— Три дня! — горестно вздохнула Юля. — Похоже, о нас даже никто и не думает.
— Может, нам стоит попытаться самим выйти из леса? — пробормотал Ваня.
— Куда? — спросил его я. — Ты знаешь, в какой стороне находится геологическая экспедиция, или хотя бы какой-нибудь населенный пункт? Не знаешь. И никто из нас не знает. Какую бы сторону мы не выбрали, мы в любом случае пойдем наугад, и чего доброго заблудимся так, что нас потом сам черт не сыщет.
— Не поминай черта, — попросила Патрушева.
— Вы бы лучше подумали, как нам пережить эту ночь, — заметила Ширшова.
— А что тут думать? — отозвался я. — Пока мы все вместе — мы в безопасности. Если это существо снова появится, на всех на нас оно вряд ли нападет.
— А если все-таки нападет?
— Значит, будем отбиваться.
— Я думаю, ночью нужно наладить дежурство, — предложила Юля, — чтобы нас не застали врасплох, и чтобы было кому в случае чего поднять тревогу. Мало ли кто захочет наведаться к нам в гости. Дежурить будем по очереди, по полтора-два часа.
— Разумно, — согласилась Лиля.
— Будет неплохо еще пространство перед дверью устлать сухими ветками, — сказал Попов.
— Это зачем? — не понял Тагеров.
— А затем, чтобы мы смогли услышать, если к двери кто-то подойдет, — объяснил Ваня. — Сучки ведь хрустят, когда на них наступаешь.
— Идея! — восхищенно воскликнул я. — Так может, их стоит разбросать не только перед дверью, но и вокруг всего дома?
Моя мысль всем понравилась. Сухие ветки были тут же собраны и разложены по периметру вокруг избушки.
Солнце полностью скрылось за горизонтом. Воцарился мрак. Мы потушили костер, зашли в домик, и договорились об очередности дежурств. Начинать выпало мне. Ребята улеглись на полу, девчонки на кровати. Я же взял в руки топор, уселся возле двери, и принялся внимательно вслушиваться во все звуки, которые долетали до моих ушей. Но звуков было мало. В основном они относились к сопению и ерзанью тех, кто находился в домике. Ночь выдалась безветренной, поэтому снаружи стояла тишина.
— Дима? — раздался вдруг чей-то шепот.
Я узнал голос Патрушевой.
— Чего? — прошептал я в ответ.
— Как ты думаешь, а не мог ли Сергей стать жертвой чего-то потустороннего?
Юля поднялась с кровати, подошла ко мне и села рядом.
— Когда я училась в школе, я как-то прочла одну книгу про всякие необъяснимые явления. И эта книга сейчас стала всплывать в моей памяти. Там, в частности, рассказывалось про древние языческие захоронения. Когда у язычников умирал какой-нибудь представитель знати, они всегда хоронили его по специальному обряду. Цель этого обряда заключалась в том, чтобы дух умершего всегда обитал рядом с телом, и охранял могилу. И если могилу кто-нибудь осквернял, дух его убивал.
— Ты веришь в существование духов, охраняющих могилы? — хмыкнул я.
— Я не могу сказать, что слепо в это верю, — ответила Патрушева. — Но я думаю, что какая-то доля правды в таких легендах все же есть. Как, например, можно объяснить тот факт, что многие археологи, которые в разное время раскапывали древние захоронения, затем вдруг загадочным образом погибали? А средневековые пираты? Общеизвестно, что когда они прятали свои сокровища на каком-нибудь острове, они часто при этом убивали кого-нибудь из своей команды. Тело принесенного в жертву помещали недалеко от тайника, чтобы его дух этот тайник охранял. Известно много случаев, когда искатели, подобравшиеся очень близко к пиратским сокровищам, вдруг умирали ни с того, ни с сего.
— Я, кажется, понял, куда ты клонишь, — прошептал я. — Ты хочешь сказать, что Вишнякова убил дух жившего здесь охотника?
— Я хочу сказать, что это вполне вероятно, и что это объяснение не нужно сбрасывать со счетов, — поправилась она. — Ведь Сергей забрал у него самородок. А духи не прощают, когда ты берешь то, что тебе не принадлежит. Вот поэтому он и погиб. Кстати, очень может быть, что тот скелет был оставлен здесь специально для охраны. Кто его знает, может здесь где-то недалеко зарыт клад.
— После всего того, что ты рассказала, я и под дулом автомата не возьмусь его искать, — пошутил я. — Лучше уж быть бедным, но живым, чем богатым, но мертвым.
— Слушайте, может хватит? — раздался ворчливый голос Ширшовой. — Спать мешаете. Днем, что ли, нельзя поговорить?
