— Кто со стилетами в гости ходит — не мне знать. Танька могла рукоять ножа принять за все, что угодно — человек не про Винни Пуха мультики смотрел. Заявляю со всей определенностью: когда я ходил мыться, Шах был — живее не бывает. Еще и отпустил какую-то шуточку. Пусть мне Букова лично скажет, что было не так. Хотелось бы в глаза ей глянуть в ту минуту. Как это у вас называется — очная ставка? Окажите любезность. Не верю я, что она меня решила топить. И не из преданности, наличие которой весьма сомнительно у прекрасных дам — всем известно, что по сути они куда менее сентиментальны, чем мы, мужчины. Танька, скорее всего, просто побоится меня оклеветать. Знает — я подлости не прощаю. За это убить бы не убил, но уж порку бы точно закатил. Не пожалел бы, патентованных красот. Она, не поверите, — сама на себя тащится! Облизывается перед зеркалом. А я пятнадцати суток не побоюсь.
— И то, — заметил Строкач. — Глупо опасаться штрафа, идя на гильотину.
Висельницкий юмор Строкача в равной мере относился как к словам Рухлядко, так и к его, майора, собственному положению. При скудности собранных доказательств, ни один из подозреваемых не собирался помогать следствию. Остававшийся в больничке Пугень, невзирая на злость, затаенную против обидчиков, похоже, собирался обойтись своими силами. Помогала ему уверенность в собственной невиновности, что подтверждалось и показаниями остальных членов свиты Шаха.
Страдальчески морщась, Лешик косился на забинтованное предплечье, легонько поглаживая белоснежность повязки, обращая внимания на рану куда больше, чем на майора.
— Итак, вы продолжаете утверждать, что к смерти сиятельного Шаха имеете отношения не больше, чем засов на входной двери, коим оставшиеся в квартире были отделены от внешнего мира? Как, впрочем, и от вас.
— Чего там утверждать? Чуть самого не завалили. И хоть бы человек был — а то какое-то чучело! Вот бы братва смеялась!
— Так кто в вас стрелял?
— Я же сказал: заявления не последует. Стрелявшего не видел…
— Но ведь стреляли слева, а не сзади.
— Значит, я смотрел вправо. Надеюсь, за то, что я получил пулю, меня не посадят? А что стрелка не видел — тоже криминал? Ну, вот и отлично, вот и договорились. С остальным разберусь как-нибудь сам. Дело не в понятиях. Неправильно мне вам жаловаться. Не выстрели он — я бы его сам удавил.
— Он? Значит, стрелял-таки Рухлядко?
— Все, я закончил. Даже с лишком. Надо — сажайте. Буду сидеть. Только получится ни за что, а про вас говорят — человек справедливый, для плана в тюрьму не сунет…
«Справедливый человек» с тяжелым сердцем выпускал на свободу Пугеня, однако закон есть закон. Причем заведомо было известно, что из тюремной больнички на волю уходит преступный элемент. Рана, пусть и нетяжелая, позволяла надеяться, что вреда от него в ближайшем будущем не предвидится. Пытаться же привести к раскаянию опытного боевика — за это взялся бы только наивный.
Под это определение майор не подпадал по возрасту и стажу, не относился к таковым и устало визирующий юридические акции прокурор. Испрашивать санкцию на арест кого-либо из проходящих по делу лиц было просто глупо. Простой вопрос: «Почему именно этого, а не другого?» опрокидывал все построения майора.
Прокурор Морсков провожал уходящую молодость не лучшим образом, корпя бессонными ночами над кипами заявлений в прокуратуру. И хотя большая часть из них писалась лицами женского пола, о лирике речи в них не было. Да и не до лирики было прокурору.
— Завидую я вам, Павел Михайлович, — глухо говорил он Строкачу, поигрывая бронзовой крышечкой от пустой чернильницы. — Вон какую деятельность развили, и все из-за чего? Убийство какого-то подонка, организовавшего в городе лотерейную индустрию, выколачивателя денег из азартных зевак. Эх, мне бы ваши проблемы!
— Да, весь город взбудоражен. О таких разбойных нападениях давно слышно не было.
— И слава богу, майор. Все эпизоды — с убийствами, за полгода общая добыча бандитов по государственным ценам составила около ста тысяч, что по рыночным составляет не меньше трехсот. И это только выявленный ущерб! Ведь в квартире директора овощного универсама их обоих с женой уложили — кто ж теперь назовет сумму! Так что, по всему судя, ущерб можно как минимум удвоить. Работают четко, без свидетелей, восемь трупов в пяти эпизодах.
