Рухлядко, небрежно кивнув Бульбе, миновал стойку. Уважительное отношение к Шаху грело и его помощников. Лица сидящих не расплылись в блаженстве, как если бы вошел САМ, но и не насупились. Вполне достаточно для приветствия. Тянуть Шурик не стал, понимая, что еще немного — и он просто не отважится выговорить такие нелегкие слова. А надо. Иначе зачем было вообще сюда приходить? Недобрую весть лучше принести самому, если не хочешь, чтобы твою судьбу решали за твоей спиной.
— Нету, ребята, больше Шаха. Сегодня утром кончился.
Все. Рухнуло. Повернулись в изумленном оскале лица. Мрачно ожидают пояснений — непонятного, угрожающего, страшного для них.
— Так-таки взял и кончился? Сам? А, может, кто подсобил? Плохо, очень плохо. Я не за деньги. На этом свете нам хватит… Или я ошибаюсь, и Шах скончался от триппера? Если так, то в самый раз. Как раз собирались его на беседу пригласить… Что молчишь? Говори, пока дают!
Щуплый седой Валера Короб, татарин, давно уже утративший все приметы национальности, за свои сорок лет уголовного стажа навидался всякого. За словом в карман не лез, как и за бритвой. Впрочем, за столом все, наверное, были с припасом. И не потому, что опасались друг друга. Ведь жизнь не кончается с застольем, а на улице сейчас только наивняк таскается с пустым карманом. Таких здесь не держали. Травоядные пасутся в других местах.
Шурик впервые в жизни ощутил, что при всей своей известности среди блатных в городе, он, в сущности, — всего лишь нахватавшийся краев пацан, выбившийся в верхи благодаря покровительству Шаха. И без него — сущий кролик среди этих привыкших буквально ступать по трупам зверюг, сладкая, уже наполовину в пасти, конфетка…
Свесив смуглые, стройные до неправдоподобия ноги, Таня Букова сидела на уютной, оснащенной переливающимся водяным матрацем, кровати. Против обыкновения, она совершенно игнорировала жавшуюся в зеркале напротив красавицу. Не подозревая о существовании мудреного термина «эксгибиционизм», Танюша любила себя пылко и искренне. И жалела бабьей жалостью. Особенно теперь, когда она, такая прелесть и лапочка, влипла в грязную историю. Впрочем, всей тяжести своего положения она и сама не сознавала. Ну, спала с мужиками, а с кем же ей — с девками спать? Деньги Шурик платил хорошие. Поил, кормил, одевал-раздевал — без проблем. И, казалось, их не будет никогда. А что Шаху конец пришел — туда ему и дорога. Редкая скотина. Веревки из людей мастерски вил. Привычно. Зажмет — и не трепыхнешься. Все делала, что он говорил, укладывалась под кого прикажет. Слюнявили ее вислопузые начальники, угождала тупым участковым, на чьих территориях бросали якорь лотерейщики. Тут не о деньгах шла речь. «Гусары денег не берут!». Конечно, за «работу» Шах давал на жизнь, не бедствовала, но с таким скрипом, что иной раз думала — лучше бы отбирал. Вот и приказал… с этим жить. Шурик еще не худший вариант: деньги, а значит, и прочее, хватка, кое-какая власть, положение… Бывала с ним на «точках», видела: легко отдают ему денежки. В глаза заглядывают. Значит, есть сила. Но это-то и пугало. А ну, дознается Шурик, что все, что ни говорилось между ними, напрямую передавалось общему хозяину. Страшный Шах человек был, но и Шурик в боссы бился-выбивался… Узел тот, намертво затянутый, было не разрубить, не то что развязать. Труп их когда-то повязал, труп и разведет. А следователи пусть копают, что хотят. Ее концы далеко спрятаны. А ублажить если — так капитал у нее всегда с собой. Редкий откажется. Коль из трех и нужен милиции кандидат в убийцы, то кандидатур лучше сборщика дани с наперсточников или бандитской бухгалтерши не подыскать. Танюша тоже не бог весть какая скромница: кое-что застряло в отделе по борьбе с проституцией, — но и не убийца. Если что и было, Шах надежно прикрыл. Не мог же и здесь соврать?..
