— Это до тех пор, пока Твердовский жив, — парировала я, давая понять, как много может изменить его смерть. Тогда уже Зотову было бы не открутиться.
— Да. Но скорей всего, убью его я, — горько пообещал мне Зотов.
Он был очень недоволен действиями Твердовского, тем самым приоткрыв для меня, как нам с Викторией будет трудно добраться до Москвы.
— Я возьму у вас пару кассет. — Я протянула руку и взяла еще кассеты для собственного успокоения.
— Да ради бога.
— Может, при возможности смогу засадить вас в тюрьму.
— Берите хоть все, я еще сниму. Пока я жив, вы не выберетесь из этого города. Вика останется здесь, а вас, уважаемая, просто сотрут с лица земли.
— Не бросайте наивных угроз, господин Зотов. Считаные минуты отделяют меня от встречи с Викторией. Я уже наверняка знаю заказчика похищения. В моих руках важные доказательства ваших преступлений. Так что дышите носом.
— Всего доброго. Счастливо добраться до столицы.
— Нужно уходить, с минуты на минуту очухается охрана, — сказала я своим пособникам. — Я сяду в авто Гамаюнова, а вы отправляйтесь к своей машине и, будьте любезны, не отставайте от меня.
— Надо бы вызвать милицию…
— Вызывайте.
Мне сейчас было не до этого. У меня не укладывалось в голове, как Виктория так легко доверилась своему похитителю. Это было уж настолько невероятно, что я усомнилась в ее искренности. Все происходящее напоминало мне хорошо срежиссированный ею самой уход из родного дома. В целом я могла понять это, но поверить в то, что она собиралась выпотрошить своего отца, мне все же не хотелось. Возможно, я и ошибалась, но для доказательств обратного ей надо было, как минимум, не говорить мне о любви к Твердовскому. Это, знаете ли, настораживало, хотя жизнь есть жизнь. В ней нет готовых сценариев. Тут все дело случая. И все-таки… Человека похищают, увозят в другой город с целью заработать на его теле монету, а он берет и влюбляется в своего похитителя, невзирая ни на что. Сумасшедший дом какой-то. Хотя, если верить первым фразам, услышанным мной по телефону, а Твердовский просто не мог знать, кто ответит ему вместо Зотова, я вполне допускала, что у него есть твердое желание оградить Викторию от посягательств Алевтина Андреевича. Причем это желание превосходит его собственный инстинкт самосохранения, как это ни дико звучит. А Зотов — очень непростой человек. Зотов — черт в чемодане, и власть его не ограничивалась стенами этой студии. И опять не понимаю. Если так, то зачем Твердовскому надо было везти сюда девушку? Рисковать своей и ее жизнью? Зачем? Он дважды пытается заработать на теле своей пленницы и вдруг меняет решение. Это как же, простите, так? Что за этим стоит? Любовь?
Я выбралась из душного, жарко натопленного дома на свежий, до дрожи холодный воздух. Одно дело было сделано. Поймали Гамаюнова и общими усилиями остановили фабрику Зотова. Думаю, если никто этому не помешает, то они оба отправятся теперь в тюрьму. С действиями Гамаюнова теперь тоже стало более или менее ясно. Сбежал, нервы не выдержали. Испугался за свои деньги. Наверное, долго и зло расписывал, какая я нехорошая и какой он молодец, избавил Зотова от нависшей опасности в моем лице. Это типичное поведение афериста. Очень сомневаюсь, что он утаил бы этот факт. Твердовский же будоражил мое сознание, и теперь я окончательно решила встретиться с ним и поговорить начистоту.
Во дворе я обнаружила машину Гамаюнова. Подошла, открыла, ключ болтался в замке зажигания. В глубоком размышлении я села за руль в давно остывшее, но такое мягкое кресло водителя, только сейчас почувствовав, как невыносимо устали мои ноги. Я включила в салоне свет и тупо уставилась на недоеденный Альбертом Феоктистовичем шоколад. Посидела так с минуту, потом пристально вгляделась в полумрак и успокоилась. Сумочка моя с косметикой и документами была на месте, словно ничего и не произошло. Она лежала перед правым передним креслом. Шлейф расстегнутого мною ремня безопасности безжизненно висел вдоль двери. В кресле все еще стояла не допитая мною бутылка минеральной воды. В документы я не полезла. Знала, что такие вещи Гамаюнова не интересуют. Все в порядке. Можно было ехать.
Через десять минут я уже двигалась в сопровождении оперативников по городу, мы направлялись по адресу, который дала мне Виктория. Честно говоря, я жутко хотела спать, на часах было два ночи. Но что-то не давало мне расслабиться. Потом отдохнешь, говорила я себе. Сделаешь дело, Женечка, и хоть обоспись.