— Кто-то же дал, кажется, приметы? Хоть и смазанные получились фотороботы, но все же не из головы?
— Да, из последнего эпизода. Промашка у них вышла. Недоработали. Описания парнишка дал, сын декана мединститута. Досталось ему, конечно, крепко, но обошлось — не считая, конечно, психологической травмы. Мать он очень любил. Да и домработницу тоже кончали на его глазах. Убивается парень, считает происшедшее своей виной. Если уж так, то у самого профессора на совести больше. По делу о взятках в мединституте два года назад он проходил свидетелем. А жаль. Но — презумпция. Ни одного заявления взяткодателей не поступило даже после того, как было объявлено об освобождении от ответственности тех, кто «давал». О декане все были прекрасного мнения: уж коли он брал, то и делал. Люди поступали, учились, заканчивали институт и вовсе не собирались, лишаться дипломов из-за чьей-то глупости. Не знаю, как дело было с подношениями наличными. Во всяком случае на голос гостя с кавказским акцентом, с бочонком подмышкой и корзиной винограда в руке, семнадцатилетний профессорский отпрыск открыл секретный замок дубовых дверей, предвкушая привычное подношение и близкую студенческую попойку. В квартиру его швырнули от двери одним тычком. Это через глазок даритель выглядел жидковато. Паренька он отключил одним ударом. Зрение померкло, но он успел заметить еще одного, огромного детину, настоящего мастодонта, ворвавшегося в квартиру следом. Что там происходило, парень не видел, доносились приглушенные всхлипы, стоны. Ну, это нетрудно представить, судя по расколотым черепам обеих женщин. Мать удар топориком настиг буквально у порога, домработница успела забиться в угол. Видимо, старуха пыталась защищаться, поэтому изрублено лицо, суставы. Топор был острый, небольшой, типа туристского… Потом занялись мальчишкой. Все, что знал о спрятанных деньгах, он сказал, хотя с самого начала не верил, что останется в живых. Дело тут не в топорике. Кровь, трупы в комнате — кто угодно бы заговорил. Кстати, парень не знал про тайник, вмурованный в кирпичную кладку старого дымохода.
— И после того, что он увидел, убийцы оставили его в живых?
— Невероятно, но факт. Посулили перерезать глотку за малейший шум и принялись шуровать в указанных местах. Тайников было немало, так что работа затянулась. Тут пришел техник домоуправления, стал звонить и кричать за дверью — что-то о боящейся открыть двери старухе, и что если человек задержался на неделю с замерами, так он же по горло занят, и вообще работает бесплатно, ну и так далее. Все это время, кстати, неумолчно трезвонил телефон. Звонил сам профессор, обеспокоенный тем, что дома никто не берет трубку. Эти звонки и спугнули убийц. Они ушли, на убрав, вопреки своим правилам, свидетеля, оказавшегося весьма памятливым. Даже сознавая, что его неминуемо прикончат, или пытаясь выяснить свою дальнейшую судьбу, парень прижимался ухом к тонкой филенчатой двери ванной, вслушивался. Сквозь треск вспарываемой мебели доносилось немного. Дважды повторилась единственная связная фраза: «Мне… тебе… Режиму». Этот голос повыше. Мастодонт же убеждал не вносить всю добычу в общак, объегорить Режима. Тут неясно, с какой буквы писать. Ни фамилии в области такой не значится, ни клички в картотеке. Блатной на такую отзываться не станет. В СИЗО, наверное, слышал как во двориках на прогулках орут уголовники из молодых: «Тюрьма, дай вору кличку!». Так вот — «Режим» это все равно что «Мент» или «Сука». Экзотика! С таким имечком и искать надо в месте экзотическом.
— А до сих пор где искали?
— Да все уже перелопатили. Даже на компьютере просчитывали закономерности в серии. Все простенько и со вкусом. Единственная особенность — количество дней между разбоями кратно восьми. Логического объяснения пока нет. Признаюсь, побаиваюсь я теперь этих дат, и нашим не даю дремать. Вчера было как раз шестнадцатое. Впрочем, без происшествий.
— Думаешь, соблюдают цикличность? Раз сошло — так и продолжают, чтобы фарт не спугнуть? Это как у мошенников бывает счастливая сумка, куда деньги кладут. Или, помню, один лазил по квартирам только в солнечную погоду. Мальчишка-пэтэушник, в такие форточки втискивался — сроду не подумаешь. В дождь боялся с мокрого карниза сорваться…
— Нет, работают не новички. Навык чувствуется. Всех бандюг со сходным почерком буквально под микроскопом просмотрели. Старые наперечет, — не помер, так сидит. У других алиби железные. Уж каких только версий…