— Ладно, ладно, — миролюбиво произнесла Юля, сжала мою руку в своей, отчего мое дыхание заметно участилось, затем поднялась на ноги и вернулась к кровати.
Я посмотрел в окошко, которое продолжал заливать яркий лунный свет, и прислушался, не доносится ли снаружи чего-нибудь настораживающего. Но все было тихо. После рассказа Патрушевой мне стало как-то жутковато. Когда слушаешь истории о привидениях днем, воспринимаешь их с гораздо меньшей серьезностью. Но когда они звучат ночью, поневоле хочется в них верить. А в свете того, что нам довелось пережить в последние сутки — особенно.
"А ведь вся чертовщина происходит как раз в полнолуние", — пронеслось у меня в голове, и по моей спине ощутимо забегали мурашки.
Тут со стороны кровати, на которой лежали девчонки, до меня донеслись тихие, приглушенные всхлипывания. Похоже, это плакала Лиля. Чувствовалось, что она всячески пыталась себя сдерживать. Но, видимо, ее тонкие нервы оказались не в состоянии и дальше терпеть ту натянутость, в которой они пребывали последнее время, и дали слабину.
На слезы Лили никто не отреагировал. Даже Юля. Никто не спросил, что случилось. Никто не попытался ее успокоить. Никто даже не сдвинулся с места. Все, не сговариваясь, сочли, что Лилино расстройство — это сугубо ее проблемы, которые не достойны чьего-либо, даже малейшего, внимания.
Что означал этот плач? Обычное нервное истощение, или горечь от крушения надежд, усиленную запоздалым раскаянием?
Я стал чувствовать, что сон наваливается на меня все сильнее и сильнее. Мое сознание погрузилось в состояние полудремы, и стало уплывать куда-то в сторону. Обрывки мыслей беспорядочно скакали у меня в голове и наслаивались друг на друга. Я боялся закрыть глаза. Мне казалось, что как только я их сомкну, я тут же непроизвольно погружусь в объятия Морфея. Чтобы сбросить с себя эти сонные оковы, я поднялся на ноги, и принялся резко крутить головой из стороны в сторону.
Настроение было угнетенным. В мою голову вдруг полезла всякая философия о несправедливости жизни. Почему первенство в ней держат в основном порочные люди, а те, кто наделен положительными качествами, чаще всего бывают лишены достатка и положения? Почему в карьере главной движущей силой являются нахрапистость, пронырливость, хитрость, способность идти по головам, а компетентность и порядочность отходят не на второй, а всего лишь на третий, или даже на четвертый план? Почему материальное благополучие в огромном количестве случаев имеет под собой полузаконную, а то и вовсе криминальную основу?
Так может, порок оправдан? Может, все так и должно быть, и миром действительно правит жестокий прагматизм, а честность и благородство — это только для дураков? А коли так, чего комплексовать?…
Кое-как выдержав отведенные мне полтора часа, я растолкал Ваню, который должен был дежурить следующим, вручил ему "оружие", лег возле стены, положил под голову свой рюкзак, и моментально отключился.
Разбудил меня сильный толчок в бок. Мучительно не желая просыпаться, я сначала не придал ему особого значения, и даже попытался отмахнуться. Но повторный, еще более сильный толчок все же заставил меня открыть глаза. Моему взору предстало лицо Попова, походившее на кадр из мистического кинофильма. Освещенное лунным светом, оно представлялось каким-то неживым, плоским, бесформенным, и чем-то походило на призрак. Я даже вздрогнул. Ваня приложил палец к губам, призывая меня к молчанию, и указал глазами на дверь. Я повернул голову. Никто из ребят не спал. Все были на ногах, замерев в какой-то напряженной изготовке. В воздухе пахло паникой. Через мгновение мне стала ясна ее причина. Снаружи, возле домика, кто-то ходил. До моих ушей отчетливо донесся треск сухих сучьев, которые мы разбросали возле двери. На моем лбу выступил холодный пот. Сердце отчаянно заколотилось. Я вскочил на ноги, лихорадочно вытаскивая из кармана перочинный нож, который в последние дни на всякий случай всегда держал под рукой, и искренне сожалея, что в моих руках нет топора. Топор находился у Тагерова. Алан стоял возле двери, крепко сжимая его в руках, и отведя в полуразмахе чуть назад, будучи готовым обрушить его на всякого, кто посмеет зайти в домик. Но в домик никто не заходил. Постепенно шум снаружи смолк, и вокруг снова воцарилась тишина, которая представлялась уже какой-то гнетущей. Я на цыпочках приблизился к окошку и осторожно выглянул наружу. Ничего подозрительного не наблюдалось.
— Кажись, пронесло, — прошептал я.
