на тропу, и мы с черепашьей скоростью поползли вверх по склону холма. Так мы проехали ярдов сто, потом двести.
– Стой! – раздался голос Вулфа.
Я переключил передачу на нейтралку, поставил машину на ручник и, не заглушая двигателя, повернулся, чтобы кинуть взгляд назад – на луг. В последний раз я мельком увидел Джона Белла Шаттака, стоявшего на коленях перед деревом. Политик склонился и…
Мы услышали только звук разрыва, который оказался совсем не таким громким, как я ожидал. Ничего, кроме поднявшегося в воздух облака пыли, я не увидел. Несколько мгновений спустя, может секунды через четыре, я услышал легкий шелестящий звук. В траву начали падать осколки, издавая шум, напоминавший о первых крупных тяжелых каплях летнего ливня.
– Поехали! – коротко бросил Вулф. – Надо найти телефон. Черт подери, мне нужно поговорить с инспектором Кремером!
На обед у нас были устрицы, жареная утка а-ля мистер Ричардс, вареная, а затем обжаренная кукуруза в початках, зеленый салат, черничный пирог, сыр и кофе. Я сидел напротив Вулфа, справа от меня – генерал Карпентер, а слева – сержант Брюс. Насколько я понял, Вулф заранее знал, что Карпентер приведет ее с собой, поскольку еще до их появления стол уже был накрыт на четырех человек, просто не счел нужным меня об этом предупредить. Брюс ела, как и полагается сержанту, – я говорю не о манерах, а об объемах. Мы от нее не отставали.
После обеда в кабинете я раскурил две сигареты: для себя и для нее. Карпентер устроился в красном кресле, в котором накануне вечером сидел Джон Белл Шаттак, набил трубку, зажег ее, скрестил ноги и запыхтел. Вулф, удобно расположившийся в своем кресле-троне за столом, воспринял происходящее с подлинным мужеством, как настоящий мужчина. Он ненавидел трубки, но на его лице было ясно написано, по крайней мере мне, что раз идет война, то жаловаться на невзгоды – занятие недостойное.
– До сих пор не понимаю, – начал Карпентер, – каким образом Шаттака угораздило так подставиться.
– А он не отдавал себе в этом отчет, – с довольным видом, вздохнув, промурлыкал Вулф. – Во-первых, он недооценил меня. Во-вторых, он слишком переоценил себя. Это профессиональное заболевание многих власть имущих. В-третьих, его выбило из колеи анонимное письмо. Решение разослать письма наугад было гениальной находкой.
– Это была идея Дороти, – кивнул Карпентер. – Мисс Брюс.
Я хмыкнул про себя. «Дороти», «Кен, милый»… А быстро она оказывается на короткой ноге с людьми.
– Да, похоже, в какой-то степени ей нельзя отказать в наличии ума, – пошел на уступку Вулф, – который при этом не помешал ей совершить сказочную глупость. Я про ее попытку проверить нашу с майором Гудвином преданность делу. Не сомневаюсь, что она вам об этом ничего не рассказала. Так вот, она попыталась купить меня за миллион долларов. Раз у нее имеются проблески гениальности, конечно же, пользуйтесь ее талантами на всю катушку, только не забывайте, что у нее также случаются и проблески слабоумия. Я хочу, чтобы вы были в курсе. Более очевидной ловушки из всех, когда-либо придуманных женщиной, я еще не встречал.
– Вам она, может, и была очевидной, – заулыбался Карпентер. – Кстати, придумал ее я. Рассказал о ней Дороти, велев испытать вас, когда представится возможность. Только подумайте, интересы каких людей стояли на кону. А какие суммы! Тут уж впору усомниться и в собственной преданности делу. Я не испытывал никаких иллюзий по поводу ваших талантов, но при этом…
– Да ладно, оставьте, – отмахнулся Вулф. – Вы могли бы придумать что-нибудь поумнее. Что же касается Шаттака, то у него не оставалось другого выхода. Не исключаю, он уже начал догадываться, что Райдер собирается идти с повинной.
– Никак не пойму, почему Райдер так поступил. Я мог бы поклясться, что он честный человек, а оказалось, у него червоточина…
– Не обязательно, – покачал головой Вулф. – Не исключено, что у Райдера просто было слабое место. Не забывайте, они с Шаттаком были старыми друзьями, а кому, как не старому другу, знать тайный мир своего товарища, знать, чем пригрозить, куда ударить, чтобы парализовать и сделать беспомощным. Однако у Райдера в жизни случилось одновременно два потрясения, в силу которых угроза Шаттака, в чем бы она ни заключалась, утратила свою силу. Во-первых, любимый сын Райдера погиб в бою, а во-вторых, был убит капитан Кросс, один из подчиненных полковника. Гибель сына заставила переосмыслить все ценности, ну а убийство Кросса превращало Райдера в соучастника, а на это он не подписывался. Вот полковник и решил отправиться к вам, чтобы выложить все начистоту, а о своем намерении он поставил в известность Шаттака, причем сделал это не во время приватной встречи, с глазу на глаз, поскольку не хотел с ним ничего обсуждать. Он объявил об этом публично, при свидетелях, таким образом разрушив за собой все мосты. Вот что произошло.
– Ну и в переделку же он попал, – пробормотал Карпентер.
– Именно. То же самое можно сказать и про Шаттака. Он вообще оказался загнанным в угол. Когда Райдер объявил о своих намерениях, у Шаттака не осталось выбора. А дальше сыграли свою роль обстоятельства, облегчившие ему задачу. После того как он вернулся обратно после ланча с генералом Файфом, ему всего-навсего было нужно уединиться на три-четыре минуты в кабинете Райдера. Согласитесь, это не так уж и сложно. Затем он, полагаю, отправился на какую-нибудь встречу. Люди его положения постоянно с кем-то встречаются. Еще до того, как мы сели обедать, вы поинтересовались, не он ли убил капитана Кросса. Полагаю, что он. Если вы собираетесь внести это в протокол, разузнайте, был ли Шаттак в Нью-Йорке в прошлую среду вечером, и если был, то выясните, чем он занимался. – Вулф пожал плечами. – Он мертв.
Карпентер кивнул, глядя на Вулфа. Генерал смотрел на Вулфа с выражением, которое я уже не раз наблюдал у людей, сидевших в этом кресле. Это выражение напоминало мне слова, которые столь часто слышишь от приезжих, рассуждающих о Нью-Йорке: они обожают сюда приезжать, но жить им тут не по карману. Ну а я здесь живу.
– Как вы догадались, что он и есть убийца? – спросил Карпентер.
– Я вам уже объяснил. Я понял это по его реакции, когда майор Гудвин начал выдвигать ящики стола, а потом потянулся к чемодану. А до этого я не имел ни малейшего понятия о том, кто из присутствующих убийца. Им мог оказаться Файф, или Тинкхэм, или даже Лоусон. Кстати, – Вулф кинул взгляд на часы, – они приедут через двадцать
