Через неделю они расстались.
Со вторым все оказалось сложнее, хоть и продлилось чуть дольше, но закончилось так же: она ушла, сказав, что полюбила другого. Третий повторил участь второго.
На самом деле настоящей причиной ее ухода всегда становилось неприятие физической близости. Как только дело доходило до постели, Марьяна сбегала. Она не переносила интимных прикосновений, не желала любовных игр, плотских удовольствий и оргазма. Она даже поцелуи еле терпела.
И в этой беспощадной неполноценности, в этой фригидности она винила ненавистного Стаса Платова. Что с ней случилось тогда, в его комнате? Почему, испугавшись, она перестала быть нормальной девушкой, как другие? Почему Оборотень стал видеться ей чаще?
– Стас, надо найти того, кто нужен Полине, – сказала Марьяна. – Нужно сделать все, что в наших силах, Стас. Ты слышишь?
Платов провел пятерней по коротким светлым волосам, опустил взгляд на надпись «Ищи виновного» и кивнул. Полина со всей серьезностью дала им понять: если они не начнут искать виновника ее смерти, им не поздоровится. И неважно, какие у них отношения.
В коридоре загремело – что-то упало и разбилось.
А потом грохот заполонил квартиру, будто кто-то принялся колотить о пол чашку за чашкой, блюдце за блюдцем, раскидывал столовые приборы, швыряя их в стены.
– Это на кухне… – Стас вскочил с пола, закрыл дверь и повернул ключ.
Шум стих, раздались негромкие, но отчетливые шаги. Кто-то встал перед дверью комнаты с той стороны и постучал. Размеренно, через равные паузы, три раза.
Тук-тук-тук.
Из-под двери шепнули:
– Раз, два, три-и. Угадай – или умри-и.
Марьяне показалось, что Стас, услышав пугающую фразу, что-то вспомнил.
Он мотнул головой, словно пытался вытряхнуть из нее дурные мысли. Судя по выражению ужаса на его лице, там, за дверью, ждало что-то опасное, что-то непобедимое и отвратительное.
От боли и страха Марьяна не могла оторвать себя от стены. Она так надеялась, что кошмар закончился, но нет – бесконечная ночь ада продолжалась.
* * *
Стас, казалось, пребывал в растерянности, в когнитивном анабиозе: тер лоб, уставившись на дверь, и хмурился, словно силился понять, какого черта он здесь делает. И прежде чем Марьяна успела его окликнуть, выдал замогильным голосом:
– Это игра. Это детская игра.
Стас оглянулся, и от его взгляда Марьяну бросило в холод. Он прижал палец к губам, прося девушку о молчании.
– Странная игра, но она нам нравилась, – сказал он, глядя куда-то мимо нее, сквозь нее, куда-то в прошлое. – Мы играли в эту игру в детстве. «Раз, два, три. Угадай – или умри» – так мы говорили.
Марьяна открыла рот, чтобы ответить, но Стас приложил палец к губам.
Она кивнула, оперлась на ладони в попытке подняться. Пальцы стали влажными и скользкими, левая нога онемела, но Стас не догадался помочь Марьяне подняться – ни одна эмоция не отразилась на его лице.
Он продолжал вспоминать:
– Да, мы так и говорили: «Угадай – или умри». Дети часто пускают смерть в свои игры, вот и мы пускали. Никто, конечно, не умирал, если не угадывал. Давалось два «стука» на ошибку. На третий «стук» ты должен был угадать.
Марьяна нахмурилась, давая понять, что не уловила смысла игры.
– Игрок становился с одной стороны двери, все остальные – с другой, – пояснил Стас. – Игрок кричал: «Раз, два, три. Угадай – или умри», и кто-то стучал в дверь. После первого «стука» игрок называл чье-нибудь имя. Если он ошибался, то стучали второй раз, и игрок снова пытался угадать стучавшего. Если не угадывал, то ждал третьего «стука». Если и после него игрок называл неверное имя, то проигрывал и якобы умирал. Ну а если угадывал, то умирал тот, кто стучал в дверь.
Марьяна поморщилась.
– Согласен. Совершенно глупая игра. Но, – Стас посмотрел на дверь, – мы были маленькими и глупыми. И мне кажется, сейчас там стоит игрок, он хочет угадать, кто находится в комнате. Если он угадает, то кто-то из нас умрет в игре, а именно тот, кто постучит в дверь. Умрет по-настоящему.
Она уловила в голосе Стаса страх, еле различимый, но сильный. Тревога передалась и ей.
– У нас есть шанс. Тот, кто за дверью, думает, что я один его слышу. – Стас наконец помог Марьяне подняться на ноги. – Есть идея, – зашептал он ей на ухо. – Если ты будешь молчать, он ни за что не угадает тебя. Сделаем так: я говорю, а ты молча стучишь в дверь. Только не издавай ни звука, будто немая. Согласна?
Марьяна округлила глаза, выражая свое возмущение: вместо того, чтобы самому разобраться со смертельной игрой, Платов заставляет ее сделать это.
– Доверься мне. Хоть раз в жизни доверься мне, – взмолился он.
Она отрицательно покачала головой.
– Ты должна, – потребовал Стас.
В его голосе появилась сталь, лицо словно потемнело, отразив решимость, угрозу и нетерпение – все эти эмоции Марьяна уже наблюдала, когда он навалился на нее в этой самой комнате пять лет назад.
Платов наклонился к уху Марьяны.
– Если в дверь постучу я, игрок угадает меня сразу. А потом войдет сюда. Ты хочешь, чтобы он вошел?
Стас опять подавлял ее.
– Раз, два, три, – донесся тягучий шепот из коридора. – Угадай – или умри-и-и.
Марьяна сжала кулаки.
И кивнула, соглашаясь подчиниться. В этот момент она ненавидела Платова еще сильнее. Он пугал ее уверенностью и внезапно вспыхнувшим волчьим азартом. Он просил ее пойти на смертельный риск, он снова заставлял ее делать то, чего она не хотела и даже не до конца понимала.
Стас встал перед дверью и громко произнес:
– Начали. Раз!
Марьяна сжала дрожащие пальцы в кулак и ударила костяшками по двери. Послышался скрип – кто-то принялся скрести ногтем с той стороны.
– Е-о-о-ож-ж-ж-ш-ш… – прошипело из коридора.
Услышав это слово, Стас разом побледнел.
– Еж, трусливый еж… – Шипенье нарастало. – Иди к нам, мы ждем тебя, все мы хотим, чтобы ты перестал бояться… ты ведь напуган? Напуган? Мы знаем, о-о, мы знаем, как ты боишься. Мерзкий трус и убийца… убийца и тру-у-ус… я чувствую, как трясутся твои поджилки… но мы прощаем тебя… выходи, Еж…
Стас заставил себя ответить:
– Не угадал. Два.
Марьяна ударила в дверь, после чего наступила тишина, скрежет стих.
Она посмотрела на Стаса. Его лицо покрывала испарина, шея напряглась, на висках бились голубые вены.
– Еж, мы знаем, что это ты! – крикнул кто-то. Крикнул истерично, надрывно, словно еле сдерживаясь, чтобы не выломать дверь. – Ты ведь один, мы знаем! Ты один, и тебе страшно… страшно… стра-а-ашно… – Оно завыло, и в узкую щель у пола полезли тонкие черные пальцы. –
