же! Им ведь было необходимо постоянно подтверждать логику Маркса и Ленина, которые доказали, что коммунизм — высшая стадия развития человеческого общества. Если есть серьезные аргументы, ты — победитель в любом споре, и люди пойдут за тобой! Ну а в случае с Шамбалой имелся и еще один резон: необычность учения, которое расширяет пределы человеческих возможностей. Если бы удалось сделать то, о чем пророчествовал Варченко, значит, мировая революция — вопрос сугубо технический.
— Постойте, — перебил Корсаков. — А если эти знания попали бы к противникам мировой революции?
— Хм. Странно. Вы неожиданно подошли к другой стороне этой медали.
Афонин сел за стол, выложил на него трубку и стал неспешно набивать ее табаком, предложив курить и Корсакову. После паузы продолжил:
— Вам приходилось слышать имя Унгерн?
— Барон?
— Ну, значит, приходилось, — улыбнулся Афонин. — Унгерн, между прочим, потомок тех рыцарей, которые осели на берегах Остзейского края, то есть Балтийского моря, после распада Тевтонского ордена. И вдруг в пору распада державы Унгерн заявляет, что Российская империя будет спасена Азией!
— Но Унгерн, насколько мне помнится, бандитствовал недолго, — возразил Корсаков.
— Недолго, — признал Афонин. — Но ходили слухи, будто возле Унгерна крутилась еще одна сомнительная личность той эпохи, генерал Бермонт-Авалов.
— Кто?
— Вот и я про то же, — усмехнулся Афонин. Попыхал трубкой, раскуривая ее, продолжил: — Авантюрист, каких в пору Гражданской были легионы. Сам себе присваивал звания: уехал в Германию корнетом, возвратившись, кричал на каждом углу, что он — полковник. Потом Авалов участвовал в походе Юденича на Питер, стал одним из виновников его полного провала и — исчез. Говорят, будто спер при этом большие деньги.
— Это, наверное, тоже не было редкостью?
— Дело, конечно, не в деньгах. Утверждают, будто видели его в окружении Унгерна, которого он якобы склонял к походу… Куда бы вы думали?
Корсаков посмотрел на Афонина и предположил:
— Куда-нибудь «туда»?
— Именно. Но имелись разговоры, а точнее, письма о том, будто Унгерн Авалову дал-таки людей, несмотря на то что и сам в них нуждался!
— Это кто-то может подтвердить? — спросил Корсаков.
— Вряд ли, — отрезал Афонин. — Такие вещи в советские времена не поощрялись, а нынешние «открытия», как правило, делаются на слухах и сказках.
— Зачем же вы мне это рассказали?
— Затем, что вы, как мне показалось, ведете настоящий поиск, а не кропаете диссертацию.
— А если кропаю?
— А если кропаете, то от меня вы получили шиш с маслом!
И Афонин улыбнулся широко, гостеприимно, от души, на что и Корсаков ответил такой же улыбкой.
— Значит, не только чекисты занимались Шамбалой?
— Нет, конечно! Шамбала интересовала и англичан, и немцев, и французов, и, естественно, американцев, которых жадность не доведет до добра.
— То есть тибетское направление, можно сказать, исследовалось со всех сторон.
— Да. Только ведь никто толком-то не может показать и доказать, где находится эта самая Шамбала. Одни говорят, в Тибете, другие — в Гималаях, а кто-то даже числит ее на Памире. Между прочим, у нее ведь есть и еще одно название. Иногда ее называют Беловодьем.
Что-то щелкнуло в голове Корсакова, переключилось и завертелось возле крохотной несуществующей оси. Вертелось долго, пока он не понял, в чем дело. Игорь вспомнил Питер, разговор с Лесей, с которого, собственно, и начался весь этот бег. Друг Леси, тот самый, который подставил ей таинственного «немца», уехал «куда-то на Беломорье», сказала она. А нет никакого Беломорья. Уехал он искать Беловодье. А если Беловодье, то и вся история с публикацией «немца» — выдумка! Вот только на что эта выдумка нацелена?
— Игорь, с вами все в порядке? — забеспокоился Афонин.
— Да-да, просто задумался, — успокоил его Корсаков. — Просто немного устал, да и вас, видимо, уже утомил. У меня, собственно, последний вопрос: как все эти материалы, о которых мы говорили, попали сюда, в Казань?
Афонин пожал плечами:
— Честно говоря, не знаю. Возможно, были привезены сюда, а возможно, и перемещены позднее. Во-первых, в силу своего географического положения, Казань — неизбежный пункт на пути из Шамбалы в Москву. Не забывайте, что из тех краев в столицу два популярных маршрута — через Казань и через Ярославль. Во-вторых, я думаю, тут, подальше от начальства и любопытных глаз, вполне могла существовать какая-нибудь специальная база НКВД, занимавшаяся и самим изучением Шамбалы, и координацией этого изучения. В-третьих, и это тоже очень важно, наверху все еще шла война группировок, что перетекало в работу спецслужб.
Будто молния пронзила Корсакова, и он едва сдержал себя, сумев спросить спокойным тоном:
— То есть, возможно, кто-то тут или, например, в Ярославле прятал часть результатов?
— Конечно, — кивнул Афонин. — Ведь все экспедиции Бокия наверняка работали по своему плану, и уследить за ними на всем протяжении плана было невозможно. Возвращались тогда, когда выполняли задание. Значит, вероятны какие-то «провалы во времени». А спрятать или передать документы кому-либо легко в течение нескольких минут.
Выйдя из машины Афонина, Корсаков глянул на часы — половина четвертого — и почувствовал голод. Двинулся вперед в поисках какого-нибудь общепита и почти сразу увидел на другой стороне улицы вывеску ресторана. Чертыхнулся — надо возвращаться к перекрестку, — повернулся, и первое, что бросилось в глаза, — тот же самый пуховик «как у Марины Айрапетян» и тот же самый парень в той же компании, что и в кафе. Парень явно испугался и хотел спрятаться, но — некуда!
Ни его появление, ни тем более поведение Корсакову не понравились, потому что очень напоминали слежку, и слежку демонстративную. Впрочем, подумал он, если бы это была «демонстрация», парень не испугался бы, а наоборот, выражал бы деловитую уверенность. Он же тем не менее явно испугался, а почему?
И вообще, что это за фокусы? Что происходит и где Ганихин, отвечающий за безопасность?
Когда Корсаков пришел в кафе, до их встречи оставалось больше часа, потому и обедал он не спеша, и был удивлен, когда в зал вошел Ганихин в сопровождении двух парней, которых ни на аэродроме, ни позднее с ним не было. Парни остановились шагах в пяти-шести от стола, за которым сидел Корсаков, а