Несмотря на спешку, Нонна Золочевская упорно сопротивлялась хаосу. Никакого беспорядка в мыслях и поступках. Эх, золото, а не голова! Вращайся она в другом кругу, давно бы уже величали Нонной Александровной. Жаль, не принято у блатных по имени-отчеству. Вон, Шаху шестой десяток пошел, авторитет какой, а все равно — Юра и Юра. Будто пацан. Да он и вправду во многом был мальчишкой, подростком. Может, детство сказывалось, когда хрен без соли доедал. Радовался всем этим цацкам — видео, кассетникам, радиотелефонам. Не говоря уже о машинах, которые менял ежегодно, обустраивая салон непременно по высшему классу, как принято в Армении. В последнюю поездку в Ереван старый Ашот, умелец по отделке, пошутил: «Тебе, Юрик, лучше взять абонемент. У нас, как у всякой хорошей фирмы: оптом — дешевле». Страшно думать — БЫЛ. Ведь только что — вот он, рядом, с его теплом, запахом, странными постельными причудами — и уже все, — был… Что ж, в мире волчьем и гибнут по-волчьи. Никуда от этого не денешься. Когда Шах вышел из ворот колонии в новеньком, единственно достойном его лагерного величества, тщательно с мылом отутюженном костюме, карманы его наличные не обременяли. И как поднялся за эти восемь лет! То, что называется — шел по костям. Что, ж, убирал он, убрали и его. Когда человек становится лишним звеном в цепи, его выбрасывают. Не из ненависти, а по необходимости. И тем скорее, чем это звено увесистее. Налился Шах, отяжелел. Трудно, небось, стало держать в руках своевольных боевиков и загульных наперсточников, связи прикрытия и самое главное — бухгалтерию, финансы. Вот и разжались руки.
Нонна Александровна любовно погладила коричневую шероховатую обложку общей тетради, наскоро пробежала по страницам. Уничтожать лишнее приходилось срочно. Собственно, все уже готово. Но нельзя исключить и случайностей. Что ж, первый бой — не всегда самый трудный, но в нем все определяется. И начинать игру надо, пока козыри на руках, не дожидаясь удара, не подставляясь, но и не пряча голову по-страусиному.
— Ожили, Рухлядко? В форме? Ну, теперь можно и за нос поводить своих спасителей. Да что вы, я вовсе не претендую на благодарность. Это вам и в принципе не свойственно. Хотя — от души — следовало бы нам немного подзадержаться. Уж больно веселился «Погребок». Вас ведь чуть не из-под стола взяли. Там всяко могло случиться. Ну, с этим понятно. А вот что вышло с Шахом, надо рассказать, Александр Ильич. И не в благодарность. Ну, подумаешь, «опустили» бы вас блатные слегка за неаккуратность, может, и здоровье бы слегка пошатнулось. Это все обратимо. В кафе убивать не станут. Вот в другом месте — извольте. Отходить вам надо от них, Рухлядко. Нет вам в блатном мире места. Помощь обещаю. Но с условием — вы или с нами, или хотя бы на нейтралке. Какой смысл путаться в сплетениях уголовных разборов, чтобы спасаемый завтра снова начал терроризировать честных граждан?
Причудливо лавирующая беседа отнюдь не стремилась к облегчающей откровенности, напоминая капризный ручей, иногда впадающий в стоячие болотные воды.
— Итак, вы стоите на своем, рассчитывая, что я поверю в версию вашего ужина с неизвестными девицами, во время которого невесть кто прикончил Шаха. Мне, в общем-то, и не обязательно беспокоиться, выяснять личность прекрасных дам. Передо мной сидит превосходный кандидат в убийцы. Для суда — просто лакомый кусочек. Ключевая фигура в азартном бизнесе, кому еще и развязываться со старшим компаньоном при дележе сфер влияния. Оно и понятно — молодым всегда не хватает власти еще больше, чем денег, но не действовать же такими методами!.. Грех, конечно, но за подобную услугу общество должно бы вас поблагодарить. А ведь нет, что самое обидное — накажет. Как за убийство добропорядочного гражданина.
— Да не убивал я, поймите… Говорю же — спал с девушкой, никуда не выходил…
— Так-таки и никуда? А, простите нескромность, санузлом пользовались? Воткнуть стилет в сердце немного времени займет.
— Да какое! Я так надрался — не до любви. Не то, что мыться, едва до кровати добрался. Не знаю ничего. Замок навесной Лешик накинул, а что там он творил — не знаю. Храпел как убитый. Я и вообще сплю без задних ног, а уж после хорошей рюмки… Шах изнутри самолично засов задвинул — такое он никому не доверит, боже упаси… С Лешиком вдвоем управлялись: захотят — впустят, не захотят — не выпустят. Не прыгать же с третьего этажа!
— Это точно. Я только одного не понимаю — неужто вы и вправду решили, что Пугень будет молчать, покрывая вас? В благодарность, что ли, за полученную пулю?
Откинувшегося на стуле Рухлядко откровения Лешика врасплох не застали. Рассчитывать на его молчание и не приходилось.
— А что — за пулю? Рядом черт знает что творится, а вы раскапываете ссоры между приятелями, почти семейные дела! Или Лешик заявление написал? Не поверю. Да и чего это ему вы верите на слово, а мне нет? Все-таки я несколько более положительный член общества…
— Это как посмотреть.
— Вот и смотрите. Что он вам наговорил, не знаю. А девиц Шах привел. Что я буду, фамилии спрашивать? У него не полюбопытствуешь. Кто я? Мелкая сошка.