Неожиданно в хвост к нам пристроился довольно приличного вида «Хаммер». Впечатляющий такой броневик, набитый лысыми братками. Машина пока еще мирно волоклась сзади, сохраняя почтенную дистанцию, но и не уходила в сторону. Я поняла, что это либо по душу Твердовского, либо по мою. Третьего не дано.
Я достала пистолет. Потом отломила от гамаюновской шоколадки кусочек, с досадой съела его и решила, что если они не дергаются, то нечего на них и внимание обращать. Самое досадное было то, что я не оставила Твердовскому своего телефонного номера. В этой облаве он мог не уцелеть.
Я слегка сбросила скорость. Вертеть, кружить по городу? Ну внаглую же сидят на хвосте! А время идет… Потеряю и Твердовского, и Викторию, до утра они ждать не будут. Договорились, значит, договорились. Я надавила педаль тормоза. Остановили свой автомобиль и оперативники. Замер «Хаммер» с братками. Я вышла из салона и, пряча пистолет за спиной, подошла к сопровождающим.
— Видим. — Водитель уже и сам догадался, о чем пойдет речь.
— Что делать будем?
— Звонить надо, вызывать подкрепление. Мы не справимся втроем. Такого слона и базукой не возьмешь. И парни там серьезные.
— Может, придержите их? — спросила я.
— Как? — с теми же интонациями отреагировал вопросом на вопрос мой собеседник. — Они окна нам даже не откроют. — Он спокойно прищурил левый глаз, предохраняя его от собственного сигаретного дыма, и я поняла, что он знает, о чем говорит. — А если и откроют, так только для того, чтобы на хрен нас послать.
— Так вы милиция или нет?
— Или нет, — серьезно ответил мой собеседник, направив все свое внимание на отражение «Хаммера» в зеркале заднего вида. — Для таких нет милиции. Какой идиот станет ночью такие машины проверять? Жизнь, что ли, немила?
В «Хаммере» обнаружилось какое-то подозрительное шевеление, и тут же в машине оперативников ожила радиостанция. Водитель включил переговорное устройство, потом протянул мне прибор и сказал:
— Тебя.
— Да, — я взяла рацию в руки.
— Зотов беспокоит, — вдруг послышался бойкий до неузнаваемости жизнерадостный голос.
— Как Зотов? — даже растерялась я от неожиданности.
— Вот так, — собеседник засмеялся. — Никому я, оказывается, не нужен. Короче говоря, на свободе. Но шутки в сторону, давай к делу! Парни на большой машине подъехали к тебе? Ты их видела?
— Да, — ответила я. — И что?
— В общем, так… Выбирай. Или ты, или ваша Вика. Дело, конечно, твое. Не хочешь, тогда она будет сниматься. Но фильм я все равно сделаю.
— Я?! — Это было что-то новенькое. — А, простите, платить-то как будете? Зеленью или древесиной?
— Не хохми, — заявил Зотов. — Зад мне твой приглянулся. Грудь хороша, темперамент есть. Решай. — Он говорил так, словно я уже давно согласилась и мы никак не договоримся о цене.
Меня эта выходка просто взбесила, и я про себя поклялась, что обязательно рано или поздно поквитаюсь с Алевтином Андреевичем за такое обращение с женщиной. Так мне давно уже не хамили.
— Не пойдет, — еле сдерживая заклокотавшую во мне ярость, отрубила я.
— Что не пойдет? — не понял он.
— Скажем так, Вика далеко и, надеюсь, вполне сможет добраться домой и без моей помощи, так что, братцы, зря вы взялись меня пасти. Где она сейчас, можно узнать только от меня. А что касается моих прелестей… Кто ж мешает? Возьми! Рискни! Хотя не советую. Темперамент у тебя слабенький. Для меня.
— Не бери на понт, курица, — скатился до полной грубости Зотов. — Я тебе все перья повыщипаю сегодня же!
Да уж, взыграло в нем самолюбие. Хотя за всем этим читались невероятный задор и даже азарт. Я, не желая препираться с ним, отключила радиостанцию. Водитель без каких бы то ни было комментариев забрал у меня переговорное устройство, и я взглянула ему в глаза так, словно сейчас решалось — жить мне дальше на свете или нет. Он понял меня без слов и быстро выбрался из машины. Потом прикрыл меня спиной, прошептав устало:
— Я в жилете, не бойся.
Я поняла, что он дает мне возможность уйти.
— Шуруй, — точно нашкодившей, но великодушно прощенной девочке скомандовал мне брюнет, взглядом указав на стоящую впереди машину и извлекая из оперативной кобуры пистолет системы Макарова. Он говорил тихо, но с такой обидой, что желваки заходили на скулах. — Чтоб ноги твоей больше в Астрахани не было. Поняла?
