Частенько, привыкли. Ждите завтра. Завтра обязательно будет». Лау ничего не оставалось, как выйти из здания задуматься над вопросом: как убить третий сакральный день». С бомжом-чичероне встречаться не хотелось, уж больно навязчивый тип, с напыщенным достоинством рекламирующий никчемные провинциальные достоинства, коих он насмотрелся за годы работы в конторе. При этом нахально требующий рупии. Доморощенный валютчик. Он не боялся остаться здесь еще на день другой. Его не испугали завывания покойного Дериктора, не испугали женские убеждения о том, что отсюда надо вырваться на третий день. Женщины, как известно, существа стойкие и крепкие, они умеют мгновенно переложить на хрупкие мужские плечи свои заботы и печали, а потом искренне удивляться, как эта мужская особь посмела не исполнить ее такие скромные пожелания. Сначала московская рыжуха, мечтающая стать писательницей. С такой жизни не было бы с самого начала. У нее было бы все напродажу, без вариантов. Жажда прославиться – самая страшная разъедающая душу, где ничего нечт святого, одна только жажда славы. Увольте от такой приятно перспективы.
Ему хватило общения с новым откровением в русской литературе – почитательницей пятнадцати мертвых петухов. Крайне эгоистичная, заботящаяся только о себе, нежной и непонятной грубыми мужланами и тщательно записывающей все похождения с ним, чтобы выдать в очередном перле уже не с пятнадцатью, а двадцатью-тридцатью мертвыми петухами, которым она самолично перережет глотки. Творческого воображения – ноль, вот и будет затаскивать до дыр удачный – с ее точки зрения прием. Ей бы, бедняжке, к психологу, но что потом останется – прыщавая девица неопределенных лет, никому не нужная, со смутным ощущением, что жизнь прошла, промчалась мимо, а она так и осталась на полустанке в выцветшем полушалке, и трахать ее будут мужики только по пьяни, по трезвянке пугаясь ее угрюмого вида. А так – полубогема, такие непризнанные творческие личности для вдохновения вкушающие дешевую боромотуху, которой, если дадут свободу – о-го-го! Еще было другое интересное предложение – армянка. Тут Лау мог бы и решиться. Наверное, хорошая жена, отличная хозяйка, ухаживала бы за ним – он самонадеянно надеялся – и катался бы как сыр в масле. Но в душе он был трус. У нее был ребенок- дочка., следовательно, надо было взвалить на себя проблемы с этим ребенком, общение с ее отцом, а потом, повзрослев, горячая кровь могла бы взбрыкнуть, и на какое-нибудь его невинное замечание могла объявить его сексуальным маньяком, совратителем юной и чистой непорочной девичьей души. Интернет и армянская диаспора – в помощь. С учетом его не очень стойкой психики, переживший во солдатах очередную по счету кавказскую войну, любой судебный психиатр недрогнувшей рукой дал заключение о его маньяческих наклонностях, осложненных постравматическим армейским синдромом. Поэтому лучше одному выбираться из данной передряги, красотки пусть постоят в сторонке. В другой раз. Когда он будет до изумления пьян и будет готов спасти целый табун прекрасных дев. Длинноногих, красивых и заносчивых от осознания своей красоты. В другой раз. Его Боливар слишком тощ и плохо кормлен, чтобы спасать очередную пассию хозяина
