Ознакомительная версия.
Молодая майская травка щекотала брюхо машины, без приключений, гвоздей и колдобин я доехала до противоположного угла сарая, выскочила из Рено, подкралась к краю и выглянула.
Мне повезло. Желтая крыша Форда виднелась у второго от околицы дома, макушки девчонок наблюдались там же, Рената и Любава стояли у плетня и с кем-то разговаривали.
Собеседника видно не было. Я нащупала ногой булыжник, влезла на него, поднялась на цыпочки и увидела то, что раньше скрывал пригорок и пышный куст сирени — возле калитки стояла сухонькая старушка и, сдвинув платок с одного уха, слушала девчонок. Они весело жестикулировали и, пожалуй, смеялись.
А мне хотелось плакать. Двадцать минут нервной гонки, — прошу вспомнить, я принципиальная черепаха! — и игры в прятки, довели меня до такого состояния, что казалось, по позвоночнику ползает выводок мышей и скребет лапками по нервам. Мыши точили зубы о позвоночник, рыли норы в утробе, нервный тик грозил превратиться в подарок на всю жизнь. Переходя на молодежный сленг, меня в натуре колбасило.
А эти. Подруги. Стоят себе у забора и хихикают. Подъехать что ли, и прибить, в самом деле?
Впрочем, с выводком мышей в желудке я врядли способна дать серьезную оплеуху. Кто кого еще побьет. Не исключено, что Рената, обиженная слежкой.
Я вздохнула, сползла с булыжника и, прижавшись спиной к нагретым доскам, посидела минут несколько, отдышалась и вновь встала на ноги. Сидя, я не видела даже девчачьих макушек. Когда-то они задумают возвращаться, — судя по стоянию у плетня, на чай они не нацелились, — и тогда мне надо успеть перегнать машину за угол сарая. Пока это сделать невозможно, узкая стена сарая не закроет Рено от деревни. А уезжать и ждать на автостраде поздно, девчонки в любой момент могут тронуться в обратный путь, и востроглазая Рената узнает свою машину даже с полутора километров.
Эх, тяжела ты сыщицкая доля!
Разговаривали девчонки и в самом деле не долго. Скрываясь за кустом сирени, пообнимались со старушкой, уселись в Форд и начали разворачиваться в обратную сторону. За рулем опять была Рената, так что я мухой метнулась к Рено, прыгнула на водительское место и так поддала газу, что правым колесом попала в глубокую дождевую промоину под крышей сарая и застряла, хуже некуда. Колесо скользило в яме, заросшей влажной, молодой травкой, я пыхтела, двигатель рычал, Рената и Любава вот-вот должны были появиться на дороге. Кошмар!! Что за день?!?!
Заглушив мотор, я скрючилась на сиденье, сдернула с головы предательски яркую бейсболку и вроде как спряталась.
Наивная. Проезжая мимо сарая, Любава бросила рассеянный взгляд направо, и мне показалось, что я встретилась с ней взглядом. В долю секунды на лице девушки отразилось узнавание, — не меня, а машины, — недоумение и что-то вроде того — «нет, не может быть».
Я рухнула носом в сиденье. Сейчас Любава заставит Ренату развернуть Форд и явиться к сараю с инспекцией. Как шпион-дилетант Софья Иванова погибнет в глазах общества безвозвратно. Любовью к загородным прогулкам и колесом, попавшим в промоину здесь не отбрехаться. Я бездарно провалила всю операцию, подставила Кутепова (тяжело ему будет объяснить своим женщинам, почему он поселил дома шпионку!), я самое ничтожное существо из всех, когда-либо красивших губы!
Высунув нос из-за сиденья, я не увидела Форда, подпирающего бампер Рено. Любава не смогла уговорить упрямую Ренату развернуться? Или решила, что ей померещилось? Врядли, за краткое мгновение она смогла разглядеть номер. И как бы там ни было, временная передышка получена.
Я набрала на сотовом номер Кутепова и пустилась каяться.
— Я все знаю, — довольно приветливо, перебил меня «дядя Миша», — мне сначала Васильев позвонил, потом охранники. Куда они ездили?
— Сначала в дом престарелых, потом в деревню Козлово, — отрапортовала я.
— А-а-а, — протянул Кутепов, — это ничего, это можно. Тогда до встречи, у меня тут люди…
— Михаил Петрович, подождите! — воскликнула я. — Во-первых, я застряла, во-вторых, меня заметили!
— Кто тебя заметил? — не понял Кутепов.
— Любава ваша, — с плаксивыми интонациями, пожаловалась я. — Проезжали мимо, она голову повернула и увидела Рено за сараем.
— А тебя? — резонно спросил Кутепов.
— А я за сиденьем пряталась. Михаил Петрович, не могли бы вы, если что, сказать Ренате, что я приглядывала за ней по вашей просьбе? А?
— Это, значит, следила, что ли? — угрюмо тот.
— Нет! Именно приглядывала! Мол, волнуетесь вы за нее и все такое, а я слово дала, что глаз не спущу.
— Подожди, дай подумать, — попросил Михаил Петрович и спустя несколько секунд, сказал вот что: — Пожалуй, надо предупредить Ренату об опасности, что б фортелей таких больше не выкидывала. Охрана чуть умом не тронулась.
— Вот-вот, я тоже тут трогаюсь. Лучше ее предупредить. Так я сошлюсь на вас, ежели что? А?
— Ссылайся, — разрешил Кутепов и оборвал связь. У него люди, у него бизнес, он деньги зарабатывает, а я одна в чистом поле, точнее за сараем, с застрявшей машиной.
Но это ничего. Я девушка взрослая, реветь не буду, да и мужичонка какой-то от шоссе к деревне бредет.
По пыльной дороге, повесив голову, брел невысокий щуплый мужичок в длинном брезентовом плаще, когда-то белой кепке и высоких резиновых сапогах. На одном его плече болтался пустой выцветший рюкзак.
— Уважаемый! — крикнула я и пошла наперерез. — Не могли бы вы мне помочь? Я тут застряла. Немного…
Мужичок снял кепку, обтер ей лицо, вновь надел и прищурился на Рено у сарая.
— Как это, милая, тебя сюда занесло?
— Да вот, хотела развернуться, да колесо в яму попало.
Мужичок оглянулся на пустую и ровную дорогу, подумал, видимо, — а чего здесь разворачиваться-то подле сарая, когда везде пустыня?! — но ничего не сказал, спустил рюкзак с плеча на землю и потопал внутрь деревянной постройки. Минуты через две он вернулся с обломком доски, подсунул его под шину и объяснил:
— Ты тут до завтра скользить будешь, пока совсем не закопаешься. А с доской-то она сподручней будет. Давай садись, газуй потихоньку, а я тебя подтолкну.
Селянин помог мне выехать из ямы, я задом допятилась до дороги и развернула машину в сторону деревни Козлово:
— Садитесь, я вас подвезу.
— Да тут осталось-то, — засмущался мужичок.
— Садитесь, садитесь. Я вам обязана.
— «Обязана» в стакан не нальешь, — намекнул, как мне показалось, мужичок, и, пока он аккуратно обтирал ноги о придорожную траву и усаживался рядом, достала из кошелька сто рублей и протянула их селянину. — Возьмите, пожалуйста.
— Что ты, милая! Я ж пошутил!
— Берите, берите, если бы не вы, не знаю, сколько времени я здесь проторчала. Не все вокруг такие любезные, недавно желтый Форд проезжал, так даже не затормозил.
— Желтый, говоришь? — переспросил селянин.
— Ага. Две девушки ехали.
— Рыжая и черненькая? — снова уточнил мужичок.
— Ну.
— Это Ренатка приезжала, — довольно разулыбался он, — спасительница наша.
— Как это спасительница? — удивилась я.
— А просто. Деревня-то у нас — три козы, четыре старухи, да я, старый пень. Летом, конечно, дачники наезжают, а зимой хоть волком вой, — четыре года к ряду, как зима, так электричество обрезают. Провода, то есть, воруют. Последний раз электрики даже летом отказались новые навесить — дорого, говорят, вы старые, нам обходитесь. А мы сидим, кукуем. Ни магазина, ни медпункта, ни черта. А Ренатка и телефон этот, как его… сотовый! Один на всех купила, и с электричеством договорилась, и так… — помогает. Теперь, случись что, хоть в скорую дозвонишься. — За разговором мы подъехали к крайнему дому деревни с противоположной стороны от шоссе. — Становись, — довольно бодро приказал селянин и не забыл о гостеприимстве, — может зайдешь, молочка холодного выпьешь? Козье, свежее…
— Спасибо, с удовольствием. Совсем в горле пересохло.
В избе было опрятно, но чувствовалось отсутствие женской руки. Вместо скатерти или клеенки стол накрыт газетой, пыль абсолютно отсутствовала только на экране древнего черно-белого телевизора, и печь требовала побелки. Но, в общем, впечатление получалось приятное — вещи на своих местах, горы грязной посуды не стоят поверх газеты и даже хлебные крошки с нее, аккуратно сметены.
— Садись, милая, я сейчас в холодник сбегаю.
Я села, табурет тихонько скрипнул, и в центр комнаты, зевая и потягиваясь, вышла толстая полосатая кошка приятного шпротного окраса. Показав несколько раз розовую пасть в обрамлении острых, белоснежных клычков, кошка подняла лапку и принялась натирать, намывать за ушами и вокруг морды.
— А, Мура поздороваться вышла, — сказал вернувшийся хозяин, — гостей мне намываешь, а они уже тут. — Наливая из коричневой, потрескавшейся кринки молоко в такую же глиняную, слегка отбитую кружку, он спросил: — А ты кто, дочка, будешь?
Ознакомительная версия.
